Сначала Юнги думал, что этот чрезвычайно тактильный парень — настоящее испытание для своенравного кота. Вечно лезет обниматься, зовёт его «котиком» и вот ни секунды не даёт покоя, всё время что-то рассказывает. Увязывается всюду следом, идёт шумно и умело обращая на себя внимание, стремится поймать хвост и постоянно, по-сто-ян-но что-то жуёт; раньше это было печенье, но потом соседские братья-медведи стали обзывать его «щекастым печеньеубийцей» (это ведь смешно, ну кто обидится?!), а Юнги негромко хмыкать им в ответ, и Чимин перешёл на сельдерей. И стремительно похудел.
И, что самое неожиданное, перестал таскаться тенью.
Вот тогда Мин понял, что такое настоящее испытание — успокаивать и отговаривать от полной и абсолютной диеты (в рацион которой входило лишь, по словам Пака, филе воды на собственном соку) чуть не плачущего хомячка, уверяющего весь мир, что он щекастый и некрасивый коротышка.
Так что получилось, что не Чимин за ним бегал со своими назойливыми приглашениями погулять, а Юнги: то со сладостями, то с овощами. Наверное, это уже следовало принять за тревожный звоночек и влюблённость в назойливого хомячка. Только вот, оказывается, коты по своей природе глупые, как позже услужливо объяснил Пак.
Затем Юнги совершенно неожиданно узнал удивительные факты о своём виде:
1. Коты могут влюбиться не меньше хомяков;
2. Мин Юнги может влюбиться;
3. Кот Мин Юнги может влюбиться в назойливого хомячка;
Только пару недель назад он был уверен, что выдохнет с облегчением, если этот хомяк перестанет приставать к нему. Теперь он уверен, что нет никого лучше этого хомяка, и что эта большая честь — быть его «жертвой».
Поэтому, когда снова осмелевший Пак взялся за попытки ухватить его хвост, Юнги, с достойным кота, воистину королевским видом, позволял ему это, и не морщился, когда тот звал его «котиком», и стоически терпел удушающие объятия. То есть, он хотел бы сказать, что стоически их терпел, но чаше всего наперекор недовольному выражению лица из глубин его существа неслось до жути постыдное урчание, которое назойливый Чимин, конечно, отмечал.
— Знаешь, — произнёс Чимин в один действительно чудесный день, почёсывая Юнги за тёмным ушком. — Ты очаровательный кот. Только до жути своенравный и нелюдимый. Глупый, одним словом. Но очаровательный. И любимый, — прошептал совсем тихо, однако Юнги прекрасно расслышал.
И снова донеслось до ушей хомячка довольное, разомлевшее и уже не такое постыдное урчание.
— Чимин, ты мой самый любимый на свете хомячок, который любит печеньки, — фраза далась с трудом, но от улыбки парня тепло разлилось в груди. Однако поглаживания за кошачьим ушком прекратились как раз в тот момент, когда Юнги прикрывал расслабленно глаза. Значит, не понравилось. Не так сказал.
Урчание стихает, а уши расстроенно дёргаются.
— Вовсе нет, не люблю печеньки, я на диете… — попытался возразить Пак, и сразу камень с души упал.
— А ведь я купил те, которые ты любил. Когда-то… — наигранно расстроенно вздохнул, отодвигаясь (раз уж гладить его перестали) и вытаскивая из рюкзака порядком помятый пакет с печеньем, покрытым шоколадной крошкой. — Неужели мне придётся всё съесть?
— Ладно! Раз уж ты мой любимый кот, я вынужден тебе помочь.
Сначала Юнги думал, что этот чрезвычайно тактильный парень — настоящее испытание для своенравного кота. А потом он понял, что этот маленький хомячок — самый чудный на свете для любимого кота.