В этом тёмном месте не было ничего, кроме меня. Я блуждал от одного воспоминания к другому, пересматривая каждое из них, практически заново переживая обе свои жизни. В моём сознании проходили часы, дни, недели, месяцы. Годы. Я осознавал, что там, снаружи меня, время течёт гораздо медленнее. Именно поэтому мне хотелось оставаться наедине с собой как можно дольше.

Процесс сложения двух разных личностей довольно странен. Ты будто бы смотришь на одно событие с двух разных точек зрения, прежде чем приходишь к компромиссу.

Например, Льюис-студент не любил гулять в лесу после дождя. Ему не нравились мокрые листья и грязная слякоть под ногами, после которой приходилось долго чистить обувь. А вот Льюис-волшебник находил грозы довольно интересными. Наблюдая, как стихийная магия резонирует с природой, подпитывает силой деревья и заряжает энергией магические растения, он всё больше углублял своё понимание волшебства. Смотреть на естественные переплетения магических потоков и по ним учиться сотворять заклинания новыми способами — довольно продуктивный метод самообучения. Так что я, подумав ещё про очищающие и согревающие чары, понял, что отныне лесные прогулки после дождя будут мне нравиться. Вернее, они бы стали мне нравиться.

Поначалу я опасался возникновения ситуаций, в которых мнения двух Льюисов будут слишком сильно различаться, что в итоге выльется в межличностное противостояние. Но такого не произошло. Характеры обоих, хоть и не являлись одинаковыми, не были противоречивы.

Также, одним из факторов, способствующих их совместимости, оказалась… некоторая «неполноценность» личности Льюиса-волшебника.

Данная «неполноценность», ставшая заметной довольно быстро, заключалась в полном отсутствии положительных эмоций в воспоминаниях. Когда я думал о радостных моментах из студенческой жизни, то передо мной сразу всплывали сцены с участием моих родителей, компьютерных игр, вкусных пирожных и моей кошки. А когда я пытался вспомнить радостные события из своей жизни волшебника, то лишь натыкался на холодную пустоту. Я мог вызвать в памяти моменты, где я улыбался или смеялся, но они все ощущались пресными — в них была лишь фактическая информация о происходящих действиях и не было воспоминаний об испытываемых чувствах. Зато негативные и нейтральные эмоции оставались: раздражение, неуверенность в себе, злость, страх, удивление, заинтересованность.

Причина этому была довольно очевидна — дементоры. Существа, высасывающие из тебя всё хорошее и бросающие страдать то, что от твоей личности остаётся. Одна лишь мысль о них вызывала у меня инстинктивное отторжение, и я тут же сбегал в одно из тёплых воспоминаний второй части себя.

У Льюиса-студента не было каких-либо чётких целей в жизни. Изначально он мечтал стать, как и его папа, врачом, поэтому свободное время часто посвящал чтению медицинских книг. Но затем Льюис пришёл к выводу, что ему не особо даётся химия, да и сроки обучения на эту профессию были пугающе длинными. Так что он решил сменить курс с медицины на неожиданно полюбившееся программирование. Сдав экзамены более-менее удовлетворительно, Льюис переехал в университетское общежитие и поступил на факультет программной инженерии. И, в общем-то, всё. Больше ничего, стоящего внимания. Он не считал такую жизнь чем-то выдающимся, она ощущалась самой обычной — при этом спокойной и уютной.

А вот Льюис-волшебник с детства знал, что он является особенным даже среди магов. Несмотря на то, что его род пришёл в значительный упадок после Второй мировой войны, кровь Абберли продолжала нести в себе необыкновенную силу. Данная семья имела длинную родословную, уходящую своими корнями во времена древних кельтских народов и передающую из поколения в поколение отличительную способность — невероятную чувствительность к магии, позволяющую видеть магические потоки и управлять ими. Этот дар являлся результатом накапливаемой на протяжении столетий волшебной крови, и на данный момент им обладало лишь немногое количество магических семей во всём мире. Для таких магов, как они, существовал специальный термин — друиды.

В нынешнем обществе к друидам относились с уважением и любопытством. От обычных людей, в плане физиологии, они отличались недостаточно сильно, чтобы считаться отдельным видом; впрочем, в некоторых странах их приравнивали к магическим существам, наряду с гоблинами и кентаврами. Но это не несло за собой ограничения каких-либо прав, друидов никогда не считали опасными для общества, как, например, оборотней. Что, кстати, было лишь благодаря невежеству — многие методы, способствующие усилению магической крови, посчитали бы в лучшем случае «сомнительными».

Будучи друидом, Льюис осваивал заклинания намного быстрее своих сверстников. Его отец был решительно настроен воспитать достойного наследника рода, так что помимо магии Льюис активно изучал этикет, политику и финансы. Семья Абберли была практически уничтожена при войне Грин-де-Вальда, и ей пришлось уйти в тень. Главная жизненная цель Льюиса казалась предельно ясной: восстановить силу своего рода.

Выросший в строгости Льюис-волшебник и размеренно плывущий по течению Льюис-студент — эти две жизни так не походили друг на друга. И единственным, что связывало их вместе, была фэнтезийная книга о Гарри Поттере.

«Гарри Поттер». Я никогда не считал себя большим фанатом серии книг про Мальчика-Который-Выжил, мои познания о сюжете ограничивались фильмами и рассказами друзей. А вот теперь я сам стал частью этой вселенной.

Так абсурдно.

Как подобное вообще произошло?

Возможность того, что Льюис-студент взял и попал в книгу, я отмёл сразу — Льюис-волшебник ни за что бы не признал себя выдуманным персонажем. Скорее, это информация о мире, в котором существует Гарри Поттер, каким-то образом воплотилась в обычном мире в форме книги. А затем Льюис-волшебник смог получить воспоминания Льюиса-студента, что в конечном итоге сформировало «текущего меня». Как такое возможно? Я понятия не имел.

Наверное, данная ситуация должна была меня шокировать, но вместо волнения я ощущал лишь усталое безразличие. Магия есть магия, для неё нет ничего невозможного. А рассуждать дальше на эту тему и задавать новые вопросы не было ни сил, ни желания, ни смысла.

Если ничего нельзя изменить, то зачем о чём-то беспокоиться?

***

Мне нравилась апатия, в которой я пребывал.

Но реальность безжалостна — сколько от неё ни убегай, она всё равно в конечном итоге настигнет тебя.

Азкабан. Место, которого боятся все. Место, признанное самой неприступной тюрьмой. Место, являющееся кормушкой дементоров. А также место, где я сейчас нахожусь.

Процесс усваивания воспоминаний больше не являлся таким тяжёлым, и вместе с этим окружающая темнота, к моему ужасу, переставала дальше прятать меня от остального мира.

Я стал время от времени приходить в сознание. Сперва лишь на несколько минут, которые впоследствии переросли в часы пребывания на грани сна и яви. Трудно сказать, когда, но я потихоньку начал воспринимать то, что находилось вокруг меня. Звуки, запахи и тактильные ощущения — мой организм с удивительным упорством восстанавливал сенсорные способности. Мне даже стало хватать сил на простейшие движения, и, что самое главное, появилась возможность открыть глаза.

Но всё, что я смог увидеть — серые каменные стены. По ним было легко узнать камеру, в которой я находился до «неудавшейся казни».

Очевидно, после случившегося меня решили не убивать.

Пока что.

Я не знал, что со мной сделают дальше — я мог лишь ждать. И думать. Мои мысли всё ещё были вялыми и расплывчатыми, но это не мешало представлять наиужаснейшие варианты развития событий. Удивительно, но я не боялся вероятной смерти. Гораздо сильнее пугала возможность того, что мне вновь придётся встретиться с дементорами. Они могли в любой момент прийти и опять забрать только-только приобретённые светлые воспоминания.

Пока время продолжало течь, я продолжал просто лежать на жёстком полу (в камере отсутствовало что-либо ещё). Лежал и беспомощно ждал, при случае снова погружаясь в воспоминания или изучая окружающие меня магические нити. Их здесь было мало, не больше чем на магловской стороне — исходя из моих воспоминаний, в мире за барьером ими обычно пропитан весь воздух. Я был слишком слаб, чтобы даже пытаться колдовать, да и палочки у меня не было. Но банальное присутствие привычной (по крайней мере для Льюиса-волшебника) магии меня слегка успокаивало.

Дементоры так и не пришли. Вместо них стали иногда приходить маги. Мракоборцы, если я их правильно опознал. Со мной они не говорили — просто накладывали на меня различные диагностирующие заклинания, делали записи в журналах и уходили. В первые разы я чувствовал себя очень напряжённо, но, поняв, что вредить мне пока не собираются, расслабился. Они наблюдали за мной, а я наблюдал за ними и за окутывающими их нитями магии.

Как стало ясно из обрывков редких разговоров, я им был нужен лишь в качестве объекта для исследований. Это неудивительно. Случая, когда приговорённый оставался в здравом уме после поцелуя дементора, ни разу не было. До этого момента. Моё состояние трудно назвать «здравым», но я хотя бы мог осознавать себя. Я был таким первым и единственным. А значит, незаменимым. В придачу, я являлся друидом. Министерство вряд ли упустит шанс исследовать столь ценный экземпляр на законных основаниях. Пока я им нужен, я буду жить.

Вернее, существовать — нормальной жизнью такое не назовёшь.

Просто быть.

***

— Энервейт! — услышал я сквозь полусон.

По моему телу пробежал заряд неестественной бодрости, заставляющий разум проясниться и вырваться из иллюзий. Я поморщился, с новой остротой ощущая во всём теле ломящую боль от нескончаемого лежания на жёстком холодном полу.

«Кто бы мог подумать, что в конечном итоге моим нелюбимым заклинанием будет оживляющее…» — промелькнула усталая мысль.

Для некоторых диагностирующих чар было необходимо, чтобы объект находился в сознании, поэтому меня довольно часто будили. Данная процедура уже стала привычной, так что я обычно просто игнорировал всё происходящее. В этот день я собирался поступить так же, пока не понял, что сегодняшний раз слегка отличается от предыдущих. Я почувствовал это после того, как попытался просканировать окружающие меня магические нити. Вместо двух магов, которые, как правило, приходили ко мне, рядом со мной находилось трое. Двое внутри моей камеры, один у входа.

Когда по прошествии некоторого времени никто так и не стал использовать диагностирующие заклинания, внутри меня всколыхнулось беспокойство. Пытаясь понять, что происходит, я слегка приоткрыл глаза, но тут же сощурился из-за непривычно яркого света.

— И впрямь, живёхонький, — раздался голос того мага, который был ближе всего ко мне. — Везунчик.

Я напрягся. Насмешливо-презрительная интонация, с которой прозвучали эти слова, не предвещала ничего хорошего. Раньше всех интересовало лишь состояние моего тела, и даже если я иногда ощущал их неприязнь к себе, никто не пытался выразить её вслух.

— Сколько времени тебе понадобится? — равнодушно спросил другой маг, на палочке которого горел Люмос.

Его я узнал по голосу. Он был одним из тех мракоборцев, что регулярно заходили ко мне.

— По ситуации. Может быть, пару часов, а может и пару минут, — ответил первый, — зависит от того, что там осталось. Я начну. Эй, ты!

«Это он обращается ко мне?» — испугано подумал я.

Беспокойство внутри меня усиливалось, заставляя сердце биться быстрее.

«Что ему надо? Что они хотят со мной сделать?»

Я заморгал, желая быстрее привыкнуть к свету. Нарастающая паника заставляла мысли бесконтрольно метаться.

«Меня же не убьют спустя столько времени? Они решили перейти к новым экспериментам? Будет больно? Вдруг они захотят снова вернуть меня к дементорам?»

— Давай же, посмотри сюда, — в голосе стоявшего надо мной мага отчётливо слышалось раздражение. — Эй, Абберли!

Звук собственного имени заставил меня рефлекторно дёрнуть головой.

«Нет смысла бояться раньше времени, — я попытался заглушить страх логическими размышлениями. — Действительно, они ведь пока меня не тронули. Если бы мне хотели причинить вред, то не стали бы завязывать разговор. Я зря себе накручиваю. Возможно, всё будет в порядке, ничего плохого не случится».

Эти мысли помогали мне держать себя в руках, так что я, сжав зубы, решительно поднял взгляд вверх.

И сразу же увидел направленную мне в лицо палочку.

Вся моя жалкая решимость разбилась вдребезги. Я замер в беспомощном ужасе, не смея даже дышать.

— Легилименс.

Это заклинание сопровождалось вспышкой головной боли. Прежде, чем я успел как-либо среагировать, меня захлестнул поток воли чужого сознания.