Месяц. Мрачный и дождливый месяц закончился вчера, сменяясь на не менее противный. Итэр приоткрыл глаза, устремляя тяжёлый взгляд в потолок. Дни были как один: приход в школу, насмешки, громкие разговоры о нём за спиной, швыряние его тела от одной стенки к другой, избивание в отдалённых уголках школы. Итэр сильней завернулся в тонкую ткань одеяла, зажмуриваясь. Перед глазами отчётливо стояли искажённые лица не только одноклассников, но и ребят из параллели. Те, как голодные волки, накинулись на него, стоило им на следующий день услышать новость: один из перспективных учеников школы оказался геем, который признался в своих чувствах старосте своего класса. Некоторые нашли это милым и даже проявляли сочувствие, пытались отгородить от других ребят, но это было пустым звуком для них. Они поджидали его после уроков у класса, хватали под мышки, затыкали рот грязной тряпкой и уводили в туалет, кидая парня головой прям об раковину, наслаждаясь болезненными стонами. Итэр был как собака: жалобно скулил, свернувшись в калачик. В первые разы он сопротивлялся. Пытался укусить, ударить под коленку, кричать, кидаться угрозами, но его будто никто не слышал. Учителя проходили мимо, кидая лишь мимолётные взгляды в щель, чтобы вмешаться, если жертва детей окажется на грани смерти. Классная руководительница, Лиза, пыталась уговорить его перевестись на домашнее обучение, предлагала бесплатно стать его репетитором, но Итэр отказался. Так прошла зима. Осталось всего несколько месяцев до выпуска, после чего этот Ад кончится для него.

      Люмин не подходила к нему в школе, лишь молча наблюдала за всем со стороной с поджатыми губами, а дома обрабатывала гематомы и раны, тихо вздыхая и прося прощения. Итэр не винил её, наоборот, он был рад, что её это не затронуло и ему не приходится волноваться за неё. Она, прижавшись к его перебинтованному боку, рассказывала о новом сериале, который успела посмотреть у подруги, о сплетнях в школе, о книжках. Итэр улыбался и молча слушал монолог сестры. Сил хватало лишь на мычание. Под мирный бубнёж он не замечал, как засыпал. Матери они не стали ничего говорить, волноваться ей нельзя.

      — Итэр… — послышался чей-то, будто доносящийся из-под воды, голос. — Итэр!

      Было чувство, что он тонул, погружаясь во тьму. Надежда с каждым днём угасала. Он хотел поговорить с Тартальей, обсудить всё это и, как бы противно не звучало, попросить помощи. Но тот избегал Итэра, как чумы.

      Всё изменилось на последней неделе марта, когда в школу перевелись странные ученики из сгоревшей рядом школы — выпускники, которым нужно хоть как-то закончить учёбу. В тот день чувство беспокойства и паники не покидало его и, как оказалось, не зря. Их школу, в которой никогда не было никаких правил, кроме как слушать своего старосту, вмиг захватили новые ученики. В каждом классе сформировались небольшие группы, заправляющие всем: сбором денег на праздники, экскурсиями, помощью с учёбой и многим другим. И, как Итэр и предполагал, этот шторм поглотил и его. На главную битьевую грушу всея школы приходил поглазеть каждый. Его пинали, задевали плечом, брали в круг и, как щенка, кидали из одних рук в другие с противным гоготом. Итэр сворачивался в клубок, прижимал правую руку к своей груди, боясь её поранить.

      Кто-то схватил его за плечо, дёрнулся в сторону стены, прижимая к ней. Противный смех раздался сбоку, заставляя сжаться ещё сильней. Итэр приоткрыл глаза и взглянул на окружавших его людей. Ребята из параллельных классов стояли по бокам, держа обе его руки. Перед ним возвышался один из переведённых учеников. Половину лица скрывала медицинская маска, холодные синие глаза смотрели прямо в его, наслаждаясь чужими эмоциями. Серьга в виде стеклянной колбы блеснула в лучах солнца, заставляя на миг прищуриться. Он стоял, будто чего-то ожидая, а потом перевёл взгляд на своих приспешников и кивнул им. Всё происходило как в замедленной съёмке. Чей-то кулак прилетает ему в челюсть, и Итэр слышит, как она хрустнула под чужими костяшками. Голова отлетает в сторону и вспышка боли ударяет не только в челюсть, но и в мозг. Хочется прижать руку к лицу, посмотреть на человека и спросить: «За что?». Из горла вырывается тихий хрип вместо вопроса. Посчитав это за знак, второй парень хватает его за волосы и со всей силы прикладывает его носом о своё колено. Новая пронзающая боль ударяет прямо в затылок, и Итэр кричит. Вместо вопля раздается хрип. Горло болит от спазмов, из глаз полились слёзы, а из носа хлещет кровь. Итэр падает на колени, и если бы его не держали за руки, он распластался бы прямо на земле. Подошва серого кроссовка прилетает прямо в щеку, окрашивая себя в алый цвет.

      — Фу, я запачкался, — раздался недовольный голос.

      Итэра кинули на спину. Тот самый кроссовок прошелся по его рубашке, размазывая кровь по ткани. Дрожь била всё тело, алая жидкость заливалась в рот, а лицо начало неметь. Он попытался вдохнуть, но снова чья-то нога прилетела ему в живот, выбивая последние остатки кислорода. Итэр начал задыхаться, перевернулся на бок и снова сжался в комок, окончательно перекрывая себе доступ к кислороду. Над головой раздались сдавленная ругань и копошение. Его опять перевернули на спину, а потом посадили, опирая спиной о стену школы. Итэр начал потихоньку хватать ртом воздух, чувствуя, как сжимающая в груди боль начала утихать, а дышать становилось легче.

      — Эй, — послышался голос где-то отдалённо. — А ну вставай!

      Итэр приоткрыл глаза, и, как бы он не надеялся на обратное, перед ним стояли те же люди. Никакого страха, беспокойства, а только недовольство. Смешок невольно вырвался из него, за что он мгновенно поплатился. В его волосы зарылась чужая ладонь и слабо, но ощутимо, приложила голову о стену. Звон в ушах. Бьющееся в висках сердце. Время будто остановилось. Он всю жизнь терпел побои отца, но Итэр никогда в жизни не мог подумать, что кто-то взаправду захочет превратить его в отбивную.

      — Зачем? — хрипло спросил Итэр, стоило ему вернуть чувство реальности. — Я же, блять, вам ничего не сделал.

      На последнем слове голос невольно дрогнул. Новый удар пришёлся куда-то в район левого предплечья.

      — Причина? А она должна быть? — прохихикал толстый паренёк и от всей души наступил ему на ногу, наслаждаясь громким стоном боли.

      — Ты же педик. Таких резать надо, — поддержал своего друга второй и ударил с размаху пяткой в живот.

      Они что-то говорили, противно смеясь, но всё это было так далеко из-за уплывающего сознания. Итэр кинул взгляд на того самого странного парня, стоящего недалеко от них. Он смотрел прямо ему в глаза. Прищурившись, незнакомец зарылся своей рукой в свои голубые волосы и, спустив маску на подбородок, прикурил. Его слова Итэр не услышал. Сознание уплыло окончательно.

      Будто вдалеке послышались разговоры, потом крики. Тело, которое пару минут назад было тяжёлым, приобрело лёгкость. Он кружился в темноте, тошнота подступила к горлу. Осторожно шаркая ладонью по земле около себя, Итэр лёг на неё боком, прислоняя больную щёку к мокрому и прохладному асфальту. В животе всё скрутило, заболело, и недавний завтрак вышел наружу, смешиваясь с кровью, стекающей из носа. Итэр начал кашлять, чуть ли не захлёбываясь в своей блевотне. Его рвало и рвало, и на миг показалось, что если так продолжится, то наружу выйдут все органы. В ногах послышалось копошение, приглушённые голоса. Кто-то слегка пнул его под голень, проверяя жив ли он ещё. Итэр еле замычал и перевернулся на спину, о чём сразу же пожалел: кровь начала затекать в горло, затылок заныл, а в животе всё закрутилось с новой силой. Он хотел закашлять, но из глотки вырвались звуки хлюпанья. Итэр начал задыхаться. Хотелось открыть глаза, посмотреть, кто рядом, попросить помочь. Но вдалеке послышались новые крики, топот людей. Человек рядом с ним исчез. Если бы Итэр смог открыть глаза, он бы взглянул ему прямо в глаза и высказал бы всё, что думает о нём.

      Итэра окружили, подняли под мышки и куда-то понесли. Кто-то кричал вызвать скорую, кто-то порывался привести его в чувства, но стоило ему открыть глаза, как люди вокруг успокоились.

      Его донесли до медпункта, положили на ближайшую кровать и ушли, оставляя одного. Дверь снова открылась, в проёме появилась старушка в белом халате. Она не взглянула на него, присела за стол и начала что-то записывать в большую тетрадь. Итэр сверлил её спину взглядом, пытаясь привлечь к себе внимание, и у него это получилось. Она поднялась со стула, подошла к кровати и нахмурила брови.

      — Пять человек за это утро. Вы решили открыть бойцовский клуб? У меня нет столько бинтов и зелёнки на вас! — она зашуршала в ящике рядом стоящей тумбочки, доставая оттуда бинты и перекись водорода. — Обработай сам раны, мне нужно к директору.

      Она фыркнула и ушла, громко захлопывая дверь. Итэр тихо засмеялся, присел на кровати. Живот и голова отдались протяжной болью, из-за чего пришлось сжать челюсти, чтобы не издать ни звука. Теперь его вряд ли оставят в покое, особенно после недавнего шоу: его побитое тело с засохшей кровью пронесли сквозь всю школу, а потом, как мешок с картошкой, кинули на кровать и оставили в одиночестве.

      Итэр потянулся к бутылочке, но рука так и замерла в воздухе. Всю тыльную сторону ладони покрывали маленькие ожоги, оставленные от сигарет. И, прямо по середине, проходил тонкий порез, оставленный чем-то хорошо заточенным. Ладонь задрожала. Он не помнит, когда это случилось. Неужели он пролежал большое время в отключке, пока его продолжали бить?

      Ладонь сжалась в кулак, падая на кровать. Итэру было страшно представить, что у него творилось на лице, но, пересилив себя, он встал с кровати, подошёл к висящему над раковиной зеркалу и замер. Лицо превратилось в большой тёмный синяк. Нос и рот покрывала засохшая кровь, а один глаз опух сильней, чем другой. Он поднёс дрожащие пальцы к порезу на своей шее, уходящему куда-то за влажный ворот рубашки. Грязные ногти содрали засохшую корочку, снова пуская кровь. Боль была слабой, не такой, как в голове. Итэр, будто под гипнозом, со всей силы надавил на кровящую царапину, расковыривая её. Капли начали падать в раковину, растекаясь по белоснежной поверхности. В груди бушевала буря. Хотелось плакать, кричать, бить руками и ногами пол, но наружу вырвался лишь смех, который с каждой секундой становился всё истеричней.

      Итэр прижался лбом к зеркалу, пытаясь успокоиться. Воздуха не хватало, но он продолжал заливаться смехом и ковырять рану, будто это могло помочь ему остановиться. Смех прерывался икотой, заставляя захлёбываться воздухом и слюной. Не выдержав, Итэр со всей силы ударил лбом зеркало, потом ещё и ещё, пока осколки не впились в сухую кожу. Кровь начала заливать глаза. Он поднял взгляд, смотря на искажённое отражение себя в оставшихся осколках зеркала. Волосы, слипшиеся из-за грязи, крови и переваренного завтрака, торчали во все стороны. Маленькая рана на шее превратилась в настоящее месиво из мяса и кожи. Итэр был готов поклясться, что видел проступающую оттуда кость. Безумная улыбка и уставшие глаза. Смех сошёл на нет, сменяясь истерикой. Если бы не открывшаяся внезапно дверь и появившаяся в ней Люмин, Итэр не знал бы, что случилось. Она в ужасе осматривала его, а потом, сделав пару неуверенных шагов, притянула к себе, прижимая, не обращая внимания на то, как дорогущая ткань её рубашки окрасилась кровью и остатками еды. Она плакала, гладила брата по волосам, умоляя сказать, кто это сделал. Её голос был далеко, но Итэр напрягся, стараясь услышать всё, что она говорит, но стоило ему поднять взгляд, как все мысли исчезли. Напротив них стоял Тарталья, смотрящий на эту картину с жалостью.

      — Как так вышло? Что случилось? — прошептала Люмин ему в ухо, медленно поглаживая вставшие дыбом волосы на макушке.

      — Отпусти, ты испачкаешься, — тихо сказал Итэр и попытался слабо оттолкнуть сестру, но та лишь замотала головой и прижалась ещё сильней. — Люмин.

      — Нет! Давай пойдем домой? Тарталья нас отвезёт. Я обработаю дома раны.

      Итэр отстранился и ещё раз посмотрел на стоящего в дверях бывшего друга.

      — Уведи её в туалет, пусть приведет себя в порядок, и отправь на уроки, — Итэр устало посмотрел на открывшую рот сестру. — Я пойду домой. Не порть себе посещаемость в этом году. Ты должна поступить в тот самый университет и жить счастливо. Я разберусь со своими проблемами.

      Люмин поджала губы и кивнула. Итэр видел, как ей всё это не нравилось. Она хотела возразить, побить его, осудить, но понимала, что её брат сделает так, как захочет.

      Дверь в кабинет закрылась, оставляя парня одного. Сердце бешено стучало от злости то ли на избивших его людей, то ли на собственную слабость. Он не раз давал отпор отцу, когда тот поднимал руку на его мать и сестру, но тут какая-то шайка детей избила его до полуобморочного состояния. Истеричный смех снова поднимался в груди, но Итэр глубоко вздохнул и потёр глаза, пытаясь отвлечься от всего. Идти к классной руководительнице не хотелось. Она сразу же отправит его в больницу, на которую нет денег. Единственный выход — сбежать из школы, как обычно делают его одноклассники, но это значит подставить Лизу перед директором и окончательно потерять её доверие.

      Итэр взглянул в открытое окно, из которого дул свежий ветерок, заставляя белоснежные шторы колыхаться. Выбора у него не было. Итэр подбежал к подоконнику, вскочил на него и, стараясь не касаться краёв оконной рамы, выпрыгнул, падая коленями на асфальт. Поднявшись, он ещё раз окинул серое здание, засунул руки в карманы потрёпанных штанов и зашагал в сторону дома.