Вновь и вновь рядом

Кавех кричит. Слёзы тонкими ручьями стекают по щекам, носу, пару капель оставляют влажную дорожку вплоть до уха, пока мужчина вертит головой, сменяя её положение. Архитектор — ещё секунду назад лежащий на спине, — поворачивается набок, сворачивается в позу эмбриона, сжимая в объятиях маленькую подушку и притискивая её к груди, утыкается лицом и кричит, пачка дорогую ткань слезами и каплями слюны. Его голоса неслышно. Связки сильно напрягаются — это может иметь последствия, — но Кавех всё равно кричит шёпотом, а шуршанье голоса, вырывающееся из открытого рта, тонет в этой самой чёртовой подушке, полностью скрывая все звуки. Слышны лишь редкие шмыганья носом и те максимально тихие. Архитектор не только не хочет быть услышанным спящим рядом соседом, но и просто не умеет по-другому. Несмотря на разговорчивость и эмоциональность, на свои бурные реакции, громкий смех и постоянно меняющийся тон, он не умеет кричать. Кавех не вскрикивает от страха, лишь вздрагивает. Кавех не кричит искренне от боли, лишь иногда, при ранах, пытается, потому что каждый раз прокручивает в голове совет: «Крик помогает снизить ощущение боли»; пытается, потому что нормальные люди шумно реагируют на боль, а не молчат.

У Кавеха острая боль пронзает сердце, словно из скомканного органа вырываются лучи, широкие и узкие, почему-то золотые и острые, несмотря на свою прямоугольную форму. Подобное представление на мгновение отвлекает, но сердце всё так же пугающе сильно болит; болят глаза, их щиплет и больно растирать. Болит душа, бьёт озноб, ведь даже под тёплым пледом мужчина дрожит, сжимаясь в комочек активнее. Хочется тепла, в тепло. Но он один даже в этом уютном домике с соседом.  Хочется уюта и… Немного любви? Совсем крупицу. Чуть-чуть, на миг, почувствовать себя нужным и любимым; почувствовать себя в безопасности. Как же холодно…

Аль-Хайтам не спит. Он слышит шорохи и всхлипы с постели рядом и совершенно не понимает, что происходит с его вечно энергичным соседом, — с настоящим солнцем, постоянно что-то лепечущим и делающим, торчащим часами за чертежами или тратящим эти же часы на то, чтобы высказать учёному о его разбросанных по всему дому книгах. Мужчина тяжело сглатывает, пока на душе скребутся не то что кошки, а настоящие ришболанды. Это не первая ночь, когда такое происходит, и не первый раз, когда Аль-Хайтам не знает как поступить. Должен ли он спросить Кавеха о самочувствие? Узнать, что с ним, и попытаться поддержать? Секретарь тихо-тихо выдыхает и закусывает нижнюю губу.

Он не привык сомневаться и быть в таком подвешенном состоянии. Не привык ощущать дрожь в пальцах от медленно накатывающего страха ошибиться, сделать хуже, навредить. Аль-Хайтам тихо-тихо выдыхает, но этого звука достаточно, чтобы Кавех испуганно замер, затих, желая скрыть себя и своё состояние. Сердце мужчины сжалось сильнее и более болезненно. Секретарь медленно и осторожно поднялся с постели и сделал шаг к чужой постели. Хайтам готов поклясться, что даже во мраке комнате, подсвеченной лишь парой лучей фонаря из окна и мелкими приглушённо светящимися цветами, он видит, как дрожит его сосед, как трясутся плечи под толстым одеялом. Кавеху холодно? Стоит ли прикрыть окно? Нет, определённо нет, им не помешает свежий воздух.

Аль-Хайтам подходит ближе и всё так же осторожно присаживается на край чужой постели. Он смотрит не моргая несколько секунд и всё же опускает свою большую ладонь на плечо. Архитектора едва ли можно было назвать хрупким, но сейчас, в таком состоянии, скрытый под тёплым одеялом, он кажется хрустальным.

 — Кави, — пытается мягко позвать мужчина и сам удивляется как ломается его голос. Он переживает. Очень сильно. Кавех вздрагивает, но лежит тихо, лишь лёгкое шуршание доносится из-под ткани, видимо, мужчина закрыл лицо ладонью. Аль-Хайтам тихо выдыхает, вся ситуация — слишком сложно для него, слишком ново между ними.

Секретарь мягко пододвигает соседа вперёд, получая в ответ недовольное сопение и квакающие звуки — это вызывает лёгкую улыбку на бледных губах,— и опускается на чужую постель. Аль-Хайтам осторожно перекидывает руку и притягивает заворчавший блинчик из одеяла к своей груди. Светлая макушка выглядывает наружу, но лица не видно, и Кавех готов поклоняться не только архонту, но и любым другим богам за это. Ему не хочется, чтобы Аль-Хайтам видел его таким: заплаканным, с раскрасневшимися мокрыми щеками, к которым прилипли некоторые пряди, с искусанными губами, опухшими глазами. Он выглядит ужасно и знает это и не хочет показывать, ни за что. Но серовласый мужчина лишь ласково усмехается, – Кавех уверен, он чувствует это своим затылком! — и прижимает архитектора ближе к себе. Аль-Хайтам медленно и аккуратно проникает рукой под краешек укрытия и находит дрожащую руку, нежно касается её кончиками пальцев, прежде чем переплести их с чужими и легко сжать. Кавех шумно выдыхает и невольно шмыгает носом. Аль-Хайтам продолжает улыбаться уголками губ, ласково так, любяще, и зарывается холодным носом в светлые волосы. Кавех ёрзает и тихо хихикает, ему щекотно от того, как водят носом по макушке и ерошат им и так спутанные пряди.

— Что… Что ты делаешь? – архитектор шепчет, его голос ещё дрожит, не слушается, в горле немного пересыхает, поэтому мужчина старается сглотнуть побольше, словно слюна может его спасти.

— Нахожусь рядом с тобой, — слишком не стандартное построение предложения, слишком хайтамовский уверенный голос с ноткой насмешки, но такой доброй и родной, что Кавех вздрагивает и прикрывает уставшие глаза.

Аль-Хайтам не спрашивает, что с ним происходит, они поговорят об этом позже, он просто находится рядом, просто обнимает, украдкой продолжая играть с отросшими прядями, просто существует, просто… Кавех медленно, но расслабляется в крепких руках и почти полностью верит измученным разумом, что именно они смогут его защитить. Он чувствует — в них безопасно. Проходит ещё час, может, полтора, прежде чем плечи архитектора расслабленно опускаются, а сам Кавех доверчиво разворачивается в кольце рук и прижимается ответно к широкой груди. Он в тепле, о нём заботятся. Кави чувствует, как нежное успокоение разливается по телу вместе с усталостью, чувствует, как становится легче дышать и дело вовсе не в том, что Аль-Хайтам заставил его высморкаться, определённо не в этом. Кавех медленно выдыхает, прижимаясь лбом к изгибу шеи мужчины, немного неуверенно приобнимает его, устраивая ладонь на лопатке. Он еле слышно шепчет «спасибо», наконец-то погружаясь в крепкий не тревожный сон, пока Аль-Хайтам ласково поглаживает его по спине. Мужчина засыпает намного позже своего соседа, окончательно убедившись в его безопасности и спокойствие. Они обязательно обо всём поговорят, как бы тяжело это ни было. Аль-Хайтам обязательно будет вновь и вновь рядом с Кавехом, пока тот плачет, пока ему неспокойно, пока всё не наладится. Он обязательно защитит своё драгоценное солнце, своего самого прекрасного и дорогого человека, а Кавех будет очень благодарен, вновь и вновь засыпая в крепких объятиях, в которых тепло и спокойно, ведь он больше не один, больше не больно.

 Редактировать часть