– Склонись.
И Чонсон делает так, как его просят, не смея ослушаться.
Это продолжается уже давно. Невероятно давно. Ему нравится. Чонсон хороший слуга, слишком хороший. Он делает всё идеально, как положено правилами имения Ён. Одевает своего Господина, относит старательно приготовленные поварами завтраки и обеды. Всегда рядом, всегда стоит над душой, всегда улыбается откровенно странной сладкой улыбкой, что раздражает его Господина. Он, очевидно, получает зарплату, но продолжает работать далеко не из-за денег. Он любит семью Ён. Любит каждого из них. Они словно Боги для такого грешного и низменного человека, как он. Нужно быть благодарным за всё, что они делают для него. За всё.
Чонсон получает хлесткий удар по щеке, отчего падает на колени перед своим Господином. За что? За то, что слишком долго думал над приказом. Прислуга подползает к тонким ногам мальчишки, чуть ли не трётся, выражая ярое удовольствие. Господин свою ногу ставит на его спину, прерывает, давит сильно-сильно на взрослое тело, бьёт в живот и что-то кричит. Изливается высоким голоском по всей комнате и чему-то явно учит. Дрессирует. А Чонсон будто расплывается, будто улетает в долину грёз, стонет и молит о большем. Ему нравится. Ему нравится внимание его Господина. Он должен быть признателен. Он должен повиноваться до конца. Все шрамы, царапины и кровь – лишь немногое, что Чонсон готов терпеть, дабы окупить то, что для него сделала эта чудная семья.
Но когда-то давно он был неблагодарен. Чонсон был неблагодарен. Не терпел боли, не просил о большем наказании. Ему было неприятно. Он был обычным прислугой, но с каждым днём всё усугублялось.
Мразь. Неблагодарная мразь!
Голос прошлого Господина срывался. Он плакал, горько плакал от злости и хлестал Чонсона за малейший косяк, за малейшую придирку. Срывался на нём. Сегодня его Господин перешёл грань. Истошно орал, бубнил себе что-то под нос, бил, бил, бил. Чонсон еле сдерживал порыва слабости, лишь стонал от боли и нервно вздыхал, просил остановиться, но его не слушали. Лишь брали за длинные жидкие волосы и тянули на себя. Чонсон не мог противиться. Он не мог ничего сделать. Это было бы неправильно. После этого зверства прислуга долго лежал в собственной крови. Оскорбления и жесткие приказы взрывали мозг, а глубокие ссадины выли липкой бордовой рудой..
Чонсон не выдержал.
Он позволил отвратным блестящим каплям скатиться с его щёк и упасть прямо на глубокую царапину, что сковывала его ладонь. Улыбнулся, даже рассмеялся, а щёки загорели. Непонятное чувство окутало его и слёзы полились с бешеной скоростью. Мужчина выл. Отчаянно ревел и кричал, давя на рану сильнее и сильнее. Вдруг поднял голову – простонал от удовольствия. Воздух еле глотал и невыносимо вздыхал. Давил с невероятной силой, будто хотел вызвать кровотечение. Он ничего не понимал. Он не понимал откуда такая реакция, но ничего не мог сделать. Лишь прижался к бетонной стене и разрывал кожу.
Ещё чуть чуть. Пожалуйста. Пожалуйста. Ах, пожалуйста!
ㅤㅤㅤㅤㅤ
И кровь полилась, словно ручей. Окутала приятной болью руку и стекала винными каплями. Мужчина сидел в тишине и слышал лишь тихий-тихий звон карминовых крупиц о его смолистые сапоги. Как прекрасно. Он сидел и наслаждался, дрожал и дёргался. Пошёл дальше. Он сотворил мерзость, оставшись с собой наедине. Языком вылизывал холодный пол, в попытках очистить всю грязь, каковой обрёл Чонсона его Господин. Слизывал собственные капли пота и уже засохшую кровь.
Боль больше не приносит ему недовольства, ведь мужчина понял – он должен вечно платить семье Ён. Всё, что они делают для него – их чудная доброта, которой Чонсон искренне восхищается. Поэтому он будет терпеть. Нет, он будет наслаждаться всеми мучениями, утопая в мерзком удовольствии.
Иногда, сидя в своей комнате, Чонсон вспоминает это. Чонсон вспоминает этот роковой момент в его жизни и слабо-слабо улыбается. Возможно, некоторая частичка души прислуги всё ещё не желает того, что с ним происходит. Возможно, она желает обычной работы и хороших взаимоотношений. Но эта, и подобные ей мысли заперты глубоко в тюрьме нежеланных сознаний. Они не должны никогда осуществиться. Этого не желает семья Ён.
Он должен быть благодарен.