Мы нежность

Рассветало. На улице было прохладно, почти уже стаявший снег с приятным глухим хрустом рассыпался под сапогами. Святослав осторожно стянул белые перчатки, ежась в своём тонком парадном мундире от пробирающего ветра, пока Камалия лёгкой походкой плыла рядом, держа его под руку, полурасстёгнутая и счастливая.

После Весеннего бала Свят, отказавшийся танцевать и весь вечер и часть ночи просидевший у столика со взрыв-шампанским, вывалился из Академии на улицу. Проветриться, раздышаться, отвлечься.

Ночь приятно жгла холодом. На стенах Академии горели декоративные факелы, специально заговорённые к Весеннему балу так, что, источавшие тусклый свет, они не отбрасывали теней. Широкая, заканчивающаяся мраморными фигурами лестница была на удивление пуста.

Молодёжь потихоньку расходилась, мимо чинно проходили парочки, держась под ручку, чтобы не свалиться. Кто-то уходил в парковую зону, кто-то к вечнозалитому катку, а кто-то – кто был посмекалистее – в жилые блоки. Через распахнутые двери Академии изредка можно было заметить профессоров или молодняк, кучками высыпающий в холл из Большого Зала и так же кучками держащийся по стенам.

Выдохнув, Пожарский отошёл к балюстраде, вскинул голову, всматриваясь ввысь, и засунул руки в карманы брюк. Свежий воздух обжигал разгорячённые щёки, но на дворе был новый, многообещающий год, стылая ветреная весна, и Святослав дышал ею, впуская в себя ощущение этой чарующей свежести. Постояв немного, он распустил по руке кольцо и лениво запахнул плащ.

– Давно стоишь?

Он обернулся и увидел Валера. Он вышел в парадном мундире – тот был расстёгнут, и под ним виднелись жилет и рубашка, – лишь набросив на плечи подбитый мехом плащ. Валер был несколько растрёпан: белый шейный платок, изящно повязанный на старинный манер и заколотый фигурной булавкой, сбился чуть набок, из низкого хвоста выскользнули несколько прядей и теперь обрамляли его спокойное лицо, придавая ему изящный, пусть и несколько уставший вид. Он левитировал рядом с собой бокал со взрыв-шампанским, который мерно покачивался в такт его шагам. Наверняка товарищ был под согревающим, иначе запахнул бы плащ и застегнул все пуговицы мундира наглухо – весна в этом году выдалась крепкая, ярая и колючая. Со спины Валера мягко обнимал льющийся из Академии свет, подсвечивая его фигуру и превращая в вышедший из сказки силуэт.

– Только вышел.

– Не против компании?

Пожарский мотнул головой. Почему бы и нет, компания – это всегда хорошо, подумалось ему. Особенно такая, как у них – большая, дружная, шумная. Святослав на удивление чувствовал себя в ней вполне неплохо. Против воли его никогда и никуда не тянули, не приставали и не мешали, за что он особенно был благодарен. Он ценил в людях чувство такта и меры, которые напрочь отсутствовали у некоторых его знакомых.

Валер стукнул по бокалу кончиком кольца-иглы, взял его двумя указательными пальцами и сжал, трансформируя и сжимая в пространстве. Потом облокотился на перила, рассматривая бархатное чёрное небо и крупчатую сыпь звёзд. Он молчал и думал о чём-то своём.

Свят ценил Валера за его умение молчать в нужные моменты. Тот никогда не давал непрошенных советов, не выказывал гротескного презрения, не лез со своим мнением. Пусть он и был замкнутым – девушки всегда сравнивали их похожесть, смеясь: оба молчаливые, спокойные, с ровным взглядом, – но он был приятным в общении, и его компания была Пожарскому приятна.

Валер – хоть и был в чём-то похож на Свята – был полной противоположностью Миши, который был неугомонным, прямолинейным, порой очень громким и раздражающим, не стесняющимся высказывать своё «фи» на всё, что ему хоть как-то не нравилось. Ещё тот был хитрым и пиздливым, и у Святослава в голове порой не укладывалось, как в один день он может быть обходительнейшим джентльменом, а в другой доводить людей до психоза всего парой слов.

На удивление, Валер с Мишей отлично ладили, могли вести долгие беседы, а находясь в одном помещении они даже не пытались пристукнуть друг друга, как это поначалу было с Сашей.

До них донеслось лёгкое, едва ощутимое дрожание воздуха, повеяло прохладой. Пожарский и не заметил, что они стояли на улице уже… двадцать минут? Время текло быстро, на свежем воздухе его не чувствовалось совсем – было неясно, сколько они простояли вот так, вдвоём, в тишине, созерцая ночь и территорию Академии.

Святослав поднял руку и очертил перед собой окружность. Она плавно легла ему в раскрытую ладонь, вспыхнула, от края до края налившись золотым. По периметру побежали цифры, вставая на свои места, в центре закружились планеты со спутниками, поднимаясь с поверхности полупрозрачного диска и перестраиваясь в аккуратную объёмную модель. Мягкий мерцающий свет подсветил их с Валером лица.

Святослав долго оттачивал эту сложную трансфигурацию: трансформация предметов давалась ему легко, но вот трансформация внутри материи – нет.

– Почти четыре, – резюмировал Пожарский.

Он шевельнул пальцами, и золотой диск растаял. Развернувшись ко входу в Академию, Святослав принялся высматривать своих.

– Наверняка ещё танцуют, – сказал Валер, не оборачиваясь. – Скоро придут. Подождём.

«Свои» появились только через полчаса, весёлые и раскрасневшиеся от танцев и алкоголя.

– А где Валер? Свят, ты не ви… ах, вот он.

Им навстречу шагнул Антон, отодвинув с прохода Мишу с Сашей. Он широким жестом обвёл их всех, сверкнуло его кольцо, и на их головы осыпался согревающий наговор. Вмиг стало теплее, и Святослав понял, как же на самом деле холодно было на улице.

– Чтобы не мёрзли. Вы, поди уж, закоченели тут.

– Нет, нормально было. Свежо, – отозвался Валер, наконец разворачиваясь и разводя в стороны полы плаща.

– Ну ничего, переживёте.

Антон снова вскинул руку, шепнул пару слов и сделал резкий взмах. Звуки сразу же потухли, праздник будто отодвинулся, замаячил где-то вдали. Хитро улыбаясь, Антон ещё раз взмахнул рукой. «Наговор отвода. Это чтобы нос к нам не совали», пояснил он.

На улице им никто не мешал, а предусмотрительно расставленные заглушки позволяли спокойно поговорить.

Занятый бессмысленными беседами, Святослав не сразу смог подойти к Камалии. Та стояла совсем рядом, он мог рассмотреть искусные украшения в её волосах и богатую вышивку парадного платья и плаща. В груди разлилось тепло, нежность затопила его и полилась через край.

Она была такая красивая, ей так шло это платье, этот плащ, выражение лица, флёр волшебства, мир и жизнь, ночь и звёзды, будто гвоздями вколоченные в небо.

Но больше всего ей шло то выражение, та спокойная царственность, которая мерцала в её глазах, когда она смотрела на него.

– Выглядишь замечательно.

– Спасибо, – она улыбнулась, и у Святослава предательски дрогнуло сердце. – Ты тоже ничего.

– Кама, доставай Пламень! – встрял Миша. – И Огонёк тоже!

– Тебе лишь бы выпить, Миш.

– Неправда, – возмутился Московский, вытягиваясь в струнку. – Сегодня праздник, значит, можно!

Святослав только закатил глаза.

Камалия распустила по руке кольцо – оно вспыхнуло насыщенной медью и утекло вниз, красиво оплело её пальцы, закрепилось на запястье, – пробормотала наговор, в котором Святослав узнал наговор сокрытия. Она ловко вытащила из складок своего плаща две бутылки, Миша навёл на них руку, прицеливаясь, и двумя точными взмахами выбил обе пробки.

А потом они дружно пошли гулять. Парковые аллеи были узкими и тёмными, нечищенными, кое-где даже не растаял снег. Сразу было видно, что в такие дебри давненько никто не захаживал: газоны и живые изгороди не были подстрижены, только высокие фонари тускло высвечивали куски зелени. Было темно, тихо и пусто, все звуки остались там, где ещё звучали отголоски праздника.

Воображение мгновенно дорисовало покинутую беседку – белую, обшарпанную и покосившуюся, – на фоне заброшенного поместья, и Святослав улыбнулся сам себе – недалеко от имений его семьи было похожее место. Заросшее зеленью и брошенное, когда-то богатое имение, которое помнил процветающим ещё его отец, вызывало в нём много чувств. Когда Святослав был ребёнком, то частенько тайком бегал туда, искал непонятно чего: магические артефакты, чарующие миражи, призраков, которые, как говорил народ, появлялись там ясными утрами или после грозы. Он часами бродил по жуткому пустому дому, но не находил ровным счётом ничего.

Почему-то сейчас вспомнилось именно это, и Пожарский оглядел друзей, наблюдая – вдруг и у них эти тёмные аллеи вызывают похожие чувства? Вдруг воскрешают детские воспоминания, больше похожие на сказку или небыль?

Он наткнулся на внимательный взгляд тёмных глаз. Камалия шагала рядом, намеренно отстав от остальных. Она смотрела на него неотрывно, пронзительно, под её взглядом хотелось рассыпаться как горсть камешков. Святослав несколько сконфуженно улыбнулся ей, будто пойманный с поличным. Налетевший на аллею ветер растрепал им волосы. 

Миша заправски размахивал рукой, и редкие клочки снега таяли, таяли и таяли у них на пути. Казалось, ночь была бесконечна, она неслась через них нескончаемым потоком, подхватывая и вертя.

– Уф, всё, с меня хватит, – пропыхтел Миша, усаживаясь на ближайшую лавочку. – Я спать хочу, у меня режим. Я себя знаю, буду завтра овощем. Как буду завтра людям в глаза смотреть?

– Саш, заткни его, – хохотнула Камалия. Она остановилась напротив, явно не собираясь заканчивать променад. 

– А что «Саш», Саша сам спать хочет, – отозвался Романов и тоже присел.

– Эти люди с удовольствием тебя б сто лет не видели, – осклабился Валер.

Миша только отмахнулся и поднялся, кряхтя и тихо причитая. Пока они медленно шли обратно к Академии, Святослав всё наблюдал за Камалией.

Он не знал, шли ли ей летние ночи – бархатные, терпкие, парные и знойные, когда небо обваливается, а облака висят как комки сладкой ваты, – но не мог не смотреть, как точно она вписывалась в ночи весенние. Не без грусти он подумал, как бы ей пошли тихие свежие ночи недалеко от того заброшенного имения с покосившейся беседкой.

Казалось, ей шло всё на свете.

Даже Московский, который почти постоянно овивался рядом. Их контраст был слишком сильным, они, как в незабвенных строках, были друг другу льдом и пламенью, впрочем, так и не сошедшиеся. Дружба Камалии и Миши была такой странной, но такой логичной, что Святослав сам иногда терялся: как и почему? Но больше он, конечно, завидовал Московскому.

С Камалией хотелось не дружить, но он всё-таки был джентльменом и потому держал себя в ежовых рукавицах, не позволяя себе вольностей.

Он только засматривался на неё на общих занятиях: на трансформации и трансфигурирации она размахивала рукой, превращая бокалы в статуи, а перьевые ручки в кинжалы, и её кольцо мелькало тревожным всполохом – Святослав трепетал; на истории государства она чертила трёхмерные карты, в миниатюре воссоздавая битвы – Святослава завораживали плавные и резкие движения её рук, когда она вытягивала и лепила из пространства угловатые фигуры; на верховой езде он не мог оторвать от неё глаз, так ладно она сидела на лошади.

Святослав влюбился незаметно. Это чувство накрыло его постепенно, осторожно пробралось в сердце и в один день накрыло с головой. Если бы его спросили почему он её любил, он бы не нашёлся с ответом. За всё и ни за что, просто так и вопреки.

Волнующе-сладко, тоскливо, ошеломительно – вот как это было.

– Прогуляемся? Вдвоём? – предложил он, когда они немного отстали от компании.

– Прогуляемся, – заулыбалась Камалия. – Пойдём только через центр. 

Помедлив, Святослав выставил локоть, предлагая Камалии пойти под руку. Было так незнакомо волнующе стоять и ждать, что он даже растерялся, когда она подхватила его руку и потянула вперёд. Она что-то ему сказала, то ли весело, то ли лукаво, но он не обратил внимание – так оторопел от своей смелости.

Она прижалась ближе, удобнее положила руку. По её волосам смазано прыгнули блики фонарей, и Святослав завис, словно впервые. В длинном, полностью закрытом платье Камалия была похожа на государыню, вышедшую из своих покоев на прогулку с верным воином. Некстати Свят подумал, что его простой по светским меркам мундир совсем не подходит к платью Камалии.

– Мы такие нарядные по этой темени идём, – озвучил он свою мысль. 

– Не всё ведь на балах щеголять да хвастаться. 

– Тоже верно.

– А ты вообще где был весь вечер? Я тебя не видела, – после недолгого молчания спросила Камалия и сразу же добавила: – Ты ведь был?..

– Был, конечно. Кто бы иначе не пускал Московского танцевать в непотребном виде? Всё мои запасы Опохмела сожрал, дубина. Сожрал, протрезвел, но танцевать рвался. Каков же неугомонный…

– А ты разве не танцуешь? – Камалия резко перевела тему.

– Эм, не знаю, не хотелось, – уклончиво ответил Святослав. – Я за столиками сидел. Там тихо, да и закуски рядом.

– Господи, ты прям как Миша, – мягко упрекнула девушка.

– Я глубоко оскорблён таким сравнением, – заявил Святослав, посмеиваясь.

– Не такие уж вы и разные, знаешь ли.

Камалия пожала плечами. Святослав промолчал, всматриваясь в рассыпающуюся черноту перед ними.

До главного входа осталось пройти ещё минут десять, если идти быстрым шагом, прямиком по парковым аллеям и дорожкам, и не сворачивать к живым изгородям, вглубь. Впереди сверкали родные огни. Камалия замедлилась и потянула руку с локтя Святослава. Он сконфуженно выпустил её, одёрнул манжеты, не зная, куда себя деть. В конце концов, он на многое и не рассчитывал, погулять с ней вот так уже казалось сродни чуду. 

Он чувствовал себя до ужаса глупо и нелепо, как юный гимназист, впервые приглашающий одноклассницу на вальс. Пожарский уже давно вышел из этого возраста, но Камалия творила с ним удивительные вещи.

Они переглянулись, и Свят заметил, какой смущённой она выглядит. Чего это она так? Обычно спокойствие Камалии нарушить было невозможно, а смутить чем-то – и подавно. В голове промелькнуло, что либо сейчас, либо никогда.

Не дав себе времени передумать, Святослав протянул ей руку. В молочных сумерках всё казалось сном, миражом, который вот-вот рассеется, стоит только неосторожно двинуться или сказать что-то – она тоже казалась ему ненастоящей. Камалия смотрела на него огромными глазами, застыв напротив, и Святослав отчаянно забарахтался в собственных чувствах. Его накрыл песочитсый стыд, но руку он не опускал. Ждал.

Вдруг Камалия отмерла и пальцами пробралась в его ладонь. Святослав дрогнул. В груди сладко заныло, и он сжал её тёплую руку.

Они встретились на первом магистерском курсе. Пожарский тогда только что получил степень мастера и уже нацелился продолжить образование в престижной академии. Выбор его пал на Императорскую: там был подходящий ему курс, который можно было менять по своему желанию, интересные факультативные предметы. Да и старший брат, получивший тут степень Первого Магистра в магическом проектировании и архитектуре измерений, не раз лестно отзывался о преподавателях и профессорах.

Радим вообще сильно повлиял на выбор Святослава. Старший брат всегда был для него опорой, авторитетом мнений, фигурой, на которую хотелось равняться. Пусть они и не были похожи, пусть и были совершенно разными в некоторых аспектах, но именно старший брат повлиял на формирование личности Святослава. Сам он пока искал себя, пробуя различные магические дисциплины, но подумывал в будущем пойти туда же, куда и брат. Архитекторов измерений в народе уважали, благоговейно и почтительно на старинный манер называя Зодчими, и в целом Святослав считал это весьма неплохим вариантом.

Будущее на пару лет он себе наметил, но забыл включить один элемент.

Он встретил её в холле первого этажа. Святослав как сейчас помнил – был ноябрь, и потому не все студенты сменили лёгкие мундиры на утеплённые. Она стояла к нему полубоком, рядом с высоким светленьким юношей, что-то оживлённо ему рассказывала и постоянно перекладывала косу с плеча на плечо. На фоне светлого гранита и мрамора Академии её красный, расшитый чёрной и зелёной нитями мундир выделялся словно пятно крови на белой рубашке. Святослав засмотрелся.

Безымянный блондин заметил его взгляд и вопросительно поднял брови. Девушка резко обернулась, встречаясь со Святославом глазами. После её вопроса «Тоже на магистра?» он оказался втянут в их компанию, которая оказалась куда больше, чем он изначально предполагал.

Внезапно у него появились друзья. В комплекте к Мише – так звали того высокого блондина – шёл Саша, в комплекте к Саше – Валер, в комплекте к Валеру – Антон. Были ещё девчонки – Аня и Настя, подруги Камалии, – с которыми Святославу было едва ли комфортнее, чем с парнями. Камалия посмеивалась, знакомя его со всеми, не без интереса наблюдая за его реакцией.

На Новогоднем балу Пожарский окончательно, ошеломительно понял, что влюбился. Камалия танцевала то с Мишей, то с Сашей, даже пару раз с донельзя смущённым Валером, и Пожарский сдался своему чувству окончательно.

– Дорогой мой Святослав!

Пожарский дёрнулся от неожиданности. Прозвучавший над ухом радостный голос Миши не был тем, что уж очень хотелось услышать на празднике. Миша между тем времени даром не терял: он трансфигурировал из салфетки стул, подсел к Святу и принялся сливаться с интерьером.

Выходило, надо сказать, плохо. 

– Дорогой мой Святослав!

– Миш, попроще.

– Так неинтересно, – отмахнулся Миша и мгновенно продолжил. – А ты чего сидишь тут? Совсем один? Не танцуешь и не пьёшь?

– Не хочу.

– Почему?

– Мой ответ нуждается в объяснении?

– Пу-пу-пу, – забормотал Миша. По нему было видно, что он рассчитывал на другой ответ.

Святослав скрестил руки на груди и проводил взглядом очередную вальсирующую парочку. Почему? Потому. Он хотел бы пригласить на танец Камалию – украсть у неё один вальс. Разве это много? Всего один вальс – для влюблённого человека ничтожно мало и чудовищно много. Одновременно самая высшая точка счастья и самый нижний предел падения человеческой души.

Захочет ли она с ним танцевать?

– Свят, если ты хоть чего-нибудь не сделаешь, я тебя придушу. 

Свят равнодушно уставился на недовольного Мишу, пытаясь придумать достойный ответ. В голову ничего не шло, поэтому он просто фыркнул и отвернулся. Спорить с Московским или вести с ним какие бы то ни было дискуссии в его планы не входило.

– Тебе нравится Камалия?

– А тебе? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да причём тут это?!

– Твой вопрос тоже был неуместен.

– Ты невозможен.

Миша раздражился окончательно и исчез, не прощаясь. Чего он хотел добиться этим разговором? Явно же преследовал свои цели. А Свят не дурак, болтать направо и налево он не будет. Тем более на такие темы, тем более с Московским.

По залу прокатился первый звук очередного вальса, зал закружился вихрем кружев и фалд. Святослав вытащил из внутреннего кармана жилета маленький пузырёк. Размером тот был не больше мизинца, и в нём клубилась серая, похожая на насыщенный туман жидкость.

Подумав, что терять уже нечего, он откупорил пузырёк Пьяночки и опрокинул его в свой бокал.

Когда они подошли к главной лестнице Академии, вдалеке, у горизонта тускло-жёлтой полоской забрезжил рассвет. Небо начинало затягивать мутным маревом, по шпилям Академии поползли первые солнечные отсветы.

Святославу пришлось выпустить руку Камалии, когда они поднимались по главной лестнице. Девушка, приподняв подол платья, шагала рядом. В холле их встретила нерастревоженная тишина, в высоких потолках звенели едва слышные отголоски вальсов и голосов. Может, это Святославу показалось, но он явственно это почувствовал.

Они поднялись по широкой лестнице, всё это время Камалия несла подол в руках, чтобы не наступить на него. Святослав, конечно же, сразу бы её поймал, оступись она, но… Но.

– Я тебя провожу?

Она кивнула. Распустила по руке кольцо и распахнула двери, опередив Святослава.

Ступив в галерею, соединяющую основное здание с одним из жилых корпусов, он снова взял её за руку, на этот раз уверенно и невозмутимо – а внутри у него всё дрожало.

Девушка хмыкнула, но лишь перехватила его руку так, как ей было удобнее. 

– Кама, давай сходим куда-нибудь? Завтра. Или послезавтра, – обронил Пожарский, не поворачиваясь к ней. – Говорят, в «СладкО» снова обновили меню. Ещё в городе ярмарку открыли…

– На свидание зовёшь?

Святослав внутренне похолодел. Ну, она всегда была прямолинейная, за всё время их дружбы пора было привыкнуть. Хотя так даже лучше, ему не придётся ломать неловкую комедию, приглашая её.

– Если ты хочешь. Да. Пойдёшь?

– Пойду.

Они встретились только на первом магистерском курсе.

На втором он отвёз её домой, в семейное имение, и тогда же убедился, что ей идут его летние ночи – бархатные, терпкие, парные и знойные, когда небо обсыпает тысячей звёзд.

Вечерами Камалия лежала в гамаке, расслабленно свесив руку, и говорила, что хотела бы провести в таком месте всю жизнь. Улыбаясь, добавляла, что теперь она понимает, почему Святослав вырос таким, каким вырос. Невозможно нести в себе тёмное, проведя много лет в таком светлом и спокойном месте. Она смотрела мягко, и Святослав таял под этим взглядом.

Ему казалось, что он любил её всю жизнь.