Тарталья не помнил, когда именно это началось. Мелкие и точные удары, которых требовали от владельца тонкие клинки, не давались ему и до Бездны — силёнок не хватало. Скирк поначалу ругалась: колющее оружие в руках Тартальи редко переживало больше одного сражения. Он же лишь пожимал плечами и продолжал безостановочно махать всем, что попадало ему в руки. Да, оружие ломалось, и он к концу стычки мог валиться с ног, но враги умирали, и это главное. К середине второго месяца Скирк, кажется, смирилась. К началу третьего она принесла ему лук и поставила чучело.
— Учись.
Он честно учился. Получалось из рук вон плохо. Тогда он впервые заподозрил неладное. Пальцы словно не хотели гнуться по-отдельности. А если ему всё же удавалось приложить стрелу к тетиве, то чем дольше он целился, тем сильнее дрожали руки. Когда это заметила Скирк, он сослался на ранения, и убедил себя в том, что дело действительно в этом.
А потом Аякс вернулся домой. Лучше бы не возвращался. Он уходил смышлёным мальчишкой, который мог стать умелым ремесленником или мелким чиновником, а вернулся калекой, годным только на то, чтобы кое-где помогать по хозяйству. И драться, конечно.
Драться было легче всего. И не только потому, что причины для очередной взбучки находили сами себя: едва ли не каждый встречный мальчишка смеялся над его неловкими пальцами, пытающимися ухватиться за что-то более мелкое, чем рукоять кинжала. Он мог бы промолчать, стерпеть или оскорбить в ответ, но его переполняла злость. Злость на себя, на Скирк, на судьбу, на Бездну, на родителей и на этих сопляков, которые не знали, через что он прошёл. Он кидался на своих обидчиков, и злость проходила, истончалась с каждым нанесённым ударом. Переживший Бездну, он был проворнее и сильнее любого своего обидчика. Он был хорош в бою, действительно хорош, и дурацкие пальцы, отказывающиеся работать как положено, не были помехой.
Иногда он задумывался, что, возможно, попав в Бездну, он обменял умение владеть руками на умение владеть оружием.
Его всё устраивало.
Пока он был на виду у всех. Пока он мог сорваться на кого угодно.
Когда он оставался один, вязкая горечь подступала к горлу, и голоса в голове шептали, что он бесполезен. Что он обуза, лишний рот, неспособный прокормить себя. Увечный, годный лишь на то, чтобы бить баклуши или мешать отруби с водой. Или убивать людей.
Отношения с родителями и старшими братьями ухудшались. Мать, конечно, волновалась за него, пыталась помочь, но его это только раздражало. Отец поначалу ругался из-за драк, но, поняв, что это бесполезно, просто отдалился. Они почти не разговаривали, и Аякс постоянно ловил на себе его взгляд, не то укоряющий, не то разочарованный. Старшие братья, учившиеся в военной академии, практически не бывали дома, но в каждом письме домой не упускали возможности упрекнуть младшего в отсутствии выдержки и дисциплины, которое, по их мнению, и приводило к дракам и постоянным провалам в попытке хотя бы снова научиться правильно держать ложку.
Так больше не могло продолжаться. Холодная и мрачная безысходность всё чаще накрывала его с головой, когда он сталкивался с собственным бессилием: когда приходилось брать ложку "кулаком", как младшая сестра; когда не получалось застегнуть мелкие пуговицы; когда развязавшиеся на улице шнурки волочились по земле, а доставшийся по наследству от брата ботинок грозился вот-вот слететь.
В училище Фатуи обычно набирали ребят из неблагополучных семей. Это не было академией, в которую попадали по результатам нескольких экзаменов, или одним из тренировочных лагерей, где учились воспитанники Арлекино. Училище было призрачным шансом попасть в число рядовых Фатуи и вполне реальным шансом окончить свою жизнь, будучи заколотым заточкой, придушенным ремнём или отправленным за совершение подобного преступления в трудовую колонию. После Бездны бояться было нечего. Отец поставил его перед фактом. И на следующее утро, стоя перед порогом мрачного бетонного корпуса, засунув руки в карманы, Аякс нащупал Глаз Бога.
Смотрители, приставленные к ним в качестве командира, учителя и тренера в одном лице, не обращали внимание на ссоры учеников до тех пор, пока не было нанесено серьёзного вреда здоровью. И то, на последнее обычно закрывали глаза, если это происходило в рамках учебного спарринга. Тарталье (пожалуй, именно здесь он впервые осознал себя тем, кого позже назвали Тартальей) здесь нравилось.
Если раньше приятное послевкусие драки рождалось из злости, то теперь оно появлялось само по себе в любой схватке. И иногда его не хватало. Тогда Тарталья подначивал соседей и расквашивал им носы. Или договаривался со смотрителями и убегал на занятия к старшим курсам. Он с первых дней практически без труда побеждал всех ровесников на ринге, поэтому получил разрешение соревноваться с более сильными соперниками.
А потом один из смотрителей нашёл его Глаз Бога. И его, после недолгих разбирательств, перевели в группу "офицеров". Группу, из которой ежегодно отбирали учеников для перевода в академию Фатуи без письменных экзаменов.
***
В училище было мало грамотных, поэтому кривые, печатные, огромные каракули Тартальи, написанные зажатым в кулаке карандашом, не вызывали насмешек. Казённая форма имела минимальное количество застёжек, и те по большей части были ремнями или карабинами, а не ужасными завязками и пуговицами. Как один из "офицеров", латать, стирать и гладить свою одежду Тарталья заставлял учеников статусом поменьше.
Ему нравилось, что Глаз Бога можно было больше не скрывать. Теперь он мог тренироваться с ним сколько душе угодно. Поначалу смотрители с сомнением смотрели на знак Гидро. Кто-то из старших одногрупов даже пошутил, впервые увидев его:
— Чё, за девчонку будешь?
Через секунду в горло этому одногрупу упирался колеблющийся, но острый клинок Гидро.
***
Отборочные в академию проходили в формате одиночных испытаний. Заходишь в зал, уничтожаешь мишени, получаешь направление на обучение или пинок под зад на улицу. Кому как повезёт.
— Гидро? Щупловат для застрельщика. Или в магички хочешь податься?
Тарталья оскалился, словно улыбнувшись шутке экзаменатора. Нет, он любил свой элемент, кто бы что ни говорил. Если окружающие недооценивали его силу только из-за того, что на его Глазе символ Гидро, то это целиком и полностью было их проблемами.
Разнесённые в щепки мишени, распотрошённые чучела и якобы случайный порез на руке экзаменатора — и бумага с распределением в корпус агентов Фатуи буквально лежала у Тартальи в кармане.
***
В академии насмешки над ним возобновились. Здесь уже нельзя было набить морду обидчику в любой подходящий момент. Зато всегда можно было отыграться во время учебных поединков. Тарталья, хоть и был младше своих однокурсников на два года, всё ещё был куда опытнее: теперь ему на руку играл ещё и опыт училища.
Но иногда удушающая горечь и парализующий шёпот, повторяющий о его никчёмности, всё же брали верх. Обычно это происходило ночью, когда он не успевал заснуть до того, как начинал анализировать произошедшее с ним за день. Он быстро научился плакать беззвучно, чтобы не привлекать внимание соседей. Но чем дольше он плакал, тем больше он ненавидел себя за слабость, и тем больше было слёз.
Но это было ночью. Днём он вставал и шёл биться со всем окружающим миром. Биться, чтобы доказать свою небесполезность.
***
Всего за три года он стал не только лучшим студентом своего потока, но и лучшим агентом, выпущенным "в поле" в одиночку до официального выпуска. Ходили слухи, что им заинтересовались Предвестники.
Тарталья окончил обучение экстерном: три года вместо пяти. И перешёл под личное руководство Пульчинеллы.
Когда ребята, в один год с которыми поступал рыжеволосый гидро-агент, праздновали свой выпускной, в Заполярном Дворце высшие чины Фатуи чествовали нового Предвестника.
***
Под руководством Пульчинеллы Тарталье пришлось взяться за "развитие мелкой моторики", как выражался Дотторе.
— Вода камень точит, — говорил Пульчинелла, и это зажигало в Тарталье надежду.
— Ты безнадёжен. Я могу прооперировать твои руки, но главная причина — в твоей, к сожалению, не пустой голове, — говорил Доктор, и это подстёгивало Тарталью корпеть над бумагами ещё усерднее.
Ещё в академии его карандашные скачущие каракули превратились в более-менее читаемые чернильные буквы одного размера, стоящие на одной линии. За время, проведённое под крылом Пульчинеллы, половина этих букв превратилась в кривенькую пропись. Тарталья начал чаще писать письма домой. Пуговицы на парадных рубашках по-прежнему требовали неприлично большого времени на застёгивание, но теперь не отрывались. Подлёдная рыбалка вновь превратилась в рыбалку, до этого она была скорее медитацией над удочкой с пустым крючком.
На праздновании по поводу вручения новоявленному Предвестнику Глаза Порчи, к нему подошёл Дотторе:
— Поздравляю, ты стал не только самым молодым из Предвестников, но и самым немощным. Не забудь передать слуге, который завязывает тебе шнурки, что отныне он — двенадцатое по важности лицо в Фатуи.
Чайльд тогда в ответ только рассмеялся вместе с остальными Предвестниками и едва удержал под контролем желание опробовать Глаз Порчи на язвительном Докторе.
А следующей ночью, не сдержав голоса, выл в подушку.
Через неделю штат обслуги, приставленной к Чайльду, был сокращён вдвое. А он сам перестал ходить по дворцу в парадном, объяснив это удобством своей полевой формы.
Пульчинелла, убедившись в отсутствии поблизости Дотторе и его шавок, лично попросил Панталоне нанять для мальчишки портных.
Тарталья впервые после возвращения из Бездны взялся за лук.
***
Последним крупным достижением перед назначением в Лиюэ стало то, что он овладел столовыми приборами. У Чайльда не нашлось бы слов, способных описать ту жгучую смесь злости и обиды, которую он испытал, когда Скарамучча вместе с "посланием от Царицы" о его, Тартальи, поездке за Сердцем Гео-архонта, всунул ему две деревянные палочки:
— Учись.
Чайльду показалось, что в этот момент его жизнь, совершив полный оборот по кругу, вернулась в начальную точку.
Палочки были сломаны на следующий день.
Через неделю Тарталья отправил домой письмо, в котором сообщил о начале своей первой крупной миссии за пределами Снежной.
***
Консультант из бюро "Ваншен", ждавший его в чайном доме, оказался гораздо... моложе, чем предполагал Чайльд. Но при этом он, по крайней мере на первый взгляд, оставался очень серьёзным взрослым, и это чертовски сильно подбивало выкинуть что-нибудь эдакое.
— Приветствую, Господин Предвестник.
— Ну что вы, для друзей просто Чайльд.
Чайльд улыбался, смеялся, корчился и жестикулировал, пока они разговаривали. Насмотрелся у Коломбины. Обычно подобная манера поведения выводила из себя всех, кто мнил себя очень важной шишкой. Что ж, видимо, консультант Чжунли себя таковым не считал, хотя, учитывая его сотрудничество с Фатуи, наверняка таковым являлся. Фатуи не сотрудничали с кем попало. С кем попало разговор был коротким.
Первую встречу они решили провести на торговой площади. Не прошло и десяти минут, как внимание консультанта привлекла безделушка из драгоценного камня, по его словам являющаяся точной копией какого-то там древнего артефакта, оригинал которого хранится в Золотой Палате. Извинившись перед Чайльдом, Чжунли подошёл к продавцу, и, услышав цену, без раздумий принялся хлопать себя по карманам, но поиски его не привели к успеху.
— Ох, боюсь, я забыл мору.
На счастье консультанта, Чайльд был достаточно бестактным для того, чтобы подслушивать разговоры своих деловых партнёров.
— Ничего страшного, я заплачу́.
***
Консультант оказался гораздо интереснее всякой очень важной шишкой. Чайльд бы даже не отказался однажды называть его своим настоящим другом, равным, а не подчинённым или наставником. У Чайльда, кажется, никогда не было настоящих друзей.
Господин Чжунли любил показывать ему гавань, а он любил слушать его рассказы. Особенно по вечерам, когда солнце постепенно заходило за горизонт, окрашивая город в закатно-рыжий цвет.
— Уже поздно. Предлагаю поужинать.
— Оставляю выбор заведения и блюд за вами, сяншэн.
Чайльд давно заметил дурную привычку консультанта забывать мору, но не мог отказать себе в удовольствии послушать ещё что-нибудь интересное.
Слова Чжунли заглушали шёпот в голове, не оставляя после себя ничего, кроме картин полумифического прошлого.
Только получив свою порцию миндального тофу, Тарталья осознал, в чём была его ошибка.
— Сяншэн, а здесь можно попросить ложку?
— Вы не умеете пользоваться палочками? Ничего страшного, я вас научу, это не так сложно, как кажется.
После этих слов Чайльд еле подавил нервный смех. Опасаясь смотреть в глаза собеседнику, он опустил взгляд и взял палочки в руку.
— Я бы посоветовал вам снять перчатки, Чайльд, в них вам будет сложнее.
— Уверяю вас, сяншэн, в них мне будет вполне комфортно.
По крайней мере, в них не видно шрамов и немного сложнее заметить то, как сильно трясутся его пальцы.
Чжунли долго и увлечённо пояснял Чайльду тонкости умения есть палочками. Он никак не выдавал своего раздражения или нетерпения, когда очередная попытка Тартальи совладать с новым столовым прибором оканчивалась неудачей. А сам Чайльд был сосредоточен на том, чтобы не дать волю засевшей в горле горечи.
Как мог он допустить мысль о дружбе с этим человеком? Он был обречён, уходя с поля битвы, становиться обузой для всех, кто встретится на пути его мирной жизни.
— Чайльд, вы не против, если я вам помогу?
— Нет, не против.
Чжунли встал из-за стола, подошёл к нему со спины, и взял его ладонь в свою. Чайльд, замерший в ожидании дальнейших действий, мимоходом отметил, что тот и сам не снял своих перчаток. Пальцы консультанта, мягко надавив, поставили пальцы Тартальи в нужное положение, довели его кисть до тарелки с тофу и помогли взять небольшой кусочек. После чего так же мягко, но уверенно, помогли подвести этот кусочек ко рту.
Тофу Тарталье не особо понравился, так что он не сильно расстроился, когда самостоятельно у него опять ничего не получилось, но после того, Чжунли сказал:
— Надеюсь, ваш визит будет достаточно долгим для того, чтобы овладеть этим прибором, — он решил, что сделает эти чёртовы палочки новой частью своей ежедневной тренировки.
***
Несмотря на тоску по родине, Тарталья был вынужден признать, что жить в Лиюэ ему было как-то... легче. Здесь никто не следил за каждым его шагом, как это бывало в его свободное от миссий время в Снежной. В Заполярном Дворце опасались, что его тяга к разрушениям различной степени тяжести может в итоге обернуться против дела Царицы. В Лиюэ всем было плевать на найденные тела похитителей сокровищ и разгромленные лагеря хиличурлов.
Ну, почти всем.
— Боюсь, лук — не самое подходящее оружие для схватки со стражами руин, — заметил появившийся словно из ниоткуда консультант, без видимых усилий вытаскивая копьё из груды покорёженных механизмов.
— Этот просто оказался чересчур резвым, сяншэн, — неловко попытался оправдаться Чайльд. Но такая бессовестная ложь, кажется, нисколько не смутила Чжунли.
— Скажу по правде, Чайльд, я никогда прежде не видел подобной техники стрельбы, хотя в молодости занимался различными боевыми искусствами. Очень... своеобразно. Это какая-то школа Снежной?
Тарталья замялся. Вот поэтому он и старался не использовать лук в присутствии свидетелей, не знавших о его проблеме. Скарамучча называл его стрельбу "бренчанием": быстрые и резкие движения, практически ни на секунду не замирающая тетива и не доведённая до ума постановка лука в попытках перекрыть качество количеством. Конечно, бывали моменты, когда приходилось делать точные точечные выстрелы, но Чайльд научился заряжать стрелы Гидро, что помогало выравнивать их полёт и увеличивало точность, несмотря на тремор рук.
Но Чжунли не должен был об этом узнать. Не сейчас.
— Хех, будем считать это государственной тайной. Должен заметить, я и предположить не мог, что вы, сяншэн, увлекались чем-то подобным.
— Правда? Хм, и почему же?
— Вы слишком интеллигентны для того, что набить кому-нибудь морду.
Чжунли усмехнулся как-то невесело, растворяя копьё в воздухе:
— Искусство ведения боя заключается не столько в умении нанести удар сопернику, сколько в умении удержать контроль над ситуацией и предугадать последующие действия оппонента. А этот навык полезен во многих сферах. Знаете ли вы, например, о том, что до того, как стать Богом Контрактов, Властелин Камня веками был известен как Бог Войны?
***
Конечно, перед отъездом в Лиюэ Тарталья ознакомился с предоставленными ему материалами дела. В них была собрана вся более-менее полезная и достоверная информация, которая нашлась в архивах Дворца. К сожалению, её было не так уж и много, особенно о периоде Войны Архонтов, а он крайне заинтересовал Чайльда. Так что разговорчивый консультант ритуального бюро, интересующийся историей и культурой земель, подвластных Мораксу, пришёлся как никогда кстати.
От него Тарталья узнал и о легенде об обречённом на вечные муки Боге Вихрей, и о магических печатях, использующихся в ритуалах Лиюэ.
В том, что Осиал жив, он убедился сам. Ещё только подплывая к каменному лесу Гуюнь Чайльд почувствовал нечто, беснующееся под толщей воды. Нечто, резонирующее с его собственным необыкновенно кровожадным Гидро. От этого резонанса хотелось рвать и метать. Сносить всё на своём пути. Превращать города в руины и стачивать камни в песок. Прекрасное чувство, отдавшись которому, Тарталья в одиночку вырезал всех монстров, что попались ему на архипелаге. Правда, после возвращения в гавань он решил держаться от Осиала подальше. Его периодическая одержимость кровопролитиями и без того была слишком большим риском для любого плана. Помноженная на ярость древнего божества она могла лишить его рассудка окончательно. Он должен был оставаться верным исключительно Её Величеству.
Он должен был доказать, что достоин своего места.
Опасаясь повторения подобного резонанса, Чайльд взялся за изучение теоретической части и подробную проработку плана, а на прочёсывание руин в поисках следов Печати Согласия отправил своих подопечных. Когда же сидеть над бумагами и изнывать от скуки не оставалось сил, он либо шёл гулять по окрестностям Лиюэ, в которых проще простого было наткнуться на какого-нибудь отбившегося от племени хиличурла, либо брал у Екатерины список должников банка.
Либо договаривался о встрече с Чжунли. Предлогом, конечно, служила необходимость договориться о захоронении тел новобранцев-рядовых. Причина же была в том, что... Тарталья и сам не понимал в чём. Наверное, он надеялся услышать ещё что-нибудь о Властелине Камня. Или просто на пару часов отгородиться от удушающего чувства беспомощности, которое могло застать его, когда он был в одиночестве.
Иногда, рассматривая Чжунли, увлечённого очередной легендой, Чайльд ловил себя на каких-то странных мыслях. Ему не хотелось, чтобы консультант однажды оказался по другую сторону баррикад. Нет, конечно, он пытался подбить Чжунли на спарринг ещё с того момента, как тот помог ему разобраться со стражем руин, но он не хотел бы увидеть в его глазах ненависть, разочарование или презрение.
Но однажды консультант ритуального бюро узнает, что Тарталья был отправлен сюда вовсе не управлять делами Банка и разведкой Фатуи. Тарталья должен был заполучить Сердце Гео-архонта, и для этого ему, скорее всего, придётся разгромить город. И вряд ли это обрадует жителя Гавани Лиюэ, увлекающегося историей и культурой своего региона, по совместительству владельца Гео Глаза Бога.
Впервые за долгое время Чайльд опасался не только жалости или насмешек от человека, не являющегося членом его семьи.
И Чайльда это беспокоило.