имя твое

Кандакия — перезвон созвездий и тугих золотых браслетов.

Она облизывает сухие губы, запрокидывает голову:

– Моя звезда там, — Дэхья щурится, ложась на песок. Пропитанный солнцем, он хранит в себе его душу и убаюкивает, согревает напряженные мышцы. Кандакия зарывается сухими локтями в сухой песок, Кандакия распускает волосы цвета густой ночи, позволяя прядям струиться по плечам.

Кандакия на расстоянии вздоха, но Дэхья – гордая львица – послушно смотрит на звезды. Кандакия наклоняется чуть ближе, и у Дэхьи все распадается на мозаику, на смальтовые гладкие кусочки. Тихое дыхание мешается с ночным шумом пустыни, запахом сандала и жасмина, теплая кожа пальцев скользит по щеке Дэхьи, спускается чуть ниже, останавливается у челюсти.

– Выше, – мягко и сухо направляет Кандакия, – ты смотришь не туда.

Для Дэхьи все звезды одинаковы — она и к собственному созвездию равнодушна. Звезды красивые, и на них Дэхья любит любоваться издалека.

Прикосновении Кандакии невесомо оглаживает шрам у ее губы. Шрам незаметный, пустячный, но у Кандакии взгляд острый, как у орлицы.

Но приятный, как молоко на скорпионий ожог.

Кандакия тоже красивая, и с ней хочется быть как можно ближе, поэтому Дэхья наблюдает. Далекая голубая звезда подмигивает с небес, все планы и секреты Дэхьи раскрывая. Кандакия задумчиво улыбается, на Дэхью не смотрит, и Дэхья касается синего шелка, пальцы томятся у пояса, между гладкой тканью и сухой кожей, когда она спрашивает:

– Веришь в судьбу? В звезды?

Голос замирает между недоверием и подшучиванием, а мысль где-то на языке. Веришь в судьбу? В предопределенность?

А звезды сказали тебе, что будет дальше? Чем закончится ночь?

– Верю, — спокойно отвечает Кандакия. – Но не так, как ты думаешь.

Дэхья знает ее достаточно, чтобы уловить намек. Кандакия проходится по краю нервов, поддразнивает, оставляя собственные намерения в тени. Указывает на ее, Дэхьи, мысли, оборачивается зеркальной гладью.

Дэхья опускает руку ниже.

– А как я думаю, умница? – словами ласкает, остротой языка приглаживает, колеблет и мучает. У них с Кандакией – все на грани полусмешек и недосказанности.

У них с Кандакией все по заветам пустыни, их древних народов на грани войны: горячо и сухо, но ночь скрывает весь жар, раскрывает объятия, разрешает коснуться молочной кожи. Луна скрывается за облаком, а смуглые щеки Кандакии становятся темнее, а песни Пустынников за барханами будто бы становятся тише. Становятся неважными, потому что Кандакия смотрит ей в глаза.

– Много думаешь о неважном, а если про звезды, – Кандакия выпрямляется, легким вздохом нарушает всю чувственность. – А если про звезды, то думаешь, что это чепуха. А это не так.

Кандакия мягким тоном так на ее, Дэхьи, неправоту прямо указывает, что у Дэхьи дыхание перехватывает, так ленту разговора себе на запястье наматывает, что Дэхья чувствует себя пойманной, схваченной. Дэхья — сила в плечах и львиная мощь в сердце, она притягивает к себе Кандакию, жадно впитывает тепло, соприкасается бедрами и коленями. Дэхья больше не сдерживается, потому что Кандакия начинает волновать. Не раздражать, как глупые или торговки на Большом Базаре, а волновать, как умеет только Кандакия. Такая скажет что-то незаметное, скользнет в разговоре и взглянет из другого конца комнаты ночными глубокими глазами, а ты прибежишь к ней потом на поклон с другого края пустыни.

– Бесишь меня невозможно, красавица, – скалится Дэхья, теряя силы, утыкается лбом в плечо. Кандакия тянется рукой задумчиво, треплет по загривку, ласкает, как большую кошку.

– Так и знала, что ты вытащила меня не на звезды посмотреть, — говорит она и Дэхья рассыпается звонким смехом.

– Ну Кандакия, ну чудная! У тебя самой в глазах звезды, и...сама знаешь.

У Дэхьи любовь в голосе и голове, а у Кандакии в улыбке и глазах - вздох протяжный, и она качает головой.

– Сама знаю, – все-таки вздыхает, соглашается, поворачивает голову, находит шершавыми пальцами спутанные пряди Дэхьи. Светлая, пшеничная, темная и снова светлая – у Кандакии самой такие есть, когда синий шелк выгорает в шалфей.

Кандакия ложится на песок, Дэхью за собой увлекает, топит в объятиях:

– Ночи в пустыни холодные, – говорит будто бы невпопад, но Дэхья намек понимает, Дэхья уже на крючке.

– Хочешь, согрею? – и руки вокруг узкой мягкой талии оборачивает.

Хочешь, согрею? А хочешь, все звезды с неба сниму и тебе подарю, заставлю плясать под твое пение? Ты только скажи, думает Дэхья, смотрит на уголок рта Кандакии. Натруженные пальцы касаются нежной шеи — Кандакия выдыхает на расстоянии песчинки от губ.

– Ты не львица – большая кошка, – хмыкает она. – Ластишься, хочешь тепла и даришь тепло.

И у Дэхьи больше нет слов. Ее ладони на шелке, на коже, везде – Кандакия тихо, неразмеренно дышит, обнимает бедрами, приказывает, сильная защитница деревни Аару теряет контроль:

– Ниже.

И Дэхья привыкает к вседозволенности.