Чуя, на самом деле, не знает, как подобное должно происходить.
Не знает она – кто кого, кто кем. Неизвестно ей – как, но она точно знает – зачем.
Может, это Дазай должна сжимать в руке маленький футляр, не имея понятия, кто кого. Кто кем. Дазай бы точно знала – как. Точно бы знала, что нужно делать.
Может то, что именно Чуя сжимает между пальцами эту бархатную коробочку – правильно. Может вселенная так распорядилась. Может вселенная сама решила – кто кого и кто кем.
Может... Может Чуя тоже сможет сделать всё правильно. Может Чуя встанет на колено, а может на колени, а может сядет на колени Дазай – и тогда всё пройдёт правильно. Обычно именно Дазай любит сидеть на её коленях, но в мире всё циклично. В мире всё зацикливается так, что когда-нибудь Чуя тоже должна попасть на её колени. Упасть стремительно – и на дно.
Чуя царапает ногтём край футляра, надеясь, что не повредила обивку. Надеясь, что сломала вконец. Надеясь, что самоуничтожится вместе с обивкой, надеясь, что нет её – нет проблем.
Потому что когда соседнее королевство направило на них свои войска, она не думала, что всё закончится так. Что кто-то будет на коленях – непонятно кто, непонятно зачем.
(Или понятно...)
Потому что когда она собиралась объявлять войну, она не знала, что всё закончится так. Что она будет сжимать в руке чёртову коробочку.
(А Дазай знала)
Потому что когда правительница того королевства пришла к ней с мирным договором, она не могла представить, что всё будет так. Что вскоре Чуя будет ждать Дазай в их общих покоях.
(Но Дазай представляла. Чуя предположила, что это был её упоротый план. Что Чуя сама всё запорола в своей жизни настолько, что собралась делать подобное)
Она сделает ей предложение.
Это будет... Мирный договор. Капитуляция. Добровольная передача себя во вражеские руки – Чуя даже не сопротивлялась, вот насколько жалкой она стала.
– Это тупо, – бурчит она, приоткрывая футляр. Цветы в другой руке она хочет выбросить в окно. Себя тоже. Если вместе с Дазай – то пик романтики.
– Совершенно верно, – усмехается Йосано. Трогает навершие своего меча, сама готова устроить Дазай пик романтики – без Чуи, правда. – Поэтому ей понравится.
– Она откажет, – оборачивается к ней Чуя, захлопывая футляр.
Йосано перестаёт трогать эфес.
– Да, ну, неплохая перспектива, – улыбается она. – Она бы угробила Ваше правление.
«Она угробила меня».
«Сама сделала гроб и выкопала яму».
«Но я не была против – даже когда Дазай сказала, что гроб парный».
«Я сама легла на дно и накрыла нас крышкой».
– Она одна из самых сильнейших королев всего времени, – морщится Чуя. Вот с кем у неё мирный договор составлен. С кем она в гробу обнимается – но Чуя всё ещё думает, что зря это. Странный договор, который лишает её воли, когда она рядом с Дазай находится.
– Нет, нет, – Йосано мотает головой так, что Чуя знает – скажет сейчас какую-нибудь хрень. – Это Вы сильная. А у неё просто чуть больше мозгов, чем у собаки вашей.
Ну, правду сказала. Собака у них с Дазай есть. Ей это, правда, не очень нравится. Непонятно только – собаке или Дазай.
«Как много сегодня непонятного, Господи».
«А может, Госпожа?».
«Интересно, а как отреагирует Дазай, если я назову её госпожой?».
«Чёрт».
«Чёрт возьми, блять...».
– Ты просто не хочешь, чтобы она могла приказывать тебе, а? – приглушённо смеётся Чуя, садясь на кровать. На их с Дазай будущую кровать. Чёрт, как же сопливо звучит...
– Да она даже вашу собаку слушаться заставить не может, – фыркает Йосано. – Куда ей до меня.
– Это потому что у них... Взаимная любовь? Знаешь, с первого взгляда.
Потому что с Чуей план был прост, взаимная любовь была быстра и стремительна. С Чуей ждать капитуляции долго не пришлось. С Чуей план был таким простым, если честно...
Чуя сама только недавно пронумеровала его по порядку. Поняла все шаги Дазай. Осознала, что добиться капитуляции оказалось так легко:
1. Увидеть Чую на балу, почувствовать что-то странное и понять – вот чья капитуляция ей нужна.
2. Небольшой манёвр на границы для привлечения внимания.
3. Большой манёвр на границы – чтоб Чуя точно заметила.
4. Чуя заметила и немного разозлилась.
5. Спустя пару набегов Чуя разозлилась сильнее.
6. Ублюдский договор.
5. Нечастые посещения.
6. Более частые посещения – и, возможно, что-то большее.
7. На пробу подержать Чую за руку и, наверное, совсем немного ещё.
8. Впервые коснуться её губ своими – и всё.
Покорить собаку оказалось немного сложнее, чем Чую, хотя Дазай говорила, что с собакой она не особо и старается. От собаки она была бы не против постараться избавиться.
Дазай ещё говорила, что хотела бы вывести на прогулку Чую – шутовские кинковские замашки. И Чуе было не смешно; Дазай тогда раскачивала перед ней совсем реальным поводком.
Но Чуя точно знает, что Дазай ведёт её. Берёт за руку – и вперёд. И это не кинковские замашки. Давно уже не шуточные.
Чуе не смешно. Чуе хочется со скалы и – вниз.
Но Дазай всё равно бы вывела бултыхающуюся Чую, да?..
Нет.
Она бы прыгнула за ней, и вытаскивала бы их Чуя. Может, удалось бы сделать искусственное дыхание?..
Чёрт, их первый поцелуй тоже выглядел как неумелое искусственное дыхание. И Чуя задыхалась.
Второй поцелуй, возможно, выглядел так же... И Чуя тоже задыхалась.
Третий поцелуй... Ну, Чуя опять задыхалась – искусственное дыхание Дазай делает хорошо.
Давно нужно было Дазай арестовать за посягание на жизнь королевской персоны. Провести ей уроки по правильному искусственному дыханию. По искусному, ага.
– В общем... Нормально всё. Иди проводи свой инструктаж по искусному дыха... Чёрт, иди просто, – шепчет Чуя. Как же это... Пусть ей кто-нибудь сделает дыхание. Пусть Дазай станет «кем-то».
– Я за вами смотреть буду, – с ухмылкой сообщает Йосано, качая головой. «Вот бы она у тебя отпала» думает Чуя, но вслух не говорит. Йосано и по глазам поймёт. – Не приказано покинуть Ваше Величество.
– Не приказано, не приказано... Приказываю, – ворчит Чуя, вставая с кровати. Чтобы её приказы выглядели более... Приказывательными. Чтобы хотя бы этим вечером за ними не наблюдали.
Вряд ли она выглядит очень приказывательно с цветами в руке и футляром в другой, но что-то, видимо, сработало. Что-то, видимо, пошло в этой жизни так, сошлось под нужной звездой, раз Йосано смотрит на неё с глупой улыбкой «безнадёжность».
Безнадёжность – не оставляет вам шанса.
Безнадёжность – у вас не останется выбора.
Безнадёжность – и вы хотите встать на колено. На колени – сесть, ага.
Чёрт, может она сегодня всё-таки посидит на коленях Дазай...
– Не имею права, – усмешкой сообщает Йосано, но тут же добавляет: – Я буду недалеко. Если что-то понадобится, то просто позовите.
«Что ты права не имеешь? На что? А... А зачем?..».
«А знаешь, какое право хочу иметь я?»
«На коленях её посидеть. Только никому об этом знать не нужно. Даже ей»
Хотя... Хотя если Чуя собралась сидеть на её коленях, то Дазай, наверное, нужно известить об этом. Письмо ей прислать – неизвестно только, когда дойдёт. Передать через Йосано – хотя они, наверное, спорить будут дольше, чем Чуя посидит на её коленях. Можно сообщить, усевшись на место назначения – беспроигрышно. Сразу наповал.
А можно к чёрту пойти. Чуе давно пора.
Дазай ей откажет, потому что не могут нормальные люди ответить на такое положительно.
Хотя нет. Тогда у Чуи есть все шансы.
* * *
– Она откажет, – бормочет Чуя. Разглаживает белую скатерть на круглом столе. Чуя круглая дура. Заберите её отсюда.
Поправляет цветы в уродливой вазочке, но дело в том, что в этой истории уродливая не только вазочка. Цветы тоже уродливые. Вместе с вазочкой они летят в пруд.
(Следующую минуту Чуя ищет в пруду эту уродскую вазу. Получается... Ну, уродливо).
Царапает кожу ногтём, потому что боль она любит. Боль она оставляет на десерт, потому что самое вкусное нужно оставлять напоследок. Потому что уродливые тут не только цветы с вазочкой. Чуя тоже пополняет этот список.
Хотела бы Чуя стать третьей лишней, но список пополнять нужно с гордостью.
Хотя...
Возможно, третьей лишней в этом списке станет ваза. Разбитая ваза. Теперь разбитая.
Чуя смотрит на мокрые кусочки фарфора, кажущиеся на дне такими третье-лишними, и решает, что к чёрту это. Нахер.
Чуя хочет стать третьей лишней, но для этого придётся взять в зубы цветы – жухлый отвратительный веник, который не понравится ни ей, ни Дазай – и сигануть в пруд, чтобы потом собирать себя по фарфоровым кусочкам.
Она сделает это, просто чтобы потом Дазай склеивала все её части. Дазай бы не стала склеивать, конечно, – просто сиганула бы следом. Тогда бы из их осколков основали бы музей «Любовь осколками». «Осколочная любовь». «Соберите меня, блять, обратно, я должна посидеть на её коленях».
– И чем же занимается моя собачка?
О да. Конечно.
Конечно, самое важное событие в их жизни должно было открыться Чуей, шарящей в пруду руками. Но зато Чуя стоит на коленях. Половина плана на этот день выполнена.
– Да так, – бурчит Чуя, стараясь высушить руки. Щёки её чуть краснеют. – Делами.
Неопределённый ответ Дазай не устраивает – она обходит Чую и смотрит на осколки, еле видные под илом. Плавающие на поверхности цветы она не замечает. Незачем ей на уродство смотреть.
– А ужин, – задумчивостью бормочет Дазай. – тоже входил в эти дела?
– Какой ужин, – начинает Чуя, порядком взбесившаяся от илистых осколков. Илом сейчас их скрепит. Их с Дазай. – А... Этот ужин, – лупит она глаза на стол. Тупая белая скатерть. Тупой круглый стол. Невозможная круглая дура Чуя. – Да. ужин. С тобой, знаешь.
– Правда?! – типа удивлённо восклицает Дазай. Ну, «типа». Такое «типа», когда приходишь в соседнее королевство с мирным договором. Такое, когда уже через год ты просыпаешься с ней в одной постели, но это – константа.
Нет, неправда.
Правда это то, что я жалкая. Что я сама готовила этот ужин весь день. Что я планировала этот день попланово – так по-уродски.
Правда в том, что я сама не знаю, что ты ответишь.
– Оно ведь нормально выглядит? – спрашивает Чуя шёпотом, стараясь не показывать лицо. Стараясь не краснеть так сильно, а то иначе без шансов.
Дазай и так уже наверняка поняла, на какое представление они обе собрались.
Чуя никогда не могла подумать, что будет она в главной роли, но надо же – только посмотрите. Только посмотрите на её лицо. Или нет. Не нужно смотреть. Смотреть запрещено – Чуя вводит новый закон.
– А должно? – усмехается Дазай.
– В теории, – бормочет Чуя. С теорией у неё всегда было плохо.
– А почему Вам так интересно моё мнение, Ваш Величество? – следует нахальный вопрос, и Чуя не может придумать нахальный ответ.
«А тебе папа рассказывал, что происходит между двумя любящими сердцами?»
«Что происходит, когда эти сердца тянутся друг к другу, когда кажется, что близко, но остался один шаг. Последний».
«Чёрт, не рассказывал».
«Врачом он по совместительству был. У Мори-сана другое эти сердца делали – в растворе, который сохранит на веки вечные».
«Пожизненная любовь это так прекрасно...».
– Вообще поебать, – раздражённо отвечает Чуя, и самое страшное, что раздражение это направлено не на Дазай. Раздражение сбилось с пути и красным огнём указывает на её покрасневшие щёки. Чёрт, как бы их скрыть-то...
– Настолько поебать, что похуй? – усмехается Дазай, которая точно заметила.
Потому что невозможно не заметить то, с каким стремлением Чуя прячет своё лицо.
Потому что это именно те слова, которые должны лежать между двумя главами королевств, которым должно выражаться как новорожденным котятам – утопая в сливках. Потому что Чуе настолько поебать, что похуй. Её слова пройдут любую цензуру.
– Ну, – ведёт головой Чуя. – Может, не настолько похуй.
– Если я скажу, что получилось неплохо, – начинает Дазай. – то смогу тогда съесть булочки?
Господи.
«Можешь въесться в моё сердце и сожрать его».
«Можешь делать с ним всё что угодно».
«...Но лучше не надо».
– Можешь подавиться ими просто так, – фыркает Чуя. – Я делала их для тебя.
Всё.
Это максимум, который из себя может выдавить Чуя.
Больше от неё ничего не требуется. Дальше ноги подкосятся сами, и она обнаружит себя, стоящей на коленях перед Дазай.
Но видимо что-то пошло не по планам. Звёзды не сошлись, вселенная прогадала, планеты не выстроились в линию – Чуя не оказалась стоящей на колене. Но она смотрит в глаза Дазай и не понимает, что видит. Взгляд какой-то. Незнакомый немного. Удивлённый, вроде бы.
– У тебя что-то не так? – спрашивает Дазай. Чёрт, усмехающаяся улыбка так ей идёт... – Тебя удар солнечный хватил или что-то вроде?
Что ж... Может это значит, что Дазай ещё не поняла, во что Чуя захотела её впутать?
– Сердечный приступ меня хватил, – «Когда тебя я увидела». – После семи лет с тобой и не такое хватит, – фыркает она.
«С меня этого хватит».
«Утопи уже, а?».
«Пожалуйста».
– Неужели Чуя делала это для меня?
– Как мило, можем удавиться вместе, – Чуя встаёт, поворачивается и подходит к столу.
– Чуя может обернуть свои пальцы вокруг моей шеи, и...
– Банально, – закатывает она глаза.
– Чуя может укусить меня за шею, и тогда...
– Не эротично.
– Чуя может прикоснуться своими губами к моим и засунуть свой язык ко мне в рот...
– Не сейчас, – морщится Чуя. Но она учтёт это. Запомнит на будущее. Отметит напоследок.
«Давай не сейчас».
«Давай ты подождёшь, когда я встану перед тобой на колено, скажешь нет, и вот тогда засунешь свой язык поглубже. Чтоб я удушилась нахер».
– А если совсем чуть-чуть?.. – насмешливо тянется к ней лицом Дазай, сворачивая губы бантиком.
– Да тише ты, за нами ведь смотрит наверняка кто-нибудь, – шепчет Чуя, потому что не привлекают её губы бантиком. Ей нравится сердце, повязанное Гордиевым узлом. Ей нравится, когда по узлу мечом проходят. Нравится, когда среди изрезанных верёвок обнаруживается сердце, перестающее биться.
– Не-ет, – отрицательно тянет Дазай. – За нами никто не смотрит, потому что я попросила Куникиду.
А Чуя попросит Бога.
Потому что Дазай наверняка всё поняла.
– Дай ты ему уже отпуск, – хмыкает Чуя, надеясь до конца. Она бы и дойти бы могла попытаться, да только наперёд знает, что шансов нет. Остаётся надеяться.
Потому что Дазай точно догадалась...
– Не, если он мне будет накрывать такие же столы... – Дазай довольно облизывается, и Чуя в который раз замечает, как она похожа на их собаку. Главное только Дазай об этом не знать. – то я могу повысить ему зарплату. Знаешь, на полпроцента.
– Я выкуплю его у тебя, – качает головой Чуя. Куникида и в шахте работая будет счастливей, чем под начальством Дазай. Дайте ему листья граблями в кучки собирать, на его лице и то шире улыбка будет.
– Да! – радуется Дазай так, словно это хорошая идея. – Устроим аукцион. Чур ты будешь единственной участницей!
– Вот это счастье... – ответно приподнимает уголок губ Чуя. Складывается на её губах что-то незнакомое. Это, вроде, улыбка зовётся.
– Я закуплю побольше вещей на деньги из твоей казны...
– Я выкуплю+ мыло и верёвку.
«А потом вымоюсь и привяжу тебя к большому камню, которое сброшу в море».
«Но мы обе знаем, что ты выживешь».
«И не потому, что я сразу же брошусь за тобой (нет, нет). Это потому что чудище ты бессмертное. Из пещеры дремучей ко мне вылезла».
– А знаешь, что будет самым главным призом на аукционе?
– Ты? – закатывает глаза Чуя. Ну точно. Точно сбросит её в море.
– Нет! – говорит она. – Я имела в виду мой поцелуй, чистый и девственный, но твоя идея мне нравится больше. Что может быть романтичней, чем выкуп своей любимой?!
– Я буду выкупать тебя у тебя? – приподнимает бровь Чуя. «Девственный. Ага. Как же».
– Романтично! – хихикает Дазай, наклоняясь в опасную близость к её шее.
– Ну, не сейчас... – шепчет Чуя, игнорируя отчаянный позыв позволить ей всё и откинуть голову. Откинуть и потерять. В кустах где-нибудь.
– Мне просто укусить, – обещает она. На коленях такое просить надо. На аукционах выкупать. – Один раз, м-м?
– Да ты откусишь, – усмехается Чуя. Знает уже, чем закончится. Морем крови и стенаний. Кошмар – просто ужас.
– Да я осторожно... – шёпотом сообщает Дазай, и Чуя тут же чувствует осторожное прикосновение губ к своей шее. Не спугнуть старается. Только для Чуи прикосновение это – как выстрел для напуганного кролика. И кролик знает, что выстрел этот станет последним.
Чуе страшно.
Чуя в ужасе.
– Потом, – выдыхает она и слабо упирается руками в её плечи, надеясь, что красноту на её щеках не стало видно ещё сильнее.
Нет. Судя по взгляду Дазай – стало.
– Ла-адно, – по довольному лицу Дазай видно, что этого ей хватило. Что сейчас она достанет из кармана записную книжку и назначит Чуе запись. Добавит ещё, что сегодня вечером она полностью свободна, поэтому продолжить сеанс они могут когда угодно. Желательно в их спальне. Желательно без ограничений в сеансе.
Или... Или не смогут.
Не смогут, потому что сегодня Чуя задаст этот вопрос. Потому что Дазай точно скажет нет. Потому что Чуя бы точно сказала нет. Связывать свою жизнь с Дазай навечно – вот настоящее сумасшествие. В адекватном бы состоянии Чуя бы точно на такое не пошла. Её Дазай отравила, ага.
– Давай сядем, – ворчит Чуя, отводя взгляд. Она и тут откажет? ну ведь откажет... – Я ж не зря делала.
Да зря это всё...
Чёрт...
Чёрт.
Дазай быстро плюхается на стул и тут же складывает ногу на ногу, когда Чуя отодвигает для неё стул – галантно, с лучшей терпеливой выдержкой. Любой сыр такому позавидует. Чуя тоже завидует количеству дырок в сыре, но это можно исправить – крупнокалиберное ружьё и меткий прицел. И каждое нажатие приближает её ближе к мечте.
Сама Чуя садится на своё место и сразу подбирается, видя оставленную рядом сумку. Где-то в ней, на самом верху, мирно дожидается своего часа дорогой футляр. Содержимое его тоже дорогое. Жалко будет, если...
Чуя быстро наклоняется, берёт в руку футляр и суёт его в карман.
– Так! – резко подрывается Чуя, сжимая губы.
Она подходит к Дазай, застывшей с ложкой в руках. На полпути ко рту – вовремя.
Сначала Чуе нужно создать атмосферу. Это Дазай пришла, создала атмосферу... Своими губами. Но Чуе нужно исправить это. Нужно вернуть в правильное русло. Нужно, чтобы сердце сжималось, билось, создавало стихийное бедствие.
– Я могу поесть? – невинно спрашивает она, наперёд зная – нет.
Чуя тоже наперёд знает ответ, но что-то внутри заставляет смотреть на руку Дазай. И нет, она не смотрит на её палец, нет. Просто на её руку. В целом.
– Потом, – обещает Чуя, и Дазай, кажется, вновь готова достать записную книжку. Ужин она уберёт из их времени, в отместку.
Чуя протягивает ей руку, смотря на небо. Скоро должно зайти солнце. Сначала Чуя рассмотрит её руку поближе, потом они с Дазай поедят, а потом... А потом Дазай скажет ей нет. Но зато скажет красиво – в лучах закатного солнца.
– А почему...
– Хочешь потанцевать? – спрашивает Чуя, затаив дыхание.
Дышать нельзя, потому что тогда Дазай спугнётся. Дышать нельзя, потому что это выбъет весь воздух из лёгких, оставив их давиться под тяжестью атмосферы.
Двигаться Чуя тоже не решается, потому что движение – это самая большая ошибка, которую совершил кролик, перед тем, как попасть на стол.
– А! – понимающе усмехается Дазай. Да почему же понимающе, чёрт... Не надо, чтобы она понимала. – Ты хочешь сплести наши тела в горячем танце и нуждающе прижиматься ко мне?!
Да.
Именно это Чуя и хочет сделать. А потом на коленях её посидеть. Вот так вот метким выстрелом Дазай разгадала все её планы на жизнь. Подала кролика на стол, вот молодец.
Ведь нет у Чуи сейчас других желаний.
Только лишь держать её руку в своей. Только лишь навсегда.
– Ага, хочу чтобы ты отдавила мне все ноги, – фыркает Чуя. Воспоминания в её голове свежи. Всегда она будет помнить ту встречу семь лет назад, когда Дазай решила, что лучше неё никто не танцует. Когда она решила, что потанцевать с Чуей – хорошая идея. Поэтому сейчас Чуя встаёт перед ней так же, как Дазай семь лет назад, и, обворожительно улыбнувшись, спрашивает: – Позвольте пригласить Вас на танец?
Только вот одна лишь пятнадцатилетняя Дазай думала, что улыбается очаровательно. Поэтому пятнадцатилетняя Чуя смотрела на это и, после бесцельной минуты разглядывания её лица, прикрыла рот рукой и начала смеяться. Дазай, видимо, тоже вспомнила это. Тоже начала смеяться, как неловкая пятнадцатилетняя Чуя.
Но дело в том, что сейчас Чуя тоже неловкая.
– Неужели никто больше не соглашается с тобой потанцевать, а? – проговаривает Дазай фразу, сказанную Чуей семь лет назад.
Чего она только при их первой встрече не сказала...
Смело в сборник шуток заносить можно.
– Хватит ржать, – цыкает Чуя, кусая губу и не позволяя улыбке расплыться на своём лице. – Или танец мне тоже нужно будет на аукционе купить?
«А ответ твой?»
«Ответ твой мне тоже нужно будет купить?»
– Приготовьтесь к тому, что Вас лишат ног, мадам!
– Смилуйтесь, Вы не донесёте меня до замка, – закатывает глаза Чуя, сжимая протянутую руку.
Она тянет Дазай на себя, и Дазай послушно прижимается к ней. И это, наверное, значит, что Чуя донесёт её.
Донесёт даже со сломанными ногами. На последнем издыхании нести будет, но Дазай донесёт и себя, если повезёт, тоже.
Но Чуя смотрит в глаза Дазай и понимает, что никого она не донесёт. Все останутся на месте, как и положено в её неловком мире, который она делит с Дазай.
Вот что имел в виду Сократ, когда называл душу бессмертной субстанцией. Вот что пытались передать его ученики. Во что пытались пронести люди через века, но всё прервалось на Чуе.
Чуя прервала эту философичную цепочку, доказав, что не все души бессмертны. Её душа, жалко прикоснувшись к Дазай, издыхает.
Её душа – и в гробу этого Сократа.
Она просто берёт Дазай за руку, только лишь начинает неловко переступать с ноги на ногу по кругу, и сразу чувствует – голова тоже идёт кругом. Возвращать на место Чуя её и не собирается. Это, наверное, «Времена года», Вивальди. Весна, гормоны, всё такое.
Чуя смутно помнит, как семь лет назад танцевала с Дазай так же. Было что-то неловкое, когда боялась посмотреть ей в глаза. Что-то неловкое, когда Дазай наступала в пятидесятый раз ей на ногу.
И Чуя готова в пятьдесят первый.
– Для чего Чуя всё это делает? – стараясь изобразить незаинтересованность, спрашивает Дазай.
Но Чуя предусмотрела это.
Чуя умная девочка, прекрасная в своей глупости.
Чуя цепляет руку Дазай себе на талию и откидывается назад. И Дазай замолкает – ничего другого и не остаётся. Солнце позади них остатком светит последним лучом. А Чуя не знает, что и думать.
«Заходи побыстрее. Я даже дверь открою».
«Не заходи никогда. Я повешу тысячу замков».
Поэтому, примерно в тот момент, когда Чуя на последнем издыхании думает: «Пожалуйста, не надо» и видит под собой прекрасный, удивительный в своей первозданной чистоте илистый пруд, она падает.
– Держи меня!
И Дазай держит.
Наверное, именно поэтому они обе летят вниз – и в воду.
Только сейчас Чуя понимает, о чём играл Вивальди, когда сочинял свою весну. Свою мокрую, восторженную, стекающую водой весну.
Чуя чувствует нос Дазай, уткнувшийся ей в живот. Видит её макушку – единственное, что не скрыто под водой. Замечает ещё пузырьки, идущие к поверхности, а ещё то, как трясётся Дазай, продолжая прижиматься к телу Чуи. А от Чуи только тело и осталось. Душа мертва. Просчитался Сократ.
Чёрт.
Чёрт, это ведь надо было...
– Ты как? – спрашивает Чуя, обхватывая лицо Дазай руками и приподнимая его над водой. Чтоб хоть она жива осталась.
Чтоб Чуя сдохла.
Жалко испустила бессмертный дух, только лишь посмотрев на Дазай.
И конечно, Чуя знала, что Дазай выплюнет ей в лицо всю воду. Это такая романтика в её понимании. Сократовская.
– Отлично! – смеётся она, и смех этот множится в груди Чуи, расслаиваясь на «до» и «после».
«До» – это та жалкая Чуя, которая боялась танцевать с Дазай. Это та отвратительная Чуя, которая краснела когда брала Дазай за руку. Это та уродливая Чуя, которая хотела с цветами меж зубов – и в глубину.
«После» делится на два этапа. Этап «Чуя принимает себя» и «Чуя решается».
Страшный, ужасный второй этап.
– Я... – слабо начинает Чуя. – Я давно хотела сделать это, ты знала?
Дазай медленно перестаёт смеяться, словно до неё долго доходит, что сейчас нужно быть серьёзной.
Ну ничего, до учеников Сократа тоже долго доходило, насколько велик их учитель.
– Нет?.. – осторожно спрашивает Дазай.
Не знала?
О, ну и хорошо.
Замечательно просто.
Будет легче застрелиться.
– И я давно это планировала... – вдох выдох. Выдох вдох. Теперь и стрелять можно. – Просто случая не выдавалось, можешь себе такое представить, ха-ха?..
– Нет?.. – приподнимает бровь Дазай.
Да как так то? Просто представь. Подключи воображение. Развивай фантазию, ну же...
– Вот, и я подумала, что... Ну, что это идеальный случай, – неловко продолжает Чуя.
Идеальный случай выпался ей купанием в пруду. Вот так распорядилась вселенная. Так она захотела.
Чуя чувствует, как её нога зарывается в расходящийся под ногами и водой песок, и хочет закопать себя поглубже.
– Слушаю...
– Это ведь идеальный случай?.. – смотрит прямо ей в глаза Чуя. Получает неуверенный кивок. И что-нибудь это да значит. – Ну, он неплохой, наверное...
– Чуя... Я всё ещё могу донести тебя обратно, – хмыкает Дазай, но это опять неуверенно. Чуя всё ломает.
– Ладно. Просто молчи и слушай меня. Сейчас, – просит Чуя. Вымученно получается. «Послушайте пожалуйста».
– Я вся во внимании.
Хорошо.
Прекрасно.
Теперь Чуе нужно срочно что-нибудь сказать, а не пялиться на Дазай. Но пялиться у неё получается хорошо.
Всю жизнь бы этим занималась.
– Мы знакомы семь лет, так? – спрашивает она, будто ей нужно подтверждение, что все эти годы не были сном. – Это долго, наверное. Я знаю тебя всё это время и люблю столько же, – подумав, она добавляет: – Ну ладно, может не столько же...
– Чуя... – начинает Дазай, и её тут же затыкают. Чуя хотела бы поцелуем, но получается мокрой ладонью по губам.
– Понимаешь, трудно было влюбиться в тебя после того, как ты мне все ноги оттоптала... И украла мою шляпу... И спрятала... Ну, суть понятна, да? – усмехается Чуя, видя надутые губы Дазай. Действительно – хочет поцеловать. – Но я влюбилась. Я смотрю сейчас на тебя, и думаю, как люблю тебя... Я говорю это один раз в жизни, понятно?!
Дазай кивает.
Не дошло до неё ещё.
Чёрт.
– Я, на самом деле, недолго думала, прежде чем сделать это. Я готовилась дольше, – она улыбается. Дазай глубокомысленно кивает. Но Чуя видит, что не понимает Дазай ещё, к чему Чуя готовилась, как к смерти своей. Все похоронные телеграммы уже высланы.
– Ты хочешь совершить двойное самоубийство со мной?.. – неуверенно приподнимает бровь Дазай.
Капля скатывается с её волос и падает на щёку. Неловким, гибридным, механическим движением Чуя убирает каплю.
«Да, Дазай хочу».
«Так сильно хочу».
– Я... Я не хочу, но дело в том, что это будет схоже, – шепчет Чуя, закрывая глаза и делая глубокий вдох.
Она лезет рукой в карман, шаря там в поисках футляра с отчаянностью утопающей. Чёрт. Футляр в кармане. Значит выхода обратно нет. Его закрыли алмазными дверями и заботливо затворили железобетонным засовом.
И Чуя скребётся, царапает ногтями дверь, но что-то по ту сторону противится. Что-то по ту сторону заставляет её посмотреть в глаза Дазай.
– Я бы хотела, чтобы ты знала, как ты особенна для меня, – Чуя сжимает ладонь на щеке Дазай. «Потому что только тебя я бы стала терпеть эти годы, понятно? Будь это кто-нибудь ещё, я бы сбежала после первой отдавленной ноги». – И я не знаю, как могу показать это ещё, поэтому... Поэтому...
Чуя не может выдавить из себя ни обнадеживающего «Ну скажите да, пожалуйста...», ни удушливого «А если совсем небольшое да...».
Она может только глубоко вдохнуть и ждать помилования.
Она засовывает руку в карман и это — конец.
Чуя видит, как расширяются глаза Дазай, когда она видит бархатную коробочку. Щёки её будто покрываются лёгкой красной пылью, и Чуя бы усмехнулась с этого. Усмехнулась бы, да только уверена она, что у самой на щеках столетний слой такой пыли. Давно не прибирались, ага.
Дазай подбирается, её спина выпрямляется и становится идеально прямой– пример для подражания.
– Ч-чуя?.. – бормочет она сиплым голосом.
Чуя становится на колено, надеясь, что ноги не запутались в иле. Надеясь, что она не слишком грязная, что не очень на неё осел слипшийся донный песок. Она встаёт на одно колено и не знает, на что надеется. Тут лекаршу вызывать надо. Отсыласть похоронные телеграммы в соседние королевства.
Она принимает эту нелепую позу, уже собираясь тянуть вперёд руку с футляром, приварившимся к коже. Пусть ей отсекут эту руку. Пусть Дазай смилостивится над ней.
Чуя не знает, на что она надеется.
Надеяться Чуя перестала давно, ещё когда Дазай пришла с повинной и нелепым договором. Ещё когда увидела её на том балу семь лет назад, и Дазай въелась в сетчатку глаза перманентно.
Не отделить теперь.
Поэтому она задыхается. Она старается вдохнуть, но её давно кинули в пруд. Найдут её на дне Атлантиды – того уродливого городка, который швырнули в лужицу, неожиданно оказавшуюся океаном.
Чуя смотрит на неё так, как моряк смотрит в глубины моря. Как стражница видит перед собой вражеский кинжал, и конец. Как пчела смотрит на цветок, который потом окажется в пруду – пойдёт на дно вместе с ним.
Смотрит, думая: «Что же, чёрт возьми, там творится».
«Я готова идти на дно с тобой».
«Привяжешь наши ноги к камню?».
– Ты женишься на мне?
Дазай молчит с несколько минут, прежде чем начать растягивать слова так, как растягивала время. Её улыбка сладка, её улыбка убивает всё и самое главное — Чую.
– Ну, за просто так такого не делают...