Их отряд подоспел очень вовремя — титаны уже почти захватили город и совсем ещё зелёные солдаты едва ли могли удержать натиск этих ужасных существ. Петра уже привыкла к их мерзкому виду, слишком часто приходилось сталкиваться с ними во время вылазок, но юные кадеты, ещё даже не получившие возможность выбрать подразделение, были в полном шоке. Лишь немногие из них оставались в строю, выполняя задание по зачистке города и спасению мирных жителей.
Петра застыла на крыше, не зная, куда бы податься. Хотела броситься в одну сторону — не успела, титан уже валился на землю. Затем упал и второй. Она сразу поняла, кто летит навстречу. Капитан Леви. От одной мысли о нём сердце затрепетало. Они разделились совсем недавно, решив для начала разведать обстановку в городе, но, видимо, всё было гораздо хуже, чем могло показаться на первый взгляд и капитан возвращался к центру, чтобы снова собрать их отряд воедино.
— Эти двое мои, тот что подальше на тебе, — резко произнёс Леви, едва притормозив рядом с ней. Всего на мгновение он остановился, оглядел своими пронзительными, голубыми глазами её тонкую, маленькую фигуру, прежде чем снова воспорить в небеса. Тросы с металлическим звоном натянулись, утягивая Петру вперёд за собой, и она взмыла вверх, вслед за капитаном, стараясь не думать о том, как сильно колотится её сердце. Они находились на поле боя. Отвлекаться было слишком опасно.
Она быстро справилась с титаном, замечая, как Леви изящно разрезает противную, мертвенно-бледную с проглядывающими жилками безобразных вен кожу монстра. Кровь брызнула ему на лицо, но он даже не зажмурился, доводя работу до конца. Ни единый мускул не дрогнул на его красивом, мужественном лице.
Петра смотрела на него широко распахнутыми глазами, восхищаясь каждым чётким, точным движением его клинка. Зелёный плащ с нашивкой крыльев свободы развевался за спиной капитана, и Леви обернулся, мельком взглянул на неё, прежде чем снова рвануть в бой.
Сражение вскоре закончилось. Прорыва внутренней стены чудом удалось избежать, и стоило бы порадоваться победе, но сил не было. Слишком много солдат погибло, слишком много товарищей превратилось в мерзкое кровавое месиво.
Петра сидела в повозке, обвив руками колени, уткнувшись в них лицом. Леви поступил как настоящий лидер, он и бровью не повёл, когда ему сообщили, сколько человек из его отряда не вернутся в штаб. А как он держал руку того умирающего солдата, какие слова говорил, пытаясь облегчить последние секунды его жизни! Петра прокручивала в голове вид его крепкой, мозолистой ладони, сжимающей окровавленную кисть солдата. Несмотря на всю свою неприязнь, капитан держал скользкую, липкую руку в своей, держал до последнего вздоха солдата. Все вокруг твердили и жестокости и бессердечности капитана, но кто, как не она, ни единожды видела совсем обратное? Капитан Леви с таким опустошением смотрел на вдруг остекленевшие глаза боевого товарища, что сердце Петры сжималось от тоски. Ей тут же хотелось коснуться его, поддержать. Она знала, что каждый погибший солдат тяжёлым камнем ложится на его совесть. Леви был в этом совсем невиновен, но она-то знала, что он чувствует.
Петра понимала, что глупо было даже мечтать о подобном, её поддержка была ему не нужна. Но как ей хотелось, чтобы Леви коснулся её так же, держал её совсем близко к себе, говорил успокаивающие слова. Ей никогда не приходилось полагаться на него слишком сильно. Она хорошо справлялась и сама, потому и попала к нему в отряд, но как же хотелось иногда побыть слабой, чтобы почувствовать на себе его грубое, уверенное прикосновение.
— О чём задумалась? — спросил капитан, и Петра вздрогнула, поднимая голову, собираясь что-то ответить, но щёки тут же вспыхнули, и она снова спрятала лицо, прижимаясь сильнее к коленям. Не могла же она сказать, что думала о его прикосновениях. Кожа горела, и Петра смогла выдавить из себя лишь что-то едва напоминающее правдивую фразу о том, что она просто слишком расстроена тем, что человек умер у неё на руках.
Леви как-то неожиданно и грубовато потрепал её по голове. Но это едва ли значимое движение заставило бабочек в животе порхать, забить своими маленькими лёгкими крылышками так быстро, что у Петры участился пульс. Сердце гулко стучало в ушах. Ей хотелось, чтобы это мгновение не кончалось. Ей слишком мало приходилось касаться капитана, слишком мало для того, чтобы успокоить свою волнующуюся душу.
— Ты хорошо справилась сегодня. Можешь завтра отдохнуть. Я сам отчитаюсь перед командиром, — сказал Леви, и Петра резко вскинула голову вверх, всё ещё чувствуя, что капитан не убрал свою руку с её макушки.
— Правда можно? — с надежой спросила она, едва сдерживая счастливую улыбку. Она уже давно не получала возможности как следует разгрузить голову и ненадолго отвлечься от всех тех ужасов, что поджидали её на каждой вылазке. Очень хотелось попасть домой, хоть на денёк, и она уцепилась за эту возможность. Товарищи внимательно посмотрели на неё — им капитан отдыха не предложил.
Леви кивнул, и Петра была готова поклясться, что на какое-то мгновение его взгляд потеплел. Он скользнул ладонью вниз, проведя по её влажной от пота шее, спустился к спине, и дыхание перехватило. Всего на мгновение он задержал свою руку чуть повыше поясницы, но по всему телу побежали мурашки. Петра чувствовала его тепло, крепкую руку, а затем он легко похлопал её, совсем по-товарищески, убирая ладонь, будто бы ничего не было.
В свой выходной Петра вернулась в родную Митру. Она давненько не виделась с родителями, удавалось лишь писать письма, но этого ей было совсем мало. Она скучала по отцу, по матери, по вкусной, домашней стряпне и тёплой, душевной атмосфере, почти недоступной в штабе.
Петра с большим удовольствием рассказывала родителям о том, как она чувствует себя в разведке. Уверяла их, что с ней всё совершенно в порядке и выезжать за стены для неё только в радость. Пускай титаны и были страшными, но рядом с капитаном Леви она чувствовала себя как за каменной стеной.
— Насчёт вашего капитана… Не пора ли ему уже позвать тебя замуж? Ты только о нём и говоришь! — полушутя спросил отец, и щёки Петры снова покраснели. В таком ключе говорить о капитане было трудно. Особенно при отце. Она бы с большим удовольствием приняла его предложение, если бы Леви его сделал. Но даже думать об этом было нечего. Капитан уважал её, сносно обращался с ней, даже, наверное, немного теплее и мягче, чем с парнями из отряда, и ей всей душой хотелось видеть в этом какой-то намёк, но капитан ни разу не проявил желания сблизиться с ней. Петра страдала от этого гнетущего чувства безысходности, несмотря на то, что сама испытывала к нему самые тёплые чувства. Он стал для неё настоящим героем, недосягаемым идеалом. Человеком, которому не страшно отдать в руки свою жизнь, тем, за кем хотелось следовать. Но чем больше Петра думала о нём, тем скорее понимала, все её мысли о Леви крутились совсем не вокруг его чести. В голове вечно всплывал образ его строгих глаз, сильных, ярко выделяющихся скул, угольных бровей — она по памяти собирала его образ будто бы из осколков, словно утончённую мозаику, не в силах отвлечься на что-то другое.
— Будь половчее, похитрее. Сколько ты ещё так в своей армии проторчишь? Кто тебя потом замуж такую возьмёт? — недовольно заметила мать, и Петра нахмурилась. Она и без того мало годилась в жёны. Уже посвятила своё сердце разведке. Хотя ради капитана она, может быть, и сделала бы исключение.
— Что ты такое говоришь, мама, — шепнула окончательно смущённая Петра, но отец уже поднялся из-за стола, видимо замечая, что намечается женский разговор, подслушивать который ему не стоило.
— Не переживай так, мы же видим, что ты в каждом письме про него пишешь, препятствовать не будем, — тихо проговорил отец, похлопав Петру по плечу.
Неловкая мысль скользнула в голове — а что, если и правда признаться ему? Каждый день может стать для неё последним, хоть Петра и убеждала себя в том, что она сильная, что выживет и принесёт пользу человечеству. Может, у неё и впрямь получится выйти за Леви замуж? Он хорошо к ней относится. По-доброму. Почему не попробовать? Нельзя же вечно ходить в девках. Да и родителям будет спокойнее, если она будет под присмотром. И чем больше она думала, чем больше разговаривала с матерью, тем сильнее убеждалась в том, что стоит хотя бы попытаться поговорить. Лишь одна только мысль о признании Леви вводила её в состояние лихорадки. При мысли о том, как она скажет заветное «люблю», будто бы поднималась температура, и голос совсем не слушался. Ответы матери были совсем тихими, робкими. Говорить обо всех этих вещах было стыдно, но мать ещё долго учила её, наговаривала советов, пока не пришло время возвращаться.
Из дома она уезжала с чёткими наставлениями матери о том, как и что нужно делать. Ничего из этого Петра, конечно, применять не собиралась, но получить хоть немного внимания от капитана очень хотелось. Да и не верила до конца, что он правда может обратить внимание на такую, как она. Тонкая, угловатая, с невзрачной внешностью, Петра больше думала о сражениях, нежели семейном счастье, но надежда теплилась в груди, несмотря на все противоречия. Она была вдали от капитана всего ничего, но успела заскучать. Серьёзное, часто недовольное, но такое мужественное и красивое лицо капитана уже давно не давало уснуть, всплывая в памяти всякий раз, когда Петра прикрывала глаза. Всю ночь после выходного дня она продумывала, что скажет ему, как подойдёт, что наденет. Сон никак не приходил, и утром в зеркале она увидела не привычную, яркую и юную версию себя, а усталую, с мешками под глазами, девушку, что слишком много думала о глупостях.
В штабе она не находила себе места, всякий раз ловя взглядом мелькающую фигуру Леви. Сразу же после выходного дня, Петра получила в руки швабру, чтобы отмыть их новое место пребывания, и времени на какие-то объяснения совсем не осталось. Она вымоталась и вспотела так сильно, что просто не могла показаться капитану в таком виде. Она старалась не смотреть на него слишком открыто, не хотела, чтобы он заметил её помятое лицо и несвежую одежду. Однако тот, казалось, наоборот стал сильнее приглядываться к ней. Петре это даже льстило. Он трижды заходил проверить то, как она справляется с уборкой, помог ей сменить грязную воду в ведре и просто был в приятном расположении духа, что случалось с ним крайне редко. Петра строила воздушные замки в собственных мыслях, надеясь не сегодня, так завтра отмыться от грязи, налипшей на неё за время уборки, и, наконец признаться.
Вечер стоял тихий и размеренный. Петра знала, что капитан Леви свободен. Наверняка уже давно разобрался со всем документами, а сейчас спокойно отдыхает в своём кресле, почитывая какую-нибудь книгу. Она слышала, как за толстой дверью громко стрекочут сверчки — звук явно доносился из приоткрытого окна.
Петра пыталась набраться смелости и постучать в дверь, сквозь щель которой проглядывала тонкая ниточка рыжеватого света от настольной керосинки.
Сердце гулко стучало в груди, от волнения поташнивало, но Петра убеждала себя в том, что в худшем случае Леви просто откажет ей. Будет больно и обидно, но это вряд ли изменит их отношения. Несмотря на попытку думать рационально, Петре хотелось уцепиться за его взгляды и прикосновения. Она точно знала, что капитан не стал бы трогать неприятного ему человека, а в последнее время он прикасался к ней гораздо чаще, чем когда-либо. Это и его неожиданное внимание давали ей надежду на успех.
Петра помялась ещё немного, одёргивая своё простенькое платье ещё раз, чтобы не было некрасивых складок. Она приложила руку к груди, стараясь успокоить волнующееся сердце, но всё было безуспешно. С трепетом, она постучала.
— Войди, — послышалось с другой стороны. Его грубоватый голос немного остудил пыл, и Петра вспомнила, что все её романтичные мечты могли легко разбиться о холодность капитана. Она ведь ни разу даже не слышала, чтобы он бывал с женщиной. Может, он просто рассмеётся ей в лицо? Вдруг стало интересно, сколько таких глупых и влюблённых побывало в его кабинете, но из раздумий её снова вырвал его голос.
— А, Петра, — тихо произнёс он, и его взгляд с недовольного переменился на заинтересованный. — Зачем пришла?
Петра стояла как вкопанная, едва прикрыв за собой дверь. Пальцы подрагивали от волнения, и она просто не знала, что сказать и как себя вести. Леви был первым мужчиной, которому она собиралась признаться в любви, от того было ещё труднее. От её взгляда не ускользнуло то, как он бегло осмотрел её с ног до головы, будто бы что-то решая. На секунду он расслабился, выдохнул, а затем поднялся со своего кресла, отложил книгу, шагнул вперёд, приближаясь, и Петра застыла, боясь сделать вдох. Он смотрел на неё свысока, и, наверное, она была единственной, кто был ниже, чем сам капитан, оттого Петра почувствовала себя ещё слабее и меньше. Она не боялась самого капитана, она страшилась собственных слов, того, что покажется неопытной и глупой, того, что Леви откажет, не примет её чувств, но отвести взгляда от его красивого, очерченного тенями лица, стройного, подтянутого и сильного тела не могла. Он стоял перед ней в обычной серой рубахе с тонкими растянутыми завязками, и в свете керосинки его белая кожа приобретала рыжеватый оттенок.
Петра услышала громкий стук о стекло и невольно повернула голову в его сторону. Ночной мотылёк бился о стенки лампы, пытаясь подобраться ближе к свету. Глупое создание, не понимало, что расшибётся прежде, чем достигнет огня.
— Я… — начала было Петра, но запнулась. Собрав остатки смелости, просто шагнула вперёд, чувствуя, как лицо краснеет до ушей. Захотелось сбежать, просто развернуться и уйти, извиниться за беспокойство и прекратить эту мучительную пытку, но Петра уже не могла. Совсем близко подошла к капитану, заглянула в его светлые глаза, надеясь, что он сам всё поймёт.
От него пахло густым ароматом армейского мыла. Она редко находилось настолько близко, чтобы почувствовать этот запах, и теперь уже не должна была отступать. Петра знала, что пахнет сейчас точно так же, несмотря на то, что хотела бы выделиться среди всех, раздобыть хоть кусочек дорогого травяного мыла, но как и многие не могла его себе позволить. Приходилось надеяться на то, что капитан уже привык к этому аромату и он не раздражает его так, как раздражает её. Она стояла и просто смотрела на него, как попавший в свет фонаря оленёнок, чувствуя себя совсем потерянной и беззащитной, с едва приоткрытыми губами, на которых застыли слова любви. Петра заставила себя протянуть к нему руку, коснуться тёплой груди, надеясь, что Леви всё поймёт, надеялась, что он не оттолкнет, не накричит.
Под ладонью спокойно билось сердце, ровными ударами отдаваясь в пальцы. Петра ощущала его мышцы, про себя думая лишь о том, каким сильным и наверняка очень красивым было его тело. Она не была слишком наивна в вопросах близости, понимала, как всё бывает и часто вечерами представляла Леви рядом с собой, словно его руки ласкали её, а не свои собственные. Но теперь Петра была готова по-настоящему почувствовать его тепло.
Леви не заставил себя долго ждать. Вздохнул, когда Петра провела рукой чуть ниже, к линии брюк, замирая у живота, не смея скользнуть дальше. Леви усмехнулся, едва различимо, совсем тихо, и вдруг взял её за подбородок, соединяя свои губы с её. Внутри всё забилось в трепетном ожидании и радости. Она так так сильно желала стать ближе, и её мечта исполнялась прямо сейчас. Она и не думала, что будет так легко. С плеч словно свалилась огромная гора.
Его поцелуй был настойчивым, требовательным. Тонкие губы сминали её жёстко, нетерпеливо, лаская языком, просясь внутрь, и Петра немного опешила. Она не ожидала такого напора, и всё же поддалась, приоткрывая рот, неумело отвечая на его грубоватый поцелуй.
Его влажный язык стремительно проник внутрь, изучая нёбо, и Петра неловко касалась Леви своим языком, пытаясь поймать его темп. Получалось плохо, и в конце концов капитан отпрянул, но лишь для того, чтобы мазануть губами по её открытой шее.
Петра вздрогнула, ощущая на коже влажные, тягучие прикосновения. Леви оттягивал, всасывал её кожу. Было немного щекотно, но всё ещё приятно. Он скользнул руками по её небольшой груди, сжимая и поглаживая, и Петра шумно выдохнула, не успевая подавить в себе этот вздох. Небрежные, но уверенные касания распаляли. Петра никак не могла поверить что, что это правда его руки на её угловатом тонком теле.
Петра порой удивлялась тому, что она всё никак не становилась похожей на обычную женщину. Давно уже перешагнула свой подростковый возраст, а тело оставалось всё тем же — с тонкими ногами-спичками и едва различимыми холмиками небольшой груди. Она часто думала, что недоедания и волнения не давали телу расти, и ей так хотелось стать красивее, ярче, привлекательнее. Перестать быть такой крохотной и невзрачной на фоне молодых, пышных городских девушек. Но все мысли испарились, лишь стоило Леви дотронуться до неё. Его руки ласкали её тонкую, сухую кожу, её, а не тех веющих здоровьем девушек, что не знали армии.
В комнате стало жарко. Прохлада летнего вечера перестала беспокоить её и вовсе. Платье неприятно липло к телу, грубой тканью раздражая затвердевшие бугорки сосков. Леви продолжал настойчиво поглаживать её грудь, сжимая и едва касаясь чувствительных точек, заставляя Петру каждый раз вздрагивать от скользящих прикосновений. Волнительно и приятно. Она не думала, что капитан будет действовать так решительно, что будет молчать, но от счастья кружилась голова, и Петра была готова отдать ему всю себя, и не важно, что он так ничего и не сказал. Петра уже решила для себя — она ему по-настоящему нравится, раз Леви не оттолкнул её.
Внизу появилось чувство приятной тяжести, и Петра льнула ближе к Леви, силясь ещё лучше почувствовать его.
Другой рукой капитан добрался до аккуратных бёдер, приподнимая платье. Петра немного не так представляла себе эту встречу. Всё же надеялась, что между горячими поцелуями Леви скажет хоть что-нибудь, но он лишь касался её, изучая тело. Было приятно, хорошо, но слишком спешно. Петре вдруг показалось, что несмотря на всё её желание, этим вечером было достаточно поцелуев. Ей так многое хотелось ему сказать!
Петра выставила руки вперёд, отталкивая настойчивого капитана, в попытках вставить хоть пару фраз, собраться с мыслями и высказать всё, что на душе, но Леви, видимо, расценил это как часть игры, убрал её руки со своей груди, прижимая к себе так резко и так плотно, что Петра едва успела что-то понять, прежде чем Леви снова впился в её губы. Промычав что-то совсем невнятное, она поддалась на поцелуй, отвечая уже смелее.
Петра чувствовала, как чуть выше бёдер упёрлось что-то твёрдое, и щёки загорелись с новой силой. Всё шло к точке невозврата, и всё, о чём Петра могла думать теперь — действительно ли она готова сделать этот шаг. Готова ли прямо сейчас, без объяснений и признаний отдаться на волю капитана. Сомнения закопошились в голове. Её с детства учили, что водится с мужчинами до брака грязно и грешно, но отчего тогда так волнительно колотилось сердце, и почему так сладко тянуло внизу? Она ведь пришла сюда почти за тем же. И что, если это случится чуть раньше? Разве не его тёплые руки представлялись ей холодными ночами? На все эти вопросы было нетрудно ответить. Внутренние убеждения мешали полностью отключить голову, но она хотела этого, несмотря на то, что всё же немного боялась и робела. Щёки горели огнём, на коже ярко ощущались настойчивые, грубоватые прикосновения капитана. Она представляла себе всё это много раз, но ожидала чего-то другого. Слов любви, признаний, нежности. Петра уже давно не была юной и глупой, давно выпустилась из кадетского корпуса, столько времени провела рядом с капитаном, плечом к плечу, сражаясь с титанами, и поддаться ему сейчас ей совсем ничего не стоило.
— Стойте, — прошептала Петра ему в губы, едва выпутавшись из горячего поцелуя, когда почувствовала, что он провёл пальцами по ткани нижнего белья. — Подождите.
Петра хотела продолжить говорить, но на его лице вдруг отразилась тень недовольства, и он не стал слушать её, целуя щёки, скользнув губами по миниатюрному подбородку, и ниже — к шее, к груди.
— Подождите, капитан, — шептала Петра, но он не слушал её. Он даже не отвечал на её мольбы, и в желудке вдруг закопошился страх. Петра чувствовала, как намокло бельё, как низ ярко желал чего-то, прикосновений, но всё происходило слишком быстро. Было слишком стыдно и странно заниматься этим вот так.
Капитану ничего не стоило прогнуть её под себя, а она почти не сопротивлялась. Внутри всё смешалось, она не была уверена, что готова вот так сразу. Стоило бы ей только услышать такое желанное «люблю», она не думала бы больше не секунды. Но сейчас, когда Леви игнорировал все её мольбы, было не по себе.
С другой стороны, руки капитана приятно обвивали тело, изучая его, сухие губы касались нежной кожи, вызывая мурашки, и Петра боялась сказать слово поперёк, только чтобы не обидеть капитана, не оттолкнуть от себя, ведь он правильно понял её, и она боялась показаться глупой и неопытной. Ну и что, что было волнительно? Многие наверняка проходили через этот страх, главным было лишь то, что он сейчас целует именно её. И никого больше. Её.
Леви начал приподнимать юбку выше, руками скользя по оголённому телу. Петра сжалась, ощущая совсем непривычные, слишком интимные прикосновения, но думала уже совсем о другом. Она представляла себе, как Леви будет ласков и нежен, как признается ей в чувствах, может даже сделает предложение, и она будет совершенно счастлива.
Происходящее сейчас слишком резко контрастировало с образом в её мечтах, но Петра заставляла себя поддаться. Напоминала себе о том, что Леви не самый чуткий и нежный мужчина в мире, что ему трудно высказывать то, что он чувствует, но в его действиях было трудно сомневаться. Ну конечно он любил её, иначе не могло и быть. Леви просто не мог бы так касаться её.
В голове лишь шумели слова матери о том, что ей стоило бы поторопиться и перестать ходить в девках, что женщина легко может манипулировать мужчиной, что касается близости, и что такой молодой и красивой Петре ничего не стоит привлечь к себе внимание даже капитана. Наставления матери были прямолинейными, практичными, слишком далёкими от романтики, но теперь Петра понимала, что мать в какой-то степени была права.
Платье уже скользило вверх по её телу. Снова стало прохладно. Из приоткрытого окна сквозило по ногам, кожа покрылась мурашками, светлые волоски приподнялись, что-то задрожало внутри. От этого холода хотелось скорее спрятаться, но Леви настойчиво тянул платье вверх, и Петра поддалась, приподнимая руки, тут же опуская их снова, прикрывая ими оголившуюся грудь. Смущение и стыд охватывали её, лицо загорелось с новой силой, когда Петра почувствовала на себе внимательный, изучающий взгляд капитана. Сердце билось быстро-быстро, холод немного отступил, когда Петра поняла, что он наконец-то по-настоящему заинтересовался ею. Все эти маленькие переглядки, её неловкие прикосновения, его поддержка на поле боя — всё слилось в одно, в чувство всепоглощающей любви, затмевающей разум, заставляющей терять рассудок. Было стыдно стоять перед Леви в таком виде — смущённой, полуобнажённой, но ведь это единственно правильное, если люди любят друг друга? Петра искренне в это верила и пыталась убедить себя просто поддаться происходящему, не противиться и насладиться тем, что Леви мог ей предложить.
Она подалась вперёд, теснее прижавшись к капитану, не в силах больше выдерживать его пристальный взгляд, и он подхватил её на руки, как пушинку, в пару шагов достигая бархатистого дивана.
Петра оголенной спиной чувствовала мягкую, тёплую ткань, но это касание не успокаивало, раздражало кожу. Было волнительно, неуютно. Молчание капитана давило на неё похуже его резких высказываний, и ей хотелось бы, чтобы он произнёс хоть пару слов.
Впереди послышался лязг бляшки ремня, и Петра поняла, что отступать уже некуда. Леви навис над ней, забрался следом на диван, ногой раздвигая её колени. Сердце билось в груди с такой силой, что казалось, вот-вот остановится, и всё же Петра старалась расслабиться.
Леви заставил её отнять руки от груди, и Петра нехотя поддалась, отворачивая наверняка совсем красное лицо. Ей ещё не приходилось вот так оголяться перед мужчинами, и было слишком неловко показывать своё совсем тонкое, казавшееся слабым, вечно покрытое порезами, ушибами, следами от ремней УПМ тело. На животе осталась красноватая полоса от шва на талии платья, словно разрезавшая её пополам. Совсем некрасиво. Хотелось прикрыться, спрятаться, но то, что Леви желал видеть её обнаженной сильно льстило, и Петра пыталась убедить себя в том, что стесняться здесь совершенно нечего.
Леви оттянул ткань белья в сторону, даже не удосужившись стянуть его с Петры, и она резко приподнялась на локтях, во все глаза уставившись на капитана. Она всё же не была уверена, что готова отдаться ему прямо сейчас. Она даже не сумела по-настоящему сказать о своих чувствах. Внутри снова затеплился страх, и Леви совсем не помогал развеять его. Петра не понимала, что ей нужно делать, и нужно ли что-то вообще, только знала — она хотела прикоснуться к нему, снова почувствовать под пальцами его пульс, но не смогла найти в себе смелость протянуть руку. В голове резко звучала мысль о том, что заниматься подобным до брака безнравственно, что она опорочит собственную честь, что Леви, может, и не любит её вовсе, и Петре стало по-настоящему неуютно. Она уже не была так рада тому, что руки капитана наконец-то начали изучать её тело. Его касания жгли, пугали, и совсем не были похожи на то, о чём она так мечтала. Жадные, хищные, уверенные — касания человека, который не привык слышать «нет».
Петра как никто другой понимала, что Леви не такой грубый и жестокий, каким хочет казаться, что он всё же капитан, приученный выбивать из других подчинение себе, но сейчас мягкая его часть, та, которая так сильно нравилась ей, куда-то исчезла, не оставив места ничему, кроме банальной похоти.
В прорези рубахи показались такие по-непривычному изящные, тонкие ключицы, обтянутые совсем белой кожей. Шнурки на прорези свободно болтались, распущенные, отвлекали о происходящего, притягивая взгляд, заставляя изучать подтянутое тело, нависшее над ней. Петра хотела видеть его торс, коснуться рукой этой светлой кожи, но Леви не снимал рубахи и, видимо, вовсе не собирался раздеваться. Лежать обнаженной в одиночестве было ещё более неловко.
Петра едва взглянула на его лицо, чтобы убедиться, что весь интерес Леви сконцентрировался лишь на происходящем. Она вдруг увидела всё под новым углом: она в кабинете своего начальства, как последняя девчонка из борделя лежит с раскинутыми в стороны ногами, пока сам капитан пристраивается к ней спереди. Страх подбирался к ней своими скользкими, ледяными пальцами. Её вдруг пронзило сомнениями в тот самый миг, когда она почувствовала, как Леви упёрся в её лоно собой.
Она резко привстала на локтях, огромными глазами разглядывая Леви, боясь даже случайно посмотреть вниз. Пока ещё было не поздно вернуть всё на круги своя. Она точно не была готова к этому, не хотела и страшилась.
— Капитан, я… не думаю, что хочу сейчас… — вдруг начала оправдываться Петра, но её голос потонул в сумраке комнаты. Леви лишь посмотрел на её растерянное лицо, привычным образом выгнув изящную бровь.
— Твоё тело говорит обратное, — шепнул Леви, поглаживая уже влажные складки. Петра тихо вдохнула, когда капитан коснулся пальцами набухшего клитора, и, несмотря на то, что это движение показалось ей приятным, тут же отодвинулась назад, дальше от его рук.
— Просто… — слова путались. Мысли бешено крутились в голове, пытаясь придумать хоть какую-то отговорку, но Петра не могла понять, действительно ли не хочет, или ей просто очень стыдно. Она ещё раз мельком взглянула на нависшего над ней капитана, поймала его затуманенный взгляд и откинулась назад, не в силах больше смотреть на происходящее. Слишком стыдно и странно. Сознание словно поделилось надвое — одна её часть хотела, чтобы это случилось, чтобы она наконец стала его, но другая твердила, что нужно остановится, проявить настойчивость и твёрдость. Только у Петры не получалось вымолвить и слова. Стыд сковывал её, и она поддавалась на движения того, кто был гораздо лучше осведомлён в таких делах.
Леви снова поцеловал её, сминая губы, пальцами скользя ниже. Он отрывисто провёл пальцами по ней, собирая едва проступившую влагу. Петра не понимала, как себя вести, стоит ли всё-таки стянуть с него рубашку, но так ни на что и не решилась.
Она опять почувствовала, как Леви упирается в её лоно, горячий, твёрдый, и сжалась, ожидая того, что произойдёт.
Он резко вошёл, и Петра дёрнулась, шикнула, с шумом втянув в себя воздух.
Больно.
Леви замер на секунду. Петра чувствовала, что он не движется, и ей уже совсем не хотелось, чтобы он продолжал. Внизу всё жгло, далеко не от возбуждения, и ей захотелось сжаться, свернуться, сбросить с себя капитана, и уйти, наконец, к себе, забыть происходящее, и никогда не возвращаться в этот кабинет, несмотря на то, что забыть всё будет уже просто невозможно.
Леви навалился на неё своим телом, обвил руками, плотнее вжимая в диван, толкаясь глубже. Петра неосознанно выгнулась вперёд, упираясь в его грудь, пытаясь спрятаться от неприятных ощущений, но Леви медленно двигался внутри, не давая отвлечься от этого чувства.
— Больно, — шепнула Петра, пытаясь хоть как-то до него достучаться.
— Потерпи немного, так бывает, — произнёс Леви вскользь, чуть замедлив темп. Он приподнялся, губами припадая к её груди, зацеловывая кожу, но поцелуи ничуть не умаляли неприятных ощущений внизу.
Петра притихла. Леви точно лучше знал, что делал. И если говорил, что так бывает, значит нужно просто потерпеть. Это всё равно было далеко не так больно, как получать ранения на поле битвы. Она лежала, не решаясь даже пошевелиться, и всё ждала, когда же наступит то самое приятное, всепоглощающее чувство, от которого захочется кричать, которое заставляет терять над собой контроль. Но ничего из этого ни приходило. Чувство наполненности не приносило никакого удовольствия, было неприятно и больно, будто тело снова и снова покрывалось маленькими ссадинами.
На глазах проступили слёзы, и Петре пришлось плотнее сжать губы, чтобы не всхлипнуть при капитане.
Петра всё ждала, когда станет легче, когда ей начнёт это нравиться, но Леви ещё раз толкнулся в ней, прежде чем шумно выдохнуть у самого её уха. Она даже не сразу поняла, что капитан уже не в ней, и что по животу растекается что-то горячее.
Леви потёрся подрагивающим членом о её лоно, приподнимаясь, а затем встал с дивана, почти бесшумно подошёл к столу, достал из ящика то ли тряпку, то ли салфетки и теперь спокойно протирал себя. Петра внимательно смотрела на него. Она чувствовала, как вся тяжесть его тела вмиг испарилась, а в голове стучал лишь один вопрос — и это всё?
Петра ждала того невероятно приятного, особого чувства единения душ и тел, о котором твердили абсолютно все, но так и не дождалась. Леви больше не обращал на неё внимания, застёгивая брюки и оправляя рубашку.
Внутри образовалась огромная пустота. Низ живота неприятно ныл, органы сдавило спазмом, к горлу подступала тошнота и Петра приподнялась, наблюдая за тем, как капитан проходит мимо дивана, перевернулась на живот, чтобы за подлокотником скрыть свою наготу, смотрела, как Леви открывает какой-то ящик соседнего шкафа, шуршит документами и поворачивается лишь когда Петра несмело позвала его.
— Я люблю вас, — выдохнула она, надеясь, что Леви, наконец, обратит на неё своё внимание. Голос дрожал, а слова показались теперь какими-то глупыми и неуместными. Она не знала, зачем вообще сказала это теперь, но в её маленьком мире всё это не должно было случаться без любви, и сознание хваталось за одну единственную идею, словно она вытянет её из пучины нахлынувших невесёлых размышлений.
Капитан присел на корточки, так, что Петра теперь отлично видела его лицо Совсем близко. Его ледяные глаза смотрели будто бы сквозь неё, и это этого взгляда стало не по себе. Капитан большим пальцем провёл по её щеке, смахивая слезинку, отрывисто, будто спеша, поцеловал её в макушку и встал, молча подходя к своему столу.
Петра проводила его полным негодования и разочарования взглядом. Леви сел, с громким звуком цепляющегося о дерево металла пододвинул ближе керосинку, и совсем перестал обращать внимание на лежащую позади Петру.
Никаких нежностей, объятий, поцелуев. Ничего.
— У меня ещё много работы, — выдохнул Леви как-то недовольно, едва наклонив голову вбок, бросил на Петру мимолётный взгляд, прежде чем окончательно отвернуться от неё.
Петра ещё совсем недолго смотрела на его спину, затем быстро подскочила с дивана, отрывисто поправляя на себе бельё, кое-как натянула смятое платье и выскочила из кабинета, едва удержав себя от того, чтобы хлопнуть дверью.
Она едва помнила, как добежала до душевой комнаты, как снова стягивала с себя это теперь казавшейся колючим и неудобным платье, сбрасывала неприятно-влажное бельё, как смывала с бёдер бурые следы подсохших капель крови, как остервенело тёрла себя мочалкой, пытаясь содрать с себя воспоминания об этом вечере, но ничто не отвлекало её от той боли, что скручивала душу. Петра всё так же чувствовала на себе руки капитана, и горячие слёзы хлынули из глаз, смешиваясь с прохладными каплями воды.
Хуже всего было то, что её всё ещё тянуло назад. Хотелось прибежать в кабинет, скинуть со стола все эти дурацкие бумажки, упасть в его объятия и прижаться так сильно, как только возможно.
Слёзы от обиды и разочарования душили, заставляя снова и снова всхлипывать, глотать прохладную воду, закашливаться. Хотелось кричать, разодрать грудь, расцарапать волнующееся сердце, вырвать собственный желудок и топтать, топтать ногами, пока порхающие бабочки не превратятся в разноцветное месиво.
Физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем, что чувствовало разбитое на осколки, режущее лёгкие сердце. Петра на негнущихся ногах добралась до собственной комнаты, с головой зарываясь в колючее шерстяное одеяло. Слёзы уже не шли. Казалось, в душевой она выплакала всё, что было в ней, и теперь её потрясывало под одеялом от беззвучных, сухих всхлипов. Щёки жгло, тело горело от жёсткой мочалки, но тёплые, грубые капитанские руки никак не выходили из головы. Стыд полностью охватил её.
На улице уже светало, когда она смогла забыться неглубоким, тревожным сном.