Сехун ненавидит свою мелодию на будильнике. Этот мерзкий пронзительный звон рвет барабанные перепонки, сдавливает мозг в тиски, но, черт возьми, это единственное, что заставляет его проснуться. Он сбрасывает с себя руку Чонина и наблюдает за тем, как парень всего лишь переворачивается на другой бок, мило причмокивая, скидывая неловким движением с себя одеяло и сверкая голой задницей, полностью игнорируя омерзительный звон. На будильнике Чонина стоит та же мелодия, что на звонке мамы, и кроме этого его не разбудит ни апокалипсис, ни утренний минет, ни даже если Сехун вставит ему без всякой подготовки.
Сехун наконец выключает трезвонящий мобильный, перебарывая желание вышвырнуть его в окно, сделать вид, что так и было, и скользнуть обратно под одеяло к Чонину, возвращая его руку на свою талию. Но первая пара у препода-мудака, который каждый раз отмечает присутствующих, оставляя опоздавших даже на десять секунд за дверью, и обещает на экзамене поэтапное прохождение всех кругов ада, заставляет Сехуна встать и потянуться. Точнее предпринять попытку это сделать, потому что малейшее неосторожное движение отдается адской болью в пояснице и ниже. Сехун злобно зыркает в сторону тела на кровати и пинает его, снова морщась от боли и еще от обиды, потому что Чонину на это абсолютно насрать, этот ублюдок дрыхнет, как убитый, а ведь это все его вина. Сехун любит секс с Чонином и самого Чонина целиком и полностью, но не когда ему на учебу к восьми утра, а его ебать закончили только часа три назад. Сехун, кряхтя, как старик, наклоняется, чтобы поднять с пола трусы, но почему-то обнаруживает их живописно свисающими с полки на стене. Однако, хорошо им вчера было.
Он уныло плетется по коридору, еле волоча за собой ноги и прикрывая широкие зевки рукой, но резко тормозит возле зеркала и измученно стонет, прикладываясь головой о стену в надежде убиться. На скуле обнаруживается внушительный синяк, потому что начинали они, как всегда, с драки, губы искусаны, в одном из уголков даже виднеется запекшаяся кровь, на шею, грудь и плечи Сехуну даже страшно смотреть, ибо живого места на них не осталось. Он еще пару раз ударяется лбом об стену и орет:
- Чонин, ты мудло! - и плевать, что его не слышат.
Настроение скатывается под ноги, и следующим шагом Сехун окончательно давит его. На улице гребаные плюс тридцать, а ему придется переть в универ в водолазке с высоким горлом, чтобы препод не смерил его убийственным взглядом, да и светить всей этой россыпью засосов перед однокурсниками как-то не хочется - заебут с вопросами и подколками, что девушка-то у него ох как горяча. Официально по мнению большинства у Сехуна реально девушка, и одно это заставляет каждый раз закатывать глаза в ответ на любые комментарии о его личной жизни. Ага, видели бы они эту "девушку", когда "она" втрахивает Сехуна в кухонный стол, стиральную машинку, душевую кабину, стену в коридоре, банально в диван, короче, Ким Чонин всегда найдет опору, у которой можно заняться сексом.
Далее по коридору Сехун обнаруживает на полу статуэтку - награду Чонина за победу в каком-то танцевальном конкурсе, и недоумевает, как они ее-то умудрились навернуть с полки. Хотя вчера они могли сделать что угодно. А на кухне все совсем печально. Глядя на усеянный осколками битой посуды пол, Сехун думает, осталось ли у них дома хоть что-нибудь целое. Проверяет - осталось. Ставит мысленно галочку на будущее, что посуду надо либо прятать, чтобы Сехун в порыве гнева не начинал швыряться ей в Чонина, либо купить много новой и дешевой, чтоб не жалко. Вообще, лучше перейти на кастрюли - громко, больно и не бьется.
На часах шесть утра, у Сехуна болит, сука, каждая клеточка тела, а он строит из себя балерину, порхая на цыпочках между осколками, пытаясь добраться до чайника. Увидел бы Чонин, обязательно повалился бы на пол в приступе тюленьего смеха, а Сехун бы только порадовался, потому что Чонин по-любому бы забылся и плюхнулся прямо на битую посуду. Прекрасная бы получилась месть. Когда у Сехуна получается проделать путь туда-обратно, не поранившись, то к галочке про посуду он добавляет еще одну - обязательно сказать потом Чонину что-нибудь в стиле "Отсоси со своей балетной школой, я охуенен и без этого".
Далее на повестке дня встает вопрос, что сделать сначала: хотя бы почистить зубы, потому что душ Сехун намерен принять лишь после того, как организм получит дозу кофеина, или все же пойти сначала покурить. Выбор падает в сторону последнего. Вообще, если заставить Сехуна выбирать между чем угодно и сигаретами, он всегда выберет второе. Даже если спросить "Чонин или сигареты", Сехун сначала покурит, и только потом пошлет всех нахуй, потому что Чонин его, и это как-то вообще не обсуждается. Может еще бычок в глотку затолкать или язык прижечь, потому что нехер спрашивать такое.
Сехун виснет на перилах балкона и выпускает из легких дым. Романтичных мыслей о том, что утренний город без людей прекрасен, нет совсем, есть тупое желание сигануть вниз, не потому что депрессия или он в принципе стремится к самоуничтожению, просто на учебу ехать реально впадлу.
Чувствовать на своей талии горячие руки, а спиной - чужую грудь даже странно в такую рань. Сехун поворачивается, чтобы удивленно приподнять бровь, задавая немой вопрос, мол какого хрена ты не спишь, хотя еще пятнадцать минут назад хотелось растолкать парня, чтоб не мучиться в одиночестве, но натыкается щекой на губы Чонина. Он крепче обнимает Сехуна за талию и сонно улыбается.
- Доброе утро.
- Хрена с два оно доброе, - хрипло бурчит Сехун, отмечая, что голос он ночью все-таки сорвал - плюсик к "хорошему" настроению.
- Да ладно тебе, - Чонин трется щекой о его плечо.
Чонин очень редко бывает таким трогательно нежным, как раз только ранним утром, когда он растрепанный со сна и даже не может толком открыть глаза, в то время как Сехун ненавидит весь мир и пытается выпутаться из чужих рук, недовольно сопя. Чонин на эти попытки лишь тихо смеется и позволяет Сехуну, как максимум, лишь развернуться в своих объятиях, чтобы можно было нормально поцеловать. Такие утренние поцелуи, когда еще не почищены зубы и во рту будто насрала толпа кошек, ощущение, которое усиливается тем, что Сехун только что покурил, Чонин просто обожает, а Сехун ненавидит, но каждый раз отвечает на них, зарываясь пальцами в темные волосы или комкая в руках свою рубашку, накинутую на обнаженное тело Чонина.
Сехун пресекает все попытки Чонина отправиться с ним в душ - знает он, чем это все закончится, а его задница к утреннему сексу не готова, плюс есть риск опоздать на пару. Выйдя, он ожидает увидеть своего парня снова завалившимся спать, но Чонин по-турецки сидит прямо голой жопой на кухонном столе и жует тост с закрытыми глазами.
- Я больше никогда не буду есть за этим столом, - морщится Сехун.
- Вспомни, сколько раз ты на него кончал, и ничего, нормально, - лениво отмахивается Чонин, за что ему в голову прилетает влажное полотенце.
Серьезно, лучше бы Чонин остался спать. Он всячески тискает Сехуна, отвлекает его от сборов короткими, потому что Сехун сразу отталкивает, поцелуями и тянет в кровать. И будь любой другой день, Сехун бы даже и не выполз из-под теплого одеяльца, но препод-мудак, да.
- На сколько я выгляжу по шкале голубизны? - Сехун скептически рассматривает свое отражение в зеркале.
Водолазка не особо спасла, поэтому на шею пришлось намотать гейский шарфик, непонятно каким образом завалявшийся в шкафу. Синяк на лице был благополучно замазан тональником, слой которого пришлось наложить немаленький.
- На десяточку. Прям пидорский пидор, - ржет Чонин.
Сехун злобно срывает с себя шарф и, рыча, рвет тонкую ткань на части.
- Чего ты такой нервный сегодня? - Чонин зарабатывает должно быть сотый за утро пронзительный взгляд, от которого он должен осыпаться горсткой пепла, и устало выдыхает, подходя к Сехуну. - Так, все, мы идем в кровать, - безапелляционно произносит он.
Чонин буквально в одно движение стягивает с Сехуна водолазку, отбрасывая ее в сторону, и грубо тащит обратно в комнату.
- Что? Чонин, нет! У меня пара! - Сехун честь пытается сопротивляться. - Отпусти меня!
Но очень тяжело сопротивляться, когда тебя затыкают глубоким поцелуем, одновременно расстегивая и спуская джинсы, в которых Сехун тут же путается и падает на кровать. Чонин ложится сверху, обнимая парня всеми конечностями, не давая вырваться.
- А теперь спать.
- Чонин, если ты меня сейчас не отпустишь, то сексом во время сессии я буду заниматься совсем не с тобой, - Сехун уже почти смирился и где-то в глубине души даже обрадовался, что никуда сегодня не идет, но последнюю попытку все-таки предпринимает.
- Что, блять? - тут же вскакивает Чонин.
- Ну, преподаватель выебет меня на зачете так, что тебе и не снилось.
- А, это, - Чонин успокаивается и снова впадает в сонливое миролюбивое настроение. - Мы еще посмотрим, кто, кого и как выебет. А теперь спать.
Сехун поднимает белый флаг и дергает ногами, чтобы окончательно скинуть с себя джинсы. Чонин накрывает их одеялом и чмокает Сехуна в подбородок, прежде чем снова со спокойной душой вырубиться.
Сехун все еще ненавидит это утро, весь мир и в первую очередь Ким Чонина, потому что он мудак. Но если Сехун его любит и счастлив с ним, несмотря на все дерьмо, чем по факту и являются их отношения, то на нем вообще можно ставить крест, а на лбу набивать "клинический долбоеб". Сехун расслабляется и закрывает глаза, удобнее устраиваясь в чужих объятиях. В принципе, день уже обещает быть не таким уж и плохим, и этому вполне можно улыбнуться, зная, что Чонин точно так же улыбается сквозь сон. А препод-мудак пусть идет на хрен.