Лёва услышал, что у Валеры брат умер, и по спине пробежал мороз. Валерка тоже выглядел, как замороженный — стоял себе в стороне, в разговоре особенно не участвовал, только взгляд ясных голубых глаз безучастно скользил по лесистому берегу Волги.
Лёва решительно встал с места. Он не привык стоять в стороне, когда у кого-то случалось горе. И пусть пацана этого он не знал, но чувствовал всем нутром, как тому одиноко.
— Тебя как зовут? — спросил он запросто, тот посмотрел на него, но ответил не сразу:
— Валера Лагунов.
— А меня Лёва. Лёва Хлопов. Дружба? — и он протянул руку.
— Дружба, — улыбнулся Валера, пожимая руку в ответ.
Только в понятие «дружба» они, должно быть, вкладывали разные смыслы. Потому что когда Валерку Титяпа стал задирать, Лёва, пользуясь своим авторитетом, быстро поставил его на место. А когда на следующей день Лёву прилюдно унизил Венька, постановив от лица всей команды, что Лёва им не капитан и не товарищ, Валерка никак не отреагировал, ретировался к Игорю Санычу и сидел потом с ним, о чём-то переговариваясь.
В первый момент Лёвке стало ох как обидно: ладно, не заступился за него Валера — а ведь тоже мог бы, язык у него был подвешен, — но хотя бы просто потом подойти, показать, что сопереживает ему, что они на одной стороне. Где там! Но, видимо, мало ещё прошло времени с их знакомства, чтобы Валера начал его принимать за своего. А Лёве стало вдруг необходимо, чтобы не только команда его приняла, но и новый товарищ смотрел на него с восхищением. Он решил во что бы то ни стало впечатлить Валерку.
Ну и впечатлил. Так впечатлил, что тот начал шарахаться от него, как чёрт от ладана. Правда, в сложившейся ситуации, скорее, Лёва был чёртом, а Валерка ладаном, ну да ладно. Это детали были совсем не существенные. Зато смотрел на него Валерка теперь по-другому — настороженно, с подозрением, осуждением и, наверное, даже презрением, но и это была ерунда. Главное же — смотрел! Да смотрел-то во все глаза! У Лёвы от взглядов таких, небось, сердце бы заходилось, если бы билось ещё.
И на вопросы его отвечать каждый раз было то ещё испытание.
Что это вообще за вопрос такой: «Во что ты превратился?» Даже не «в кого», а «во что». Как будто он неодушевлённый предмет, как тумбочка или галстук. Да ещё этот взгляд, полный страха, непонимания и готовности защищаться. Да, Лёвка спас его от Бекли, но сам продолжал для него оставаться ночным кошмаром.
— В том то и дело, Валер, ты разве не видишь? Я — Лёвка Хлопов. Советский школьник был и есть. Который просто хотел играть в футбол больше всего на свете.
Но самое главное он утаил: что почти так же сильно, как играть в футбол, он хотел произвести на Валеру хорошее впечатление, чтобы тот от него больше не отходил. И когда после обещания, что ночью его никто не тронет, после ободряющих слов пацанов Валера снова пожал его руку, Лёва был по-настоящему счастлив.
А ещё что-то очень похожее на прежнее волнение он испытывал, когда среди ночи подкрадывался к кровати Валеры и, едва касаясь, водил растопыренными ладонями по крыше домика от комаров — таких же, как он, кровососов, — с каждым разом настойчивее прося:
— Пусти меня к себе, Валер, мы же друзья. Ты один остался.
Ему ничего не стоило сорвать простыню, сил у него теперь было немерено, но для Лёвы добровольное согласие Валеры стало делом чести.
Он верил, что рано или поздно Лагунов, взвесив все за и против, примкнёт к нему, а не к кому-то другому, — не к Бекле же ему примыкать, в самом деле! — и будет в одной с ним команде. И будет смотреть на него так, как все они, и будет слушать его так же, как делают это они. А, впрочем, если и не всегда, так даже интереснее. И Лёва всегда будет рядом, чтобы принять его в круг, защитить его, дать ему силу и опору. Именно это Лёвка считал настоящей дружбой.