Чонгук спал беспокойно.

      Проснувшись в два часа ночи, он никак не мог толком уснуть вновь. Мысли плыли строками, но какими с утра было не вспомнить. Чонгук ворочался, ему было холодно, он будто думал вслух и, кажется, дрожал. Что-то тяжелое, сотканное из переживаний, что-то страшное, давящее, мучало, не отступая, пока под боком вдруг не появилось тепло. Оно завозилось, жарко дыша, зашептало нежно, прикоснулось к щеке и устроилось на груди, поглаживая по плечу. Чонгук ухватился за него, потянув носом успокаивающий запах, и дремота, вытесняя тревогу, окутала сознание.

      Утро бывает и добрым, когда просыпаешься по зову биологических часов, когда первое, что видишь, разлепив глаза, такое же сонное, красивое лицо.

      Чонгук смотрит, не вскакивает, не убегает. Тэхён молчит, но как-то особенно, мол, вот он я, в одной постели с тобой, и что ты будешь делать? А ничего. Ночью всякое бывает, это пора тёмная, загадочная. Чонгук просто встаёт, потрепав Тэхёна по спутанным волосам. Тот поднимается следом и первым вбегает в ванную.

      Зубы они чистят вместе, и это не странно, это словно привычно – сто раз так делали! А душ принимают по очереди, конечно. Не вместе – вот это странно. Не так должно быть. Не так хочется. Пусть глупо, пусть желания говорят громче разума, но так было бы правильно и хорошо. Кому бы хуже стало? За день или за ночь многое изменилось, выросло на пару футов вверх, оставляя былое снизу-вверх смотреть и удивляться.

      Но вместе с тем после недопоцелуя всё больше усложнилось, оттого и спряталось на потом. Сейчас разбираться точно не время.

      Чонгук возвращается в комнату, принюхивается и понимает, что пан или пропал: пахнет по-другому. Сладко, ненастырно… Вот что не спишешь на мистику или дурман. Чонгук почти уверен, что Тэхён ночью выпустил успокаивающий феромон, который всё ещё ощущается в воздухе. Таким обычно обмениваются меченые друг другом пары. Осознанно ли Тэхён сделал это? Знает ли об истинности и не говорит, потому что..? Непонятно почему, но раз у Чонгука есть причины молчать, то у Тэхёна, наверное, тоже. Или это инстинкт? Тело знает лучше, чувствует своё, его не обманешь глупой игрой в недомолвки.

      Завтрак выходит смазанным. Тэхён после собирает вещи (щётка остаётся в ванной) и уходит: он обещал быть у Чимина в обед. Чонгук решает не мучиться тупыми мыслями и переживаниями, а потому быстренько находит заказ и уматывает тоже.

      На улице зябко, а клиент попадается любопытный, настырный и раздражающий. Впрочем, других почти не бывает, но этот ещё и тупой, потому что за машиной не ухаживал совсем. Чонгуку приходится возиться долго. За день он не управился бы, поэтому и назначает ещё одну встречу в понедельник. Хотя бы оплата по итогу выходит соответствующей. Даже на сердце радостно.

      Тэхён не писал в течение дня, зато Джин выстрелил кучей сообщений. Теперь не отстанет. Чонгук сам едет к нему. Ему обещали грандиозный ужин, потому что кое-кому на стрессе некуда девать энергию.

      Чачжанмён действительно хорош, да что там – пища богов, не иначе. А вот торт, который сделать надо было всенепременно, чуть ли не разваливался. На вкус это не влияло, только на настроение шеф-повара. Бисквит вышел хрупким, как натянутые нервы Джина, который, вообще-то, никогда не жалуется на жизнь. Но сейчас, когда его переживания достигли максимума, настал тот самый случай.

      – Он точно бандит, – накладывая Чонгуку всё больше и больше кимчи, выдыхает Джин. – Мы виделись сегодня. Он, блин, вышел из чёрной тонированной тачки, и этот его жаргон. Я с ума чуть не сошёл. Ещё мне показалось, что за нами следили.

      – Ты надумываешь.

      Джин машет головой и поджимает губы.

      – А, – вскидывается он, – тушёный кальмар ещё есть, будешь?

      Чонгук сдерживает икоту и хлопает по животу, легонько так.

      – С овощами, – дёргает бровями Джин.

      – Ты меня убить пытаешься?

      – А кому ещё это всё есть? Ты мой холодильник видел?

      – Юнги своего накорми.

      – Ха! Я его в квартиру не поведу. Кто знает, что у него на уме.

      – Не изнасилует же он тебя.

      Джин смотрит с недоверием, типа он не уверен в ответе.

      – Хрупкая омежка же.

      – Эта хрупкая омежка чуть руку мне не оторвала, пока приветствовала. Или тебе напомнить нашу первую встречу?

      Чонгук смеётся впервые за день от души. И действительно, мир не чёрно-белый, а Джин – тонкой души человек. Он альфа, но едва ли можно представить, как он бьёт кому-то морду или показывает фак шумахеру на дороге. Был бы Джин львом, он бы и самку не завалил. В мире животных отменяется. Ничего удивительного в том, что Юнги, хоть и омега, но боевой. Джин назвал его злобным гномом, и что-то подсказывало Чонгуку, что о нежном и благоухающем так не говорят.

      – Тэхёну возьмёшь? – захлопывая контейнер, спрашивает Джин. – Я уже положил. И кстати о Тэхёне.

      – А я всё ждал, когда ты оправдаешь тысячу сообщений о мелком.

      – На которые ты не ответил. Игнорировать меня вздумал?

      – Хён, мы же лично встретились. Чего дважды одно и то же повторять?

      – Засчитано. Так и что у вас?

      – Да ничего.

      – Он ночевал у тебя, – подмечает Джин. Он не дурак, и смотрит пристально-пристально: не сбежать никуда от пронзительных глаз. Выдержав паузу, он тянется за ещё одним контейнером на верхней полке.

      – Всего один раз.

      – И это уже говорит о многом. Даже твоя бывшая девушка, единственная, с которой у тебя были более или менее серьёзные отношения, не оставалась на ночь.

      – Да, но Тэхён…

      – Особенный?

      – Он пришел, не предупредив, – с настойчивостью договаривает Чонгук.

      – Ты мог его выгнать, – Джин вскидывает руку, не давая ответить и берёт в руку половник. – Не оправдывайся. Даже если ты просто не мог прогнать, что вообще не в твоём характере, по вам всё видно и так. Вы уже достаточно близки. И нет, не отрицай. Твоя квартира ненавязчиво смешала ваши запахи, – он подходит к плите, открывает крышку кастрюли и принимается переливать белую жижу в круглый контейнер. – Это крем-суп, – поясняет. – А, и твои неловкие «Хён, не могу сегодня встретиться, ну, у меня много дел разных» попахивали наёбом.

      – Материться тебе не идёт, хён, – Чонгук смотрит куда-то мимо Джина.

      – Мне всё идёт, я красавчик. А если ты так не считаешь, значит, ты считать не умеешь.

      Оба глупо хихикают.

      Разговор ничем не завершился, потому что Чонгук отключился от сеанса психотерапии, не успел тот начаться, за что получил половником по лбу. Жестоко, больно, обидно. Что там Чонгук говорил о том, что Джин и мухи не обидит? Отменяется. Ложь и провокация, необдуманные мысли склерозной головы.

      В общем, ушёл Чонгук с кучей еды в пакете, которую напихал в холодильник, обещая, что есть ничего не будет из вредности.

      Через неделю ничего не осталось.

      Тэхён не объявлялся. Это настораживало, ведь он всегда строчил при первой же возможности. Пролистывая сообщения, Чонгук понял, что почти никогда не писал первым. Час настал, но на глупый вопрос «Всё в порядке?», пришёл такой же глупый ответ: «Всё норм хён».

      Чонгук буквально сходил с ума. Ему было грустно, одиноко, и плохо, и непонятно. В свободное время он залипал в грёбанный «Симс»: сначала строил домики на свободных участках, потом решил играть по-крупному и снёс всё имеющееся, начав тотальную перестройку. Мир теряет охуенного архитектора, потому что иначе как шедевром здания не назовёшь.

      Мать как почуяла отчаянье сына и привалила нежданно-негаданно в дождливый день октября. Чонгук не сдержался, скрючив лицо, за что схлопотал подзатыльник и недовольное: «Мать право имеет». А он всего-то возмутился, что к нему опять без приглашения врываются.

      В холодильник приехали килограммы кимчи на жизнь долгую и куча новеньких, полных еды контейнеров – благослови, бог, душу их создателя. Мать агрессивно перемыла всю квартиру, странно принюхиваясь время от времени. Чонгук молился, чтоб пронесло. Не фортануло, потому что, будем честны, удачу ему с детства не завезли.

      – Ты кого-то нашёл? – спросила мать прямо.

      – О чём ты?

      – Ты меня за дуру не держи.

      – А-а… запах. Это сосед приходил. Я ему машину починил, а он мне соджу принёс. Ну, не прогонять же человека было. Выпили вместе.

      – И щётку зубную сосед принёс?

      – Не... А?

      – Ага.

      Ну проебался, с кем не бывало? Впрочем, мать мучать не стала, только ухмыльнулась победно и пообещала впредь сообщать о приездах на случай чего. Час от часу не легче. И всё из-за малявки, который даже на сообщения по-человечески ответить не может! На три последних грёбаных сообщения, которые Чонгук всё-таки написал в порыве и удалил бы, но в смс такой функции не предусмотрено.

      Весточку о Тэхёне приносит Джин, который, оказывается, встретил того в кафе. Они классно пообщались и вообще друзьями заделались. Ну охуеть теперь! За месяц молчания Чонгук раздражается пуще прежнего – вообще это гормоны шалят в преддверии гона, но осознание этого вообще не успокаивает, особенно после полученного селфи. Тэхён с улыбкой до ушей вешается на Джина, а с края виднеется чьё-то плечо в кожаной куртке. Интересненько. Подозрения отпадают, когда логика и банальный вопрос приводят к истинному Джина. Свидание у них было, а там ещё и Тэхён нарисовался. Что за город такой крохотный, где эта поганая малявка встречается у каждого на пути? У Чонгука, например, трижды, а потом многажды. Он бы и рад избавиться, может быть, да теперь дорога назад – дорога в ад, где его сожрут буквально все, и, прежде всего, он сам себя.

***

      Чонгук валится с ног. Подработка была явно лишней, к тому же, у него гон во всю хлыщет, а подавители всегда влияют одинаково – жуткое желание лежать и не вставать никогда на свете. Взять отгулы и провести время с омегой было бы куда приятнее, но с некоторых времён внутренний альфа-хочу-только-истинного разве что не воет о кое-ком конкретном.

      Девять вечера, а Чонгук, не расстилая постель, отключается, только голова касается подушки. Приятная темнота окутывает без снов, как вдруг, будто и секунды не прошло, голову разрывает громкая музыка. Чонгук дёргается. На часах «01:23». Он смотрит на незнакомый номер и ни черта не понимает, но трубку берёт, поддаваясь внутренней тревоге.

      – Ну, привет, Юрэ.

      Чонгук просыпается разом, поднимается, опуская ноги на пол и напрягаясь всем телом. Юрэ – призрак. Так его прозвали в «Инфернусе», потому что ему всегда удавалось быстро исчезнуть после боя и так же незаметно появиться. Остальные бойцы часто оставались на пьянку или вроде того, общались (равно бухали) с залом и между собой – в общем, вливались в тусовку с головой и пятками. Чонгуку же, кроме денег, ничего было не нужно: драка, оплата, уход – никаких знакомств или привязанностей. Только один человек знал его номер – организатор, но голос в трубке не принадлежал ему.

      – Кто это?

      – Не признаешь?

      – Нет.

      – Кван.

      «Блять», – проносится вихрем. Какого хуя нужно тигру?

      – Подгоняй к бару, если хочешь видеть своего пиздюка живым и здоровым, – Кван отключается, не успевает Чонгук и слова вымолвить.

      Сердце поджимается. Вдох-выдох. Ступор.

      Предаваться панике бесполезно. Лучшее, что можно сделать, это собраться, взять себя в руки, в ноги, в голову. Чонгук жмёт зелёную иконку вызова. Листать не приходится: Тэхён в списке третий. Протяжные гудки без ответа.

      Вдох-выдох. Чонгук листает входящие, он точно помнит, как Тэхён звонил ему с номера Чимина, когда забыл сотовый. Хотя стоит ли вообще..? Вдруг это лишняя трата времени?

      Блокируя телефон, Чонгук выдыхает и опрокидывается головой о спинку дивана.

      Какого блядского хуя происходит?! Тэхён попёрся в Наппын и нарвался на Квана? Перед глазами всплывает сцена, в которой перепуганного мальчика окружили рослые мужики.

      Или Тэхёна похитили, чтобы… чтобы что? Слишком мало информации, слишком много выстреливающих друг за другом «или». Что если Тэхёна вообще там нет и это ловушка? Информации ведь ноль...

      И похуй – решается быстро. Чонгук всё равно попрётся. И будто чёртов экстрасенс тигр присылает в подтверждение сообщение: «Поторопись, Чон» – с прикреплённым фото, смазанным таким, на нём и человека-то видно наполовину, но это определённо Тэхён. Чонгука потряхивает. В нём ещё тлела надежда на обман и шутку.

      Одевшись наскоро и чуть ли не в тапках выбежав, он даже не прогревает толком машину, заводит со второго раза, но пытается ехать ровно и спокойно на непривычно-большой скорости. Правило «не впадать в панику и не совершать опрометчивых действий» фиксируется мозгом, а что-то на грани интуиции даже пытается успокоить. Чонгук и Тэхён – истинные, и если кто-то из них переживает такие сильные эмоции, что больно на физическом уровне, что ломает и убивает, это чувствуется. Значит, сейчас не стадия пиздеца капсом. Утешает ли это? Ничуть.

      Если раньше Чонгук оставлял машину на безопасном расстоянии от клуба, то теперь подъезжает, чуть ли не выбивая дверь, выходит, щёлкает кнопку блокировки. В голове вата, тело действует на автомате.

      У бара ждут тигры, улыбаются. Все как один с бандитскими рожами. Плевать, что сейчас вовсе работает негативно-настроенное восприятие. Чонгук уже ненавидит их. Кто-то свистит, приветствует: давно не виделись, ах, как много времени, ой, вы к нам вернулись… Въебать бы всем.

      – Босс ждёт, – говорит самый высокий, альфа Рожа-Кирпичом, тот, который был однажды в мастерской. Он показался тогда приятным малым, пусть и лысым, квадратным и огромным как шкаф.

      Квана не видно. Это бьёт по нервам сильнее.

      – Где Тэхён?

      Не отвечают, кивают головой, мол, за мной без вопросов. Чонгук чувствует будто на казнь ведут. В баре стоит терпкий запах спирта, перегара, сигарет и ещё какой-то фигни. Рецепторы готовы выброситься из носа, но стоически терпят ради. Играет музыка, от которой так и разит тестостероном, стоит хохот, гомон, на барном столе танцуют девчонка с мальчишкой. Вакханалия полная.

      – Да не ссы, Чон, – орёт на ухо Рожа-Кирпичом и хлопает чугунными ладонями по плечу. – Всё норм с пиздюком.

      А Чонгук тоже лицо-камень: у него вообще врождённый «poker face» в ситуациях, когда жопа горит и чует, что его хотят наебать или унизить. Вот и сейчас внешне на все сто соток не приебёшься, не скажешь, что переживания долбят в висках.

      – Выпить не хочешь?

      «Больной, нахуй?» – хочется спросить, но Чонгук отрицательно машет головой.

      – А, ну и верняк, типа с боссом, если чо.

      Чонгука ведут дальше: второй этаж, коридор, налево. Никакой путаницы, никакого лабиринта – уже хорошо, путь отхода запечатлён. Тигр стучит в дверь, дожидается разрешения, открывает и пропускает Чонгука. Тот не топчется, не мнётся, входит одним большим шагом и спотыкается взглядом о пепельную макушку у огромного дубового стола. Тэхён… лыбится, будто ждал и рад видеть очень.

      – Хё-он! – бросается в руки.

      Чонгук ловит с растерянностью в мозге, который вообще щас не понял, и чувствует в сладком запахе примесь алкоголя, поднимая глаза на мужчину с кривой усмешкой. Рожа… не бандитская, а очень даже милая, мягкая. Зато одежда под стать местным gangsta: чёрные брюки, пиджак, цветастая рубашка с торчащим воротником и толстой цепочкой, тяжёлые часы и желто-оранжевые очки-треугольники. Очки. В помещении. Ночью.

      – Здорово, Юрэ, мы с Тэ-Тэ чуть не забатонили , пока тебя ждали, – голос мужицкий в самом тестостероновом понимании.

      – Хё-о-он, – Тэхён трётся головой, пытается вжаться сильнее. Не чувствуя отдачи, смотрит нахмурившись, хватается за шею, пристраивается и вдруг подпрыгивает.

      Чонгук, от неожиданности и тяжести сдерживая своё «ох ебать», по инерции хватает чудо за талию и под ягодицы, пока его спину обвивают ноги. Мужчина поодаль смеётся по-доброму, но выглядит крипово, и подходит ввиду неудобного положения гостя. Пахнет ванилью. Сплошное противоречие.

      – Мин Юнги, – представляется, хлопая по руке, той, что обхватывает талию Тэхёна. – Грёбаный тесный мир, а? Кто, бля, знал, что кадр, на которого я ставил, кент моего Джин-и, а?

      А-а, Юнги – доходит до Чонгука смутно так – тот самый вроде бы бандит, мгм, омега, который возьмёт тебя за яйца быстрее любого альфы. Пиздец. Теперь можно писать капсом?