Сегодня много дел, но делать ничего совершенно не хочется. Домашняя работа... даже не помню, что нам задавали. Ещё нужно готовиться к экзаменам. Осталось... сколько там осталось до них? Не могу вспомнить, да и разницы нет. Это всё не важно.
Что-то... что-то как будто не так. Я не здесь — или не там. Стою по колени в какой-то розовой воде, в непонятном месте. Коридор выложен белой плиткой, сверкающе чистой. Потолок низкий, такой, что, кажется, папе пришлось бы нагибаться. Полумгла. Вода шумит, изгибаясь волнами перед ногами. Цвет странный, а поэтому и решиться — попробовать на вкус, понюхать, рассмотреть поближе — невозможно. Иду вперёд, не оборачиваясь. На ногах колготки и туфли, школьные. Всё промокло насквозь, хочется остановиться и снять, но что-то словно гонит меня вперёд, не позволяя. Происходит всё как будто не со мной, а с персонажем книги, так что и страха нет. Голова в тумане, как за мутным стеклом. Коридор изгибается вправо полукругом, не переставая — может быть, я сделаю здесь не один полный круг, прежде чем остановлюсь. Тепло. Вода шумит, убаюкивает, переливаясь зловещими тусклыми бликами от люминесцентных ламп на потолке.
Впереди виднеется дверь. Срываюсь с места, бегу, поскальзываясь в воде и разбрызгивая её. Хватаюсь за золотую ручку с резьбой. Толкаю дверь. Она со скрипом отходит, впуская в причудливую комнату.
Взгляд тут же приковывает округлая ванна, а точнее то, что с ней расположилось, раскинув шесть бледных гладких конечностей по бортам. За мной захлопывается дверь, словно от сквозняка, отрезая путь к отступлению. Нечто в ванне разгоняет верхними руками облака над собой, такие, как дрейфуют по всей комнате, упирается и привстаёт, направляя взгляд единственного глаза на меня. У существа нет волос или бровей, нет носа, а только один большой глаз в центре лица и широкий рот; тем не менее, кажется, в нём есть что-то человеческое. Оно перекидывает ноги наружу и встаёт в полный рост, нависая надо мной. Белая тога, как у римлян, оказывается перед глазами. Рот существа приоткрывается, обнажая заострённые зубы, и слышится голос:
— Приветствую тебя, о Странник мысли.
— Э-э-э, здрасьте?
— Позвольте представиться: меня зовут А. Разрешите узнать, как предпочтительнее обращаться к вам?
— Алиса.
Большего сказать не способна, словно стою в кабинете директора. Может быть, и А здесь что-то в роде директора? Или местного божества?
— А-ли-са, — повторяет имя А, словно пробуя его на вкус. — Звучит знакомо.
— Многих девушек сейчас зовут Алисами. Неудивительно, что звучит знакомо.
— Вы правы.
— Где я?
— Вы в мире вне реальности. Я позову надёжного человека, он покажет вам всё.
Мне нечего сказать, пошевелиться не могу. Всё смешалось. Какая-то часть сознания занята попыткой понять, почему мои колготки так быстро высохли, хотя я и ходила недавно по колени в воде. Взгляд бродит по комнате, цепляется за окно. Там, за стеклом, растянувшимся на всю стену, плывут пушистые облака и светит крохотный месяц, а земли — земли нет, словно ванная оторвалась в небеса.
Пока пытаюсь переварить то, что сказало А, входит юноша. Делаю шаг от двери, пропуская. Худой, высокий, волосы чёрные, растрёпанные, одет в по-домашнему: чёрное худи, свободные штаны, тапочки... лица нет. Или же есть, но рассмотреть, увидеть невозможно: оно, словно за толщей бурной реки, размывается, колеблется, не остаётся постоянным ни на секунду. Я, безусловно, молчу. Наверное, неприлично говорить человеку, что у него нет лица.
— Моя метка покраснела. Вы звали, А?
— Да, звало. Нашей гостье — если вам, Алиса, неприятно такое обращение, можете меня поправить — требуется гид. Март, вы не могли бы показать ей всё и рассказать об устройстве этого мира?
— Хорошо, покажу. — Он поворачивается ко мне и говорит: — Давайте начнём с самого моего любимого места?
— Давайте, — отвечаю я автоматически.
Обращаться к сверстнику на "вы" совершенно неловко.
Март подходит к одной из стен и нащупывает плитку, тут же отходящую при нажатии вглубь. После всего произошедшего я даже не воспринимаю это движение как что-то необычное, а лишь наблюдаю, подходя поближе. В паре сантиметров с потолка падает, разворачиваясь, верёвочная лестница — вздрагиваю, отпрянув. Март кивает на неё, но лезть не спешу, пропускаю его вперёд: как-никак, я в юбке. Юноша вползает через люк на чердак. Пока поднимаюсь за ним, ощупываю руками деревянные ступеньки, хочется удостовериться, что это не сон. Тактильные ощущения тоже словно притуплены, как и все остальные.
На чердаке нет чердака. Только бескрайнее небо, по которому рассыпаны звёздочки. Осторожно ступаю с лестницы в бездну, окружающую меня. Под ногами оказывается стекло, а под ним — такой же космос, как и везде. Март захлопывает люк, и мы садимся на пол.
— Ты как? — спрашивает он, но сочувствия в его голосе нет.
— В порядке, наверное. — Выдавливаю какое-то подобие улыбки. — А мы перешли на "ты"?
— Можем остаться на "вы".
— Нет-нет, так лучше. Кто вообще такое это А? Божество или..?
— Здесь больше никого нет, кроме людей, так что, наверное, человек.
— А что это за место?
— У него нет названия, местные просто говорят "здесь". "Здесь" — это "вне реальности".
— А я здесь почему вообще?
— Я не могу знать, почему ты здесь. Скорее всего, эскапизм.
— А как мне уйти, пожалуйста?
— Я бы не стал на твоём месте надеяться, что смогу уйти. Нет никого, кто бы смог, так что и пытаться нет смысла. Оставайся, Алис.
— Я не... я не хочу! Я не согласна! — Вскакиваю на ноги. — У меня там куча дел: к ЕГЭ готовиться, читать книги, домашку делать... В конце концов, у меня там родители!
Март смотрит снизу-вверх, под его взглядом сажусь обратно.
— Я мог бы помочь, но не встречал никого, кто бы смог вернуться туда. Так что, могу только показать тебе красоту этого мира. Может, понравится, так передумаешь.
— Ой всё, заткнись.
Слушать его сил нет. Встаю и, с горем пополам найдя люк, ведущий обратно, спускаюсь в ванную. Комната пуста. Нужно подумать, что делать дальше. Здесь оставаться нельзя. Сажусь на край ванны и провожу рукой по облаку. Влажно и мягко. Стряхиваю капли с ладони.
Как я появилась здесь? Кажется, думала о чём-то будничном, и вот — стою по колено в воде в том коридоре. Значит, пришла с противоположного конца. Нужно вернуться: там могут быть какие-нибудь подсказки, что-то что меня натолкнёт на верную мысль. Даже если Март сказал, что выбраться почти не возможно, нельзя сдаваться. Я ему не верю и верить беспрекословно не обязана.
Открываю дверь. За ней — розовая жидкость, которую словно держит невидимая стена, не позволяя вылиться в соседнюю комнату. Резко ступаю вперёд, наполняя водой чёрные туфли и слушая, как она шумит, будто настоящая. Иду вперёд, веду кончиками пальцев по плитке.
На той стороне меня встречает тупик. В нём висит картина: синими камнями выложена тропа, петляющая меж серо-голубыми мухоморами размером с дерево. Самые большие практически закрывают небо, их шляпки смыкаются, и остаются лишь небольшие просветы, через которые тонко сочится свет. Нарисовано, кажется, акварелью. Пристально всматриваюсь, надеюсь найти что-то неподходящее, но в своей странности все компоненты сочетаются превосходно. Хочу ощутить текстуру бумаги и касаюсь рисунка.
Вспышка света ослепляет. На мгновение я даже надеюсь, что увижу родной мир, реальность. Однако впереди простилается тот самый пейзаж с картины: грибы, грибы, грибы... Подхожу к одному из них, примерно в половину моего роста. Выглядит совсем как настоящий. Почему я всё ещё здесь? Я ведь не хочу. Пусть они меня отпустят! Когда этот кошмар уже закончится?! Со всей силой пинаю гриб передо мной, и кусочек отламывается. И тут же меня окружает облако белых-белых бабочек. Трепетание их крыльев в тишине леса становится оглушительным — я закрываю уши и глаза, сажусь на корточки, чтобы переждать.
Раз, два, три... Досчитав до десяти, встаю, упираясь взглядом в лицо А. Оно стоит с осуждающим видом несколько мгновений, а затем говорит, сверкая заострёнными зубами:
— Поразительно, Алиса, вы здесь всего ничего, а уже успели устроить переполох и что-то сломать.
— Я не специально. Я пока мало что понимаю, так что... простите?
— Прощаю.
А проводит нижней рукой по шляпке гриба, который в пару мгновений восстанавливает свой прежний вид, а верхними подгоняет бабочек, разлетевшихся повсюду. Они собираются стайками и возвращаются ко сну на обратной стороне шляпки. У меня возникает вопрос:
— Март сказал, что вы человек. Это так?
— И да, и нет. — По лицу А расползается загадочная улыбка, как у Чеширского кота.
— Глупость какая-то. Невозможно же быть и не быть человеком одновременно!
— А тебе ли решать, что я такое? — А делает особое ударение на слове "я", как бы отвечая самому себе.
— Я не понимаю.
— Превосходство моей формы жизни очевидно. И я с радостью объясню тебе, в чём оно заключается.
Освобождённые от масок приличия и обращения на "вы" мы продолжаем спор.
— Я было человеком, когда только попало сюда. Среда здесь влияет на тело, безусловно. Долго находясь без взаимодействия с другими ты забываешь, как выглядел и кем был. Забыв, придумываешь новую личность и внешность, а потом меняешься на самом деле. Я уже достигло пика развития, став полностью выдуманным человеком.
— Полностью... выдуманным?
— Я контролирую свою жизнь здесь, как и жизнь других, — самодовольно говорит А. — Что же, самое время позвать Марта.
Откуда ни возьмись вылетают бабочки, окутывают А, словно коконом, и оно исчезает, а я остаюсь.
Позади слышится шелест травы и сбивчивый голос только что пришедшего Марта:
— Зачем ты ушла одна? Я... здесь столько переходов в разные места, я запыхался, пока искал. Спасибо А, оно сказало, где ты.
Он и правда дышит шумно, как будто бежал марафон.
— Этот мир здесь, он большой? — спрашиваю и надеюсь отвести тему разговора.
— Очень. Думаю, даже А не знает, насколько, а оно тут много дольше нас. Мне кажется, что здесь всё отстраивается с нуля, когда кто-то заходит в неизведанные области.
— Кажется?
— Нужно же как-то объяснять то, что никак не проверить, хотя бы для себя, — Март говорит и разводит руками.
— Ладно, неважно. Ты успокоился?
— Да, вроде.
— Тогда пошли куда-нибудь. В следующую локацию или типа того...
— Пойдём.
Идём рядом друг с другом, глядя каждый в свою сторону. Делаю вид, что рассматриваю окружающий пейзаж, но боковым зрением вижу размытое лицо Марта. Почему-то уверена, что он недоволен. Впрочем, я тоже не до конца остыла, и, тем не менее, у меня нет никакого другого выбора, кроме как идти с ним, куда скажет, потому что одна точно потеряюсь.
В лесу — в какой-то мере это похоже на него — нет ни одного животного. Ничего не шевелится, не ползает, не бегает. Всё больше склоняюсь к тому, что и грибы на самом деле не живые, не настоящие: не дышат, не растут, не питаются ничем. Вполне логично, если так посмотреть: несуществующие грибы в несуществующем мире; если они декорация, то зачем им жить?
И тело моё здесь ничем не отличается.
Тропа в конце концов приводит нас к деревянной, покрашенной синей краской, скамейке. Она, наверное, единственная стоит среди леса. Перед ней в нескольких метрах земля распахана двумя ровными параллельными линиями. Сажусь, Март — тоже. Молчание, естественное до этого момента, начинает почему-то давить, поэтому спрашиваю:
— А говорило что-то о метке... покажешь?
Март закатывает рукав и протягивает руку ко мне. На белоснежной коже, испещрённой фиолетовыми венами, стоит знак — небольшая чёрная звёздочка.
— Прямо как в одной книге, которую я читала в детстве. — Отталкиваю руку от себя, насмотревшись. — И зачем она нужна? Что делает?
— Я, в каком-то смысле, на побегушках у А. Когда оно хочет, чтобы я пришёл, метка становится красной.
Пока обдумываю новую информацию, по рельсам, утопленным в земле, к скамейке подъезжает электричка. Март кивает в её сторону и заходит внутрь. Мне ничего не оставаётся, кроме как следовать за ним.
Внутри, как и ожидалось, своя маленькая вселенная.
Внутри с двух сторон от прохода, около окон, располагаются попарно чистые пустые сиденья. В салоне никого. Взгляд привлекают окна. Там, за стеклом, светло-фиолетового пастельного оттенка морская глубина. Мимо проплывают белые рыбы, медузы, частички водорослей. Подхожу поближе, пока двери закрываются, и, приникнув к окну, присматриваюсь. Март садится неподалёку. А я всё гляжу, задаваясь лишь одним вопросом: "Они живые? Настоящие? Или лишь очередная декорация?"
— Лучше сядь, Алиса, а то упадёшь.
Решаю послушаться его. Через мгновение электричка и вправду с толчком трогается с места.
— Как ты думаешь, они живые? — спрашиваю у Марта, показывая пальцем в окно, на морских животных.
— Скорее всего нет.
— А почему?
— Понимаешь, это мир снов и мыслей, в нём не может быть ничего такого, чего люди никогда не видели, так что они лишь плод чьего-то воображения.
— Ага, скажи мне, что ты видел лес из грибов.
— Не видел, зато видел грибы и лес, а совместить их и окрасить в синий не составит труда.
— Ладно, я поняла, поняла. Но если здесь нет ничего живого, так откуда знать, что ты живой?
— А ты жива? Откуда мне знать? — Март отвечает мне на вопрос вопросом. — А я живой. У меня есть воспоминания из реальной жизни, значит, я точно человек, настоящий.
— Так и у меня есть, но что это доказывает? Может, они ложные.
Март не находится, что ответить. Наверное, я случайно пошатнула его идентичность, хотя ничего такого не имела в виду.
— Ой, да ладно тебе, Март! — вскрикиваю уверенно. — Если ты веришь в то, что ты реален, значит, ты реален. Вот и всё. Не нужно никаких доказательств. — Отвожу взгляд и устремляю его в окно. — Я всё-таки никак не пойму, Март, ты и правда не хочешь отсюда уйти или просто сдался?
— Ты так быстро меняешь тему, когда чувствуешь негативную реакцию, не замечала? — Он посмеивается. — Мне здесь нравится.
— Но тут же нет ничего настоящего... совсем.
— "Если ты веришь в то, что ты реален, значит, ты реален" — разве не так ты сказала, Алиса? Разве твои мысли не существуют? Потрогать ты их не можешь, но это ведь не значит, что они не реальны, так?
— Возможно.
— А туда я никогда не вернусь и тебе не советую.
— Но там же семья, может быть, и друзья. Я обя...
Март, не давая мне закончить, говорит:
— Скажи мне честно, у тебя хоть друзья-то были, чтобы к ним возвращаться?
От резкости я впадаю в ступор и не нахожу ничего лучше, чем ответить:
— А с чего ты решил, что не было, Март?
— Если бы у тебя было много друзей, то ты бы не проводила столько времени в своей голове и не оказалась бы здесь.
— Ну, может и не было, — признаюсь, бессознательно скрещивая руки на груди.
— А родители тебя хотя бы любили?
— Любили... конечно...
— Зачем тебе возвращаться?
Мне нечего ответить. Стук колёс гулко отдаётся в голове.
— И всё-таки ты не одумаешься? — спрашивает Март смягчённым тоном.
— Конечно нет.
— Есть в тебе эта воля к жизни... Во мне — нет. Даже завидно, — говорит он перед тем, как замолчать за несколько секунд, подбирая слова. — А мне и правда некуда возвращаться. Там ждут только пьющая мать, плохие оценки в школе и агрессивные игроки в войсчате. Не с кем поговорить по душам, по-настоящему.
— Зато здесь есть! — восклицаю я, уверенно хлопая его по плечу. — И вообще, думай, что я останусь. А я буду думать, что ты уйдёшь со мной. Вот так, из принципа. У меня тоже не то чтобы очень добрые и понимающие родители, да и друзей нема, но вернуться надо не ради, а вопреки!
Кажется, он улыбается.
Электричка останавливается со скрежетом, двери открываются, и мы выходим, а она отбывает, равномерно скользя прямо по воздуху куда-то вдаль. Оказавшись на крыше, я берусь обеими руками за перила и перевешиваюсь, чтобы посмотреть вниз. Но там нет ничего интересного: только много-много этажей и густая завеса, застилающая всё до самого горизонта. Больше вокруг зданий нет, так что многоэтажка торчит из бесконечного туманного моря в полном одиночестве.
— Как думаешь, долго там лететь? — спрашиваю, как бы невзначай перевешиваясь к краю ещё сильнее.
— Даже не думай, Алиса.
— Ну так может вот он и выход, прям перед носом, не думал? Что, если умерев здесь, я окажусь там?
Хлоп! Кто-то хватает за руку и отдёргивает от края, не считаясь с болью, которую я испытываю, пусть и притуплённой. Оборачиваюсь, вижу А. Оно смотрит на меня глазом, полным злобы, и тяжело дышит.
— Ты дура! Дура, понятно?! — кричит оно. — Как может тело жить, если "я" в нём умрёт? Как может тело жить без души?
— О чём вы вообще? Отпустите! — возмущаюсь, вырывая руку из хватки А. Звучу, кажется, уверенно, взгляд сам уползает за спину этого существа, где виднеется дверь.
— Это всё — всё, что вы видите вокруг, — лишь фантазия, представление, идея, созданная вашим же мозгом. Невозможно сбежать от себя, из своего сознания.
— Это... это правда?
— Абсолютная.
— Зачем вы говорите это мне? — Мой голос надрывается.
— Честно? Не хочется знать, чем стану я без других.
Бросаю взгляд на Марта. Он стоит совсем близко, ноги у него мелко трясутся, весь дрожит — крепко хватаю за руку и бросаюсь вперёд, к железной двери. Март покорно бежит за мной. А не поспевает за нами, а может быть, позволяет нам уйти. В здании спускаемся по лестнице, топот отражается от стен, испещрённых трещинами. После — заходим в лифт и едем к корням дома в напряжённом молчании. Сбивчивое дыхание, чувство подступающей тошноты. Музыка, играющая здесь, успокаивающе-тревожная, мирная, но неправильная.
"Как? Почему? За что?" — вопросы-призраки шепчут мне на ухо.
Смотрю на себя в зеркало, висящее в лифте. Лицо моё словно больше не моё. Все знакомые, родные черты словно расплываются, деформируются. Я пробыла здесь слишком долго?
Всё это лишь фантазия, так сказало А. Тогда почему не могу перестать фантазировать? Почему не могу решить это для себя и сделать? Неужели больше ничего не решаю в жизни? А когда в последний раз что-то зависело от меня?
Внизу, вне стен здания, перед нами открывается на первый взгляд такое же воображаемое место, как и все предыдущие. Похоже на парк развлечений, давно заброшенный, заросший высокой травой и оплетённый вьюнками. Над нами петляют американские горки, где-то вдалеке вижу карусель с лошадками, с которых отслоилась практически вся краска. Дальше и над нами почти ничего не видно: туман. Иду глубже, к закрытой на ржавый замок калитке и, недолго думая, перелезаю через ажурный забор, срывая по пути закрытый бутон вьюнка. Среди всей зелени здесь, он, такой белый, розоватый, выделяется и приковывает к себе взгляд. За оградой сажусь прямо в траву, она выросла по колено — надеюсь, что в ней нет воображаемых клещей, которые воображаемо чем-нибудь меня заразят. Март пробирается за мной и ложится рядом на спину, соединив руки на груди. Наконец решаюсь заговорить:
— Как ты думаешь, это правда?
— Не знаю. Я привык верить А.
— Я думаю, что у А есть свои мотивы, но врать оно не стало. И всё-таки, если всё это лишь в наших головах, то почему мы всё ещё здесь?
— Я здесь, потому что не хочу туда.
Ложусь по примеру Марта на спину и, покручивая меж пальцев цветок, ни о чём не думаю — просто не хочу. В этом месте, которое кажется самым близким к реальности из всех, что я видела здесь, был покой.
— Я могу поделиться? — Даже собственный голос кажется чужим.
— Да, конечно.
— Раньше у меня было много друзей. В какой-то момент я поняла, что они постоянно обманывали меня, в том числе на деньги, пользовались мной, а после того, как наши пути разошлись, даже они не захотели поддерживать отношения. Так и не подружилась ни с кем больше. Вот.
— Можно я поделюсь тоже?
— Давай.
— Меня, на самом деле, не зовут Март. В реальности, я имею в виду.
— Хочешь мне сказать настоящее имя, чтобы я нашла тебя, когда выберусь?
— Да, что-то такое. А может и нет. Меня зовут Тимур... Тихомиров Тимур.
— А я Алиса Чернова. Приятно познакомиться! — смеюсь, прикрыв лицо.
Посмеявшись, открываю глаза. Я не здесь — я там. Всё вокруг, придуманное, сменилось на настоящее: никакого больше тумана над головой, травы, в которой я утопала, парка развлечений. Слабенько колышется тюль, свежий ветерок сочится в приоткрытую форточку, солнце бьёт в глаза. Зачем-то лежу на ковре. И вновь нужно идти, бежать, что-то делать... жить.