Имена

Чжун Ли завораживает его, очаровывает, как в старых сказках, таких живых на его земле, будто были рассказаны только вчера. В сказках, рождённых в пору, когда сам Моракс ещё был молод, в которых неведомые и невообразимые силы тянули героев к себе, навевая видения. Некоторые из этих сил были Тарталье знакомы — он уже спускался в древний мир, он уже был очарован. Сказки были для него реальностью.

Про себя он называл его Мораксом — и неосознанно улыбался от накатывающих возбуждения и восторга. Моракс, Моракс, древний бог, неистовая сила в его руках. Чжун Ли настаивал, чтобы его не называли так без нужды, и Тарталья с фальшивой покорностью принимал это требование. Но кто может что-то запретить Чайльду Тарталье? И иногда он звал его этим древним именем — только иногда, только в самый подходящий момент. Лёжа под своим богом или сидя на нём верхом, приняв его в себя, сжимая собой его член, когда оба были уже мокрыми от пота, дрожащими от страсти, Тарталья тянулся к его уху и шептал: “Моракс, возьми меня”. И Моракс вздрагивал, не в силах устоять перед собственным именем, в его глазах вспыхивал огонь, и жар заливал всё его тело, пробегал по нему золотыми искрами, и прямо под руками Тартальи его мышцы напрягались, часть его кожи покрывалась чешуёй, его член растягивал Тарталью сильнее и становился грубее и твёрже, он начинал дышать тяжелее, и тихий рык вырывался из его горла. И Тарталья ликовал, тонул в этой мощи, пробуждавшейся в Мораксе, и терял голову, когда Моракс опрокидывал его на спину, вышибал весь воздух у него из груди, прижимая его к кровати всем телом, и дрожал в предвкушении того, что будет дальше — и дальше отдавался своему богу, закрывая глаза и крича, когда тот вталкивал в него свой член со всей силы, снова и снова, приподнимал его бёдра, крепко держал их так, словно Тарталья принадлежал ему, существовал только для этого, был даром Властелину Камня. И Властелин Камня брал его, неумолимо и властно, и Тарталье казалось, что он никогда не остановится, никогда не насытится, будет держать его на своём члене, пока не сольёт в него всю сперму до капли, пока Тарталья не попросит пощады, но он не собирался просить. Он принимал Моракса целиком, выгибался в его руках, подавался ему навстречу, сам насаживаясь так глубоко, как мог, но потом Моракс всё равно вгонял в него свой член ещё глубже и держал на нём, и Тарталья задыхался и дрожал, заполненный целиком и зная, что прикажи ему Моракс — он примет ещё. Моракс держал его крепко, а Тарталья специально рвался из его рук, чтобы заставить его сжать их ещё сильнее, оставить на коже царапины от когтей, и Моракс знал, чего он хочет, и прижимал крепче, впивался зубами в его плечо, в шею, двигался в нём быстро и резко, и Тарталья едва дышал под ним, не в силах пошевелиться. Его собственный член, зажатый между их телами, тёрся о грубую кожу Моракса-полудракона, вдавливался ему в живот, и Тарталья запрокидывал голову, подставляя шею заострённым зубам, упиваясь собственным бессилием, и хватал ртом воздух, кончая. Моракс рычал ему в шею, то ли с удовольствием, то ли с властным удовлетворением, и продолжал двигаться в нём. А потом, когда Моракс получал всё, что хотел, Тарталья чувствовал, как его горячая сперма льётся в него, ещё и ещё, и стонал от того, что она никак не закончится, распирает его изнутри, а Моракс двигается ещё быстрее и резче, и его сперма льётся внутрь Тартальи и выплёскивается наружу, стекает по его ягодицам, пока Моракс наконец не затихнет, навалившись на него, и его член не ослабеет внутри него.

Не называй мне своего имени, ибо я обрету власть над тобой.

Тарталья лежит, раскинувшись на простынях, измождённый и счастливый. Чжун Ли ложится рядом с ним, Тарталья слышит, как он выравнивает дыхание, как оно становится тише, и просит:

— Нет, подожди, не возвращайся, останься ещё таким же пока.

Чжун Ли улыбается и кивает.

Тарталья переворачивается на бок и водит ладонью по его чёрным рукам. Он любит, когда Чжун Ли принимает этот облик. Он не нужен ему, чтобы довести Тарталью до исступления, но в этом есть что-то совсем особенное. Так в Чжун Ли ещё больше силы, он почти пугает, иногда Тарталья думает, что однажды он потеряет разум и полностью превратится в дракона прямо в процессе — и вот тогда-то, конечно, порвёт его на мелкие кусочки. Тарталья смеётся над этой мыслью, понимает её безумие и опасность, воплотись она всё же каким-то образом в жизнь, но она возбуждает его до дрожи. Ему всегда мало; даже когда он больше не может, ему всё равно мало. Чжун Ли знает это, а Тарталья знает, что Чжун Ли это сводит с ума. Знает по тому, как Чжун Ли ласкает его тело, как берёт его — и его зрачки расширяются, а рот приоткрывается, как он теряет весь свой отрешённый вид и в нём зажигается древнее пламя. О, я хотел бы быть твоим врагом — думает Тарталья. Я хотел бы быть им тогда, тысячи лет назад, когда ты не сдерживал себя, когда не было на свете ничего чудовищнее твоего гнева, когда земля сотрясалась под твоими шагами, твои глаза горели золотым пламенем, и твой любимый дракон следовал за тобой, как гигантская тень. Как бы я хотел победить тебя. А потом отдаться твоему жару без остатка. Впрочем, ты тот же, кем и был всегда. Просто теперь мне стоит назвать твоё имя — и я вызываю того древнего бога. И нет большего наслаждения, чем точно знать, кто ты и на что ты способен, отдаваясь тебе. Чувствовать всю эту невообразимую для человека мощь под своими ладонями, слышать твоё рычание, когда ты берёшь меня яростно и почти жестоко, знать, что я могу позволить тебе это. Я властвую над тобой, пока ты имеешь власть разорвать меня в клочки, сжечь меня своим пламенем, превратить меня в пыль, о, Моракс, Моракс…

Тарталья уже снова ласкает его член, жмурясь от собственных мыслей, а Чжун Ли — как отдыхающий дракон, позволяющий возлюбленному играть со своим телом. Он запрокидывает голову и прикрывает глаза, подставляясь под руки Тартальи.

— Ты не даёшь мне много времени, — говорит он, слегка улыбаясь.

— Так а тебе и не нужно, — отвечает Тарталья.

Чжун Ли хмыкает — это правда. Тарталья тянется и проводит ладонью по его бедру, а потом снова пальцами по члену, медленно, тягуче. Чжун Ли прерывисто выдыхает. Тарталья обхватывает ладонью его член — он ещё мягкий, но уже начинает подрагивать и твердеть в его руке. Тарталья улыбается. Он смотрит на узоры на руках Чжун Ли, придвигается ближе, целует его в плечо, в шею, а потом в губы — тоже медленно, проводя по ним языком. Чжун Ли отвечает так же, а потом кладёт ладонь ему на затылок и целует уже более жадно, глубже, и Тарталья жарко выдыхает ему в рот — ему тоже не нужно много времени. Он прижимается к Чжун Ли и крепче сжимает в ладони его член, двигает рукой, Чжун Ли, приподнявшийся для поцелуя, отрывается от его рта и снова роняет голову на подушку. Он дышит быстрее, Тарталья сползает ниже и целует его в центр груди, смотрит ему в лицо снизу вверх и видит, как золотые зрачки поблёскивают из-под опущенных ресниц. Тарталья проводит языком по его груди вниз, по животу, и касается кончиком головки члена. Чжун Ли вздрагивает и коротко стонет. Тарталья трётся бёдрами о ногу Чжун Ли, дрожа от предвкушения, ласкает его член обеими руками, целует его, а потом закрывает глаза и начинает медленно забирать в рот. И его потряхивает от того, какой он огромный, как он едва может взять его, но он надевается на него, проталкивает его себе в рот, раскрытый до предела, к самому горлу. Чжун Ли стонет громче и вцепляется пальцами в простыню. Рот у Тартальи такой горячий и тесный, язык такой мягкий, горло такое узкое, как он вообще забирает так глубоко? И он бессознательно толкается ещё глубже. Тарталья выгибает мокрую спину, он едва справляется, но это сводит его с ума, головка члена Чжун Ли раздвигает его горло, его бог заполняет его почти так же глубоко, как заполнял сзади, кладёт ладонь ему на шею, Тарталью трясёт, и он двигает головой, давая члену выйти из горла и снова уткнуться в него. Чжун Ли двигает бёдрами ему навстречу — осторожно, мягко, и иногда Тарталья замирает, давая ему самому занимать свой рот так, как ему нравится. Но потом Чжун Ли надавливает ему на шею и Тарталья снова двигает головой, едва не кончая от этого властного жеста. И тогда Чжун Ли негромко приказывает понизившимся голосом:

— Глубже.

Тарталья судорожно толкается бёдрами в его бедро и кончает, одновременно вгоняя его член глубже себе в горло. Он хочет кричать, но только издаёт сдавленный стон. Чжун Ли выгибается и широко распахивает глаза. Они сверкают, Тарталья знает об этом и жалеет, что не видит — но ему есть, чем заняться. Чжун Ли коротко и резко толкается в его горле, теперь без остановки; даже когда он максимально глубоко — его член едва ли наполовину во рту Тартальи. Тарталья то и дело сгибает спину, она вся в поту, он вцепляется ногтями в бёдра Чжун Ли, едва поспевая расслаблять горло, чтобы подставить его под новый толчок, его бог полностью овладевает им, и у Тартальи в голове всё плывёт, он может лишь отдать себя ему, дать ему утолить его жажду. Чжун Ли двигается ещё немного, а потом его сперма затапливает рот Тартальи, льётся внутрь по пищеводу, течёт из уголков рта, размазывается по подбородку и щекам, Тарталья едва дышит, она забивает всё, выбрасывается толчками в горло, брызгает изо рта, заливает носоглотку, а Чжун Ли всё толкается и толкается в его рту, пока наконец не отпускает его шею; Тарталья снимается с его члена, и остатки спермы бьют ему в лицо, на губы, он закрывает глаза и подставляет ей приоткрытый рот, и наконец Чжун Ли со стоном расслабляется, а Тарталья, обессиленный, роняет голову ему на живот. Он лежит так немного, унимая дрожь, а потом высовывает язык и облизывает остатки с головки члена Чжун Ли. А потом поднимает лицо, забрызганное спермой, и, хищно улыбаясь, смотрит на Чжун Ли. “Ты мой, — с наслаждением думает он, — Моракс. Я отдаюсь тебе и так делаю тебя своим, побеждаю тебя. Я пью твою сперму и забираю с ней часть тебя, и она навсегда остаётся со мной”.

Чжун Ли поднимает руку и проводит ладонью по его волосам. Тарталья привстаёт, подтягивается выше и прижимается губами к губам Чжун Ли. Чжун Ли зарывается пальцами ему в волосы и целует его, слизывая собственную сперму. И Тарталье на мгновение вдруг становится неважно, кто победил в этой битве. Он зажмуривает глаза и расслабляется в руках Чжун Ли, а тот продолжает целовать его, а потом легко перекатывает его на спину, прижимается сверху и смотрит ему в глаза.

— Ты упоительно хорош, — говорит он.

— Особенно после того, когда ты накачал весь мой желудок своей спермой и обкончал мне лицо, — замечает Тарталья, вернув себе хищную улыбку.

Моракс тоже улыбается, и его драконьи глаза снова сверкают.

— О, да, — говорит он. — Так — особенно.