Она растерянно косится на ладонь подчинённого, прижатую к стене в считанных сантиметрах от её головы. Краем глаза замечает собственную выбившуюся прядь, что небрежным тёмным локоном упала на побледневшее лицо, но заправлять обратно не торопится.
Вообще не может пошевелиться под уверенным взглядом, в котором то и дело проскакивают искорки-бесенята. Иногда срывается на близость губ, изогнутых в дерзкой ухмылке, и чувствует трепет — впервые за тридцать целомудренных лет своей жизни.
Оба знают, что она давно позволяет ему больше, чем другим. В словах и действиях. В мыслях.
Оба знают, что она — само воплощение лени и неуклюжести — абсолютно не в его вкусе. Только он раз за разом игриво зажимает её в коридоре, когда они остаются наедине, смущает неоднозначными фразами и уходит, беззлобно посмеиваясь над густой краснотой её горячих щёк.
А она всё равно позволяет.