Сверкнула молния, разрезав небо. Калёным железом разогнала тьму на миг. И грянул гром. И хлынула вода. Завыл ветер, застучали капли по крышам. Свирепо всё ревело, кружило, гремело. Грозные изломы, дышащие холодным светом, дерзко вспыхивали на крохотные секунды, вырывали фрагменты города из черноты. Вода омывала, тьма глумилась. Неистово хлещущие по домам ветви казались мерзкими когтистыми лапами. Даже септа в косых тенях отдавала дьявольщиной. Все стало злым, кривым, зловещим. Словно вся столица вот-вот провалится в седьмое Пекло под тяжестью льющихся стылых струй.
В столь поздний час в замке кипели страсти. Спешили чьи-то ноги по коридорам. Невесомо летели туфельки по тайным ходам. «Сейчас» гласила записка, вложенная в женскую руку.
– Почему именно здесь? – звучит в спальне десницы.
В соседней башне передёрнулся в кресле и закатил глаза, опадая, пухлый мужчина.
– Здесь нас никто не подслушает. – Тайвин короткой дробью стучит пальцами по ноге. Лаз за шкафом, обнаруженным им когда-то, охраняли верные ему люди. Он знал, что туда не подобраться.
– Виновный?
Шуршащие юбки где-то совсем близко за стенкой были тут же подхвачены холёной ладонью, чтобы не выдать себя.
– Пускай Оберин, – скривились губы десницы. – Честолюбивый принц не хочет уезжать без чьей-либо крови. Так пусть не уедет вообще.
Ворон врезался лапами в подоконник и впился глазом в щель меж занавесок.
– «Душитель»? – задал вопрос льстивый голос.
Рыжие сапоги с пряжками вытянуты к самому камину. Хозяин их знает, кто припал ухом к узкой щели над ним. За окном снова громыхнуло.
– «Ночная тень». – Профиль Тайвина очертила вспышка молнии. – Мальчик не должен мучиться.
Ветер воет так, что птица едва разбирает слова.
– Завтра дадим обед для узкого круга лиц, – продолжает хозяин спальни. – Мартелла нужно расположить поближе к его Милости.
Небесный грохот заглушает чей-то тихий выдох за камином, полный неверия.
– Томмена убрать под любым предлогом. Мал ещё внук видеть такое.
Ледяные потоки воды бьют в стекла, заставляя их дребезжать.
– Я займусь им после. Воспитаю лично. Дочь отошлю в Простор.
Шквал ветра почти сдирает птицу с окна. Она уносится прочь, не чувствуя больше чужой воли. Варис открывает глаза, приходя в себя.
Снова топот ног. Слуги мечутся, исполняя роль гонцов. Письма, записки, шепотки. Злые слова из уст в уста.
В тронном зале вспыхнули масляные лампы. Барабанит дождь в цветные витражи. Тайвин Ланнистер входит, печатая шаг, вызванный срочно посреди ночи королём. Глаза мальчишки на троне не сулят ничего хорошего. Как и многочисленная стража, тут же обступившая десницу.
***
Санса беспокойно ходила по комнате и не понимала, что происходит. Когда её муж просил побыть некоторое время в её бывших покоях, она не увидела в том ничего тревожного. Через некоторое время, потеряв всякое терпение, она попробовала выйти. Но стражники дали понять, что им велели никуда её не выпускать. Слова «приказ короля», сказанные равнодушным тоном, заставили девушку похолодеть. «Что-то не так», – поняла Санса, чувствуя себя абсолютно беспомощной.
Дверь тихо отворилась.
– Миледи, примите мои искренние соболезнования. – Петир, как всегда вежливо улыбаясь, разглядывал замершую девушку. – С прискорбием должен сообщить, что ваш супруг объявлен изменником, и утром его обезглавят на площади Бейлора. Видимо, Джоффри очень сентиментальный мальчик – хочет, чтобы вы на это смотрели, как на казнь отца.
Санса побледнела и вцепилась руками в спинку кресла, рядом с которым стояла.
– Это плохая шутка, лорд Бейлиш. Все знают, как Тайвин ратует за своё наследие. Он бы никогда не пошёл против своей семьи… Его оболгали, он ни в чём не виновен. Этого не может быть!
– Тише, тише, моя дорогая. – Он прошёл ближе, с невозмутимым спокойствием продолжая гипнотизировать её глазами. – Королевская Гавань – место, полное интриг и заговоров. Никогда не знаешь, что тебя ожидает завтра. Жизнь здесь не песня, милая.
Он коснулся её плеча.
– Вам нужно уехать, Санса. Ради памяти вашей матери, я могу…
– Что с ним сейчас? – перебила она, крепче сжимая пальцы на обивке кресла.
– С кем?
– С Тайвином.
– Вас так волнует его судьба? – Он чуть наклонил голову, пытливо изучая лицо собеседницы.
– Он мой муж, – холодно ответила девушка.
– До утра. Потом его не спасут даже боги.
Она вскинула на него глаза, лихорадочно пытаясь хоть что-то придумать.
– Боги далеко. А вы – близко, – осторожно ответила она. – И вы могущественнее богов, лорд Бейлиш.
Он хмыкнул, делая вид, что не понимает намёка.
Ей не нравился его взгляд. Выражение лица. Этот самодовольный вид, лишённый мнимой скорби, о которой он говорил. Всё внутри девушки било тревогу. Вот только она даже не видела всей картины, находясь взаперти. «Информация – это оружие. И щит. Она спасает, и она убивает», – говорил муж. Что ж. Сейчас информация была нужна как воздух.
– Расскажите, что произошло. Всё, что знаете.
Он вопросительно поднял бровь.
– Я имею право знать. Вы же хотите, чтобы я вам доверяла? – Она попыталась располагающе ему улыбнуться. – Петир, пожалуйста. Я просто схожу с ума в безызвестности. Неужели такому благородному человеку, как вы, с добрым сердцем и широкой душой, совсем меня не жаль?
Мизинец посмотрел на неё с интересом. Помолчал немного, что-то взвешивая. Но девушка так жалобно смотрела, что он всё же ответил:
– Джоффри приказал лорду Тайвину явиться к нему. Обвинил в заговоре с целью покушения на венценосную особу. Серсея дала показания против отца. Утверждает, что всё лично видела и слышала. Стража схватила бывшего десницу и бросила в темницы. Я, как верный друг вашей матери, поспешил к вам, как только смог.
– Вы можете ему помочь? – уже в открытую спросила она.
– Кому? Самому деспотичному тирану, врагу вашей семьи и к тому же человеку, обвинённому в попытке отравить короля? Это же государственная измена.
– Я буду у вас в долгу. А Ланнистеры всегда платят свои долги, – весомо произнесла она.
– Думаете, вы можете дать, что я хочу?
– А чего вы хотите?
– А вы готовы обсудить цену?
Он стоял слишком близко. Его взгляд был липким и жадным. Так не смотрят на друзей. «Всегда ищи мотивы других», – стучали слова мужа в её голове, заглушая даже бешено колотящееся сердце. В ехидной улыбке Мизинца она уловила смысл, который показался ей мерзким, отвратительным. Санса с трудом сдерживала себя, чтобы не отшатнуться. «Даже противного тебе человека можно и нужно использовать. Нельзя недооценивать силу союзов», – вспоминала она слова Тайвина.
Бейлиш сделал последний шаг, разделявший их. Пересекая уже все приличия. Санса думала о том, что может беспомощно просидеть здесь под замком до самого утра. Если она сейчас его оттолкнёт или заденет его гордость, то помощи не получит уж точно.
Рука Мизинца словно бы невзначай легла на её талию. Значит, он не шутит – дела у её мужа действительно плохи, раз он не боится трогать жену десницы. Санса опустила взгляд на самодовольно скривлённые в ухмылке губы мужчины, что неотвратимо приближались к ней.
– Ваша шутка льстит мне, милорд. – Её резкие, уверенно звучащие слова остановили его, вызвав огонёк удивления. – Я понимаю, что такая глупышка, как я, не стоит внимания столь видного мужчины. Вы слишком умны, чтобы просить в награду всего лишь близость, не несущую вам никакой выгоды. Когда я стану леди Винтерфелла, я могу наградить вас щедрым наделом. Сделать вас одним из самых влиятельных северных лордов.
– Я лорд Долины. Хранитель Востока. Земель мне более чем достаточно.
– Разве бывает слишком много земель? Или титулов?
Его пальцы чуть крепче сжались на её боку.
– Вы ещё не скоро станете леди Винтерфелла. Если вообще станете. Думаете, король вас легко отпустит? Джоффри не из тех мальчиков, что отдают свои игрушки. А вы теперь окажетесь в полной его власти. – Он почти коснулся губами её уха, прошептав: – Без защитника вам не выжить.
Она боролась с желанием зарядить ему пощёчину. Оскорбив этого интригана, она лишь забьёт ещё один гвоздь в приближающуюся крышку гроба.
– Вы любили мою мать.
– Вы очень на неё похожи.
Он спустил руку на её бедро.
– Это мерзко.
– Мерзкие люди дольше живут, как правило. И счастливее.
Тайвин всегда говорил ей, что её выдают глаза. Она опустила их, чтобы Петир не увидел в них презрение и отвращение. Мужчина же понял это по-своему.
– Думаю, мы сойдёмся в цене. Моя помощь будет для тебя неоценимой...
– У меня есть время подумать? – Она все же упёрлась в его грудь руками, пытаясь мягко отстранить.
– До рассвета. Потом ему не помогу даже я, не то что боги. – Он отступил, но выглядел более чем довольным.
– Тогда не оставляйте дверь в свою спальню закрытой до рассвета, – сказала девушка, нарочно давая ему призрачную надежду. Пускай лучше этот тип с масляным взглядом будет сидеть у себя, лелея надежду на невозможное, чем строить новые козни где-то ещё в замке.
Петир насмешливо поклонился, развернулся на каблуках рыжих сапог с серебряными пряжками и покинул комнату.
***
Шаги бархатных башмачков королевы-регентши гулко отдавались в огромном, казавшемся бесконечном коридоре темниц. Одной рукой она брезгливо подобрала пышные юбки, чтобы те не касались покрытого слизью отсыревшего камня. Другой она судорожно вцепилась в факел, разгоняя впереди себя непроглядную, зловещую тьму. «Мне не нужно сопровождение, – зло заявила она гвардейцу, когда тот безмолвной тенью собрался спуститься сюда за ней. – Монстр крепко сидит на цепи».
От каменных сводов и обшарпанных ступеней, обитых сотнями ног обречённых, разило ужасом, отчаянием, животным страхом. Воздух пах плесенью, холодом и болью. Она приложила свою холёную ладонь к стене, покрытой мхом и влагой. Словно вбирая всю мощь и силу старинного замка. Затем она отворила скрипучую дверь и вошла в каземат.
Больше слепящий вблизи, чем светящий огонь в её руке очертил решётку и стоящую за ней фигуру мужчины. Серсея впилась взглядом в его расслабленные плечи, заложенные за спину руки, обращённый к ней равнодушный затылок.
– Отец.
Тайвин Ланнистер развернулся на каблуках. Неспешно. С достоинством. Даже сейчас, отметила про себя королева, в этом чёртовом каменном мешке, он выглядит гордо и непоколебимо. Она поджала губы и выше вздёрнула подбородок, встретившись с ним взглядом.
Глаза отца всегда имели на неё особое влияние. Зелёная безжалостная строгость, заставляющая её чувствовать себя неправильной, виноватой, недостойной его любви или хотя бы похвалы. Сейчас яростный взор несломленного льва горел негодованием, пренебрежением, разочарованием.
– Что с Сансой? – прервал тишину твёрдый, немного скрипучий голос.
Серсея вскинула голову выше, глаза её опасно сузились. Тонкие, красивые губы скривились в презрительной усмешке.
– Это всё, что ты хочешь узнать?
Она подошла к стене и вдела факел в металлическую петлю для него. Потом нарочито медленно развернулась, откинув назад тяжёлые золотые локоны. Обманчивая мягкость, грациозность хищницы, готовой рвать глотку за своих детёнышей.
– Ты чудовище, – вымолвила, наконец, она. – Ты всегда им был. Как мы раньше этого не замечали? Как моя мать могла полюбить того, кто уничтожает всех на своём пути? Все должно быть по-твоему. Малейшее неповиновение карается незамедлительно. Ты уничтожил Рейнов, вздёрнул их тела над воротами замка за то, что глупец подарил своей жене более богатое колье, чем у твоей, и хвалился этим.
– Я делал всё ради величия нашего Дома.
– Величия нашего Дома? – Она горько рассмеялась. – Ты делал всё ради своего величия. Своей гордыни.
Она чувствовала, как теряет контроль над своими эмоциями, повышая голос.
– Ты совсем потерял голову из-за этой северной девки. Чем она тебе так вскружила голову? Как ты посмел предать память нашей матери? Как ты посмел предать нас? Ты хотел убить Джоффри! Нашего короля, наше наследие, наше продолжение. Моего сына!
– Ты сама во всём виновата – полностью распустила мальчишку, потеряла над ним управление. Что ты вырастила, женщина? Он ведёт себя, как Эйрис II. Очередной сумасшедший король. Его место должен занять Томмен.
– Он твой внук!
– Ты присутствовала на всех королевских советах. Его исступленная злоба граничит с безумием. Предать весь Север огню, стереть все родовые Дома выше Перешейка? Объявить войну Мартеллам? Он втравит государство в войну, которую нам не выиграть.
– Плевала я на Север и на Юг! В пекло их, в пекло их всех!
Она так яростно ударила рукой по прутьям решётки, что они зазвенели.
– Всё, к чему ты прикасаешься, превращается в пепел. Ты безжалостно истребляешь врагов. Ты стёр с земли всю семью своей же девчонки. Хочешь изничтожить свой Дом. Ты уничтожил меня, – произнесла она с надрывом, прижимая руки к лицу. Потом порывисто их опустила и впилась в Тайвина горящим взором.
– Что, чёрт возьми, ты видишь, глядя на меня?! Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на молоденькую, глупую мордашку жены? Тебе нравится её наивность, нежность, мягкость. Я была такой же, отец! Ты убил всё это во мне!
Она выплёвывала слова, чуть ли не брызгая слюной, превратившись в злобную златовласую фурию.
– Иногда я задаюсь вопросом, почему я до сих пор называю тебя так? Отец. Ты никогда не стремился им быть. Палач, тиран, жестокий учитель. Твои уроки деспотично рвали мою душу. Ты хотел, чтобы я была сильной. Чтобы никого не боялась, была бесстрашной львицей. Чтобы все слышали мой рёв.
Она сорвалась почти на крик:
– Ты доволен?! Доволен тем монстром, что ты породил?! Я стала властной, жадной и бессердечной сукой. Красивая, опасная стерва, заставляющая трепетать своих врагов, как ты того и хотел. Которая теперь и глазом не моргнёт, когда тебе отрубят голову. Слышишь мой рёв, отец?! Доволен?!
Её глаза предательски заблестели слезами. Покрасневшее в ярости, искаженное прекрасное лицо выражало горечь, пытку, режущее её на куски страдание. Скрюченными от злости пальцами, она мяла в исступленной ярости бархатное алое платье.
И в этой гримасе боли, рвущемся из неё отчаянии, он снова увидел маленькую, боящуюся всего и вся девочку. Его златогривый котёнок, робко прижимающийся когда-то к широкой ладони отца. Его девочку зеленоглазку, любившую танцевать, заливаясь смехом в садах Бобрового Утёса. Его дочь, которой он в последний раз читал сказки на ночь ещё до смерти её матери.
– Сея, – тихо выдохнул он, едва прошелестев сухими губами.
– Ты убил Сею. – Слова тяжёлым камнем упали между ними. – Её больше нет. Её душа стала такой же озлобленной, загрубевшей, заскорузлой… Как и твоя. И знаешь что? – Её горькая улыбка резала, как нож. – Я ничего не чувствую. Я знаю, что завтра твою гордую башку снесут к Неведомому на площади. Перед всей той челядью, что ты так презираешь. И мне от этого совсем ни капельки не больно. Не жалко. Жалость – слабость. Страх – это слабость. Так ты меня учил?
Её щёки были мокры, а в зрачках плескалась мука.
– Тебе больше нечего у меня спросить?
– Что с Сансой?
Женщина дёрнулась, как от пощёчины. Крылья её узкого, аристократичного носа затрепетали от гнева. Она рванула к двери, сорвав со стены факел. Лишь на пороге она замерла, в скрюченной, неестественной позе, как если бы в её груди или животе проворачивали острый кинжал.
– Гори в Пекле. Папа.
Дверь с ужасающим скрежетом захлопнулась за его дочерью и он остался один в непроглядной тьме.
***
В комнату вошла Серсея. Следом за ней юркнула служанка с подносом.
– Ваша Милость. – Санса кивнула королеве-регентше, гадая, зачем та пришла к ней.
Женщина гневно смерила её взглядом, а потом заняла одно из кресел перед камином.
– Сядь, – коротко велела она Сансе. Девушка безропотно села на краешек второго кресла. Служанка же переставила с подноса на небольшой столик кувшин и два изящных стеклянных фужера.
– Поди вон, – бросила Серсея служанке. Та вздрогнула и задела подносом кувшин, чуть не опрокинув его на пол.
– Прочь, бестолочь! – выплюнула королева, выглядя чем-то раздражённой.
– Она этого не заслужила, – тихо вступилась за служанку Санса, когда прислуга покинула комнату.
– Осторожнее, – мрачно предупредила женщина. – Если начать задумываться кто и чего заслуживает, остаток своих дней можно провести оплакивая каждого человека в этом мире.
Королева как-то горько усмехнулась и наполнила оба фужера.
– Полагаю, немного вина не помешает нам обеим. – Она приподняла один из них, отсалютовав, а потом пригубила напиток.
Санса взяла в руки второй, больше из вежливости. Не зная, что можно ответить. Если она сейчас спросит о происходящем за этими дверьми, то выдаст Петира. Но и ночь была не бесконечной. Время предательски ускользало из пальцев.
– Знаешь, в чём смысл жизни? – вдруг спросила королева, смотря на покачивающуюся рубиновую жидкость. – В детях. Если бы не мои дети, я бы давно бросилась с башни Красного замка. Я живу только ради них.
– И ради Джоффри?
Их взгляды встретились. Белки глаз королевы был розовыми. Как от долгих слёз.
– И ради Джоффри, – глухо ответила она. – Когда-то он был для меня всем. Я долгими часами смотрела на него. На его пряди волос. Крошечные ручки и ножки. Он был таким хорошеньким. Говорят, плохие люди были ужасными детьми. «Так мы и знали, всё было ясно уже тогда». Чепуха! Когда он был со мной, он был счастлив. И это никто у меня не отнимет. Каково это чувствовать, что у тебя кто-то есть…
Серсея снова отпила вино.
– Пей уже, не отравлено, – бесцветным голосом скорее приказала, чем попросила королева.
Санса сделала крохотный глоток. Кислый, чуть горчащий напиток обжёг горло.
– Это особенная связь родителя и ребёнка, – продолжила Серсея. – Она священна. Такая прекрасная. И такая тонкая. Её легко порвать. – Женщина покачивала в пальцах фужер и всматривалась в него, будто пытаясь что-то увидеть. – Знаешь, что будет, если один из держащих туго натянутый канат, отпустит свой конец? – Она отбросила тяжёлые золотые локоны назад. – Он больно ударит по второму. Если связь родителя и ребёнка рвётся, происходит то же самое. И не важно, кто именно отпустил.
Серсея стрельнула глазами на притихшую собеседницу и скривила губы в подобие улыбки, увидев ополовиненный фужер в её руках.
Сансе напряглась под торжествующим взглядом королевы. Он был злым, насмешливым, победоносным. Девушка перевела глаза на кувшин с вином. Сомнений не было – они пили одно и то же. Себя бы королева травить не стала. Но вот что могли выпить они обе такого, что навредило бы только Сансе?
– Лунный чай? – она спросила спокойно, стараясь сохранить лицо. Ликующий блеск в глазах женщины напротив говорил лучше любых слов. Вот отчего горчил напиток.
– Знаешь, что твой защитничек сидит в темнице? – протянула королева и сама же себе ответила, с измученным видом: – Знаешь, голубка. Знаешь. Мне уже доложили, что этот скользкий Пересмешник был у тебя.
– Тайвин – ваш отец.
Серсея посмотрела на неё почти сердито, с плохо скрываемой досадой.
– Значит, вы не думали, что сын захочет его смерти? Думали, что сможете остановить его? – высказала свою догадку Санса.
Серсея поморщилась и наклонила свой фужер, тонкой струйкой выливая вино на ковёр.
– Знаешь, что сказал мне отец, когда я к нему спустилась? – Она подняла к глазам тонкое стекло, с парой оставшихся на нём алых капель. – Я готова была предложить ему руку помощи. Я смотрела в его глаза и искала хоть что-то от него прежнего… А он всё твердил твоё имя. – Королева швырнула фужер в стену. С хрустальным звоном он вспыхнул облаком стеклянной крошки.
– Мой сын обезумел из-за тебя и никак не хочет забыть. Мой отец из-за тебя завтра лишится головы. Я ненавижу тебя, мелкая северная дрянь. Я ненавижу своего отца за то, кем он стал из-за тебя. Горите оба. Эту ночь ты проведёшь с ним, истекая кровью в муках. Пусть полюбуется в последние часы на долгожданного наследника. Стража! – Двое мужчин в латах немедленно вошли в комнаты. – Уведите её! И бросьте в камеру к Тайвину Ланнистеру!
***
Темнота действовала отупляющее. Заставляла терять ощущение реальности, давила, дезориентировала. Он даже не знал, сколько прошло времени. Полночи? Ночь? Больше?
Когда неожиданно заскрежетала дверь, Тайвин поморщился. Кто-то тяжело вошёл, с тихим клацаньем вставил факел в держатель и, так же грузно топая, вышел, прикрыв за собою дверь.
– Дедушка? – раздался тоненький, до боли знакомый голос.
– Томмен? – Десница удивлённо развернулся, не веря в происходящее. – Что ты тут делаешь?
Мальчик закусил губу, с детской непосредственностью жалобно смотря на деда. Тайвину показалось, что тот едва заметно ёжится.
– Тут холодно, ты простудишься, – добавил мужчина, жалея, что у него нет плаща для ребёнка и чувствуя полною абсурдность ситуации. – Тебе нельзя тут находиться. Как ты сюда попал?
Внук неуверенно переступил с ноги на ногу.
– Меня Буклан пустил, – виновато произнёс он.
– Кто?
– Стражник. Он сейчас там. – Мальчик мотнул головой в сторону закрытой двери. – Он добрый. Буклан не раз прятал у себя Сира Царапку, когда брат на него охотился. Я ему принёс пирожков с кухни, чтобы он меня пустил к тебе. А он взял с меня слово, что я не подойду к решётке.
Тайвину начало казаться, что он сходит с ума. Что все вокруг мираж, галлюцинация, злая насмешка.
– Это правда? – вдруг тихо спросил мальчик, глядя себе под ноги. – Ты хотел убить моего брата?
Слова внука, заданные робко, еле слышно, задели в мужчине что-то живое. В них была серьёзность, неверие, надежда. Словно он до последнего надеялся, что его разыгрывают и сейчас из-за угла выйдет старший брат и посмеётся над ним. Даже сейчас, помня все жестокие выходки Джоффри, эта чистая невинная душа жалела его и не хотела ему ничего дурного.
– Да, – с трудом ответил мужчина.
– Почему? – Томмен сдвинул светлые бровки, поднимая глаза на деда.
Такие же, как у его матери. Как у его отца. Как у Мирцеллы, Кивана, Гериона… Тайвин смотрел и видел в этом десятилетнем ребёнке всех Ланнистеров разом. Словно время обернулось вспять и это его младший брат смотрит на него, недовольный, что Тай отказывается с ним участвовать в дерзкой забаве. Или Джейме, готовый расхныкаться, что его опять заставляют читать.
– Ты не поймёшь, – глухо ответил мужчина.
У него не было других слов для внука.
Мальчик раскрыл рот, силясь что-то сказать. Потом закрыл. И снова открыл. Он явно силился что-то спросить. И этот вопрос был для него тяжелее предыдущих.
– А меня? Меня ты смог бы? – выдал он, наконец.
Что-то сжалось в груди Тайвина. Он почувствовал подступивший к горлу ком. Мужчина приблизился к решётке и протянул сквозь неё руку.
– Томмен… Подойди ко мне, пожалуйста.
Мальчик, закусив губу, какое-то время смотрел на него. А потом выдохнул:
– Я боюсь тебя, дедушка.
И вылетел вон, хлопнув дверью. Рука десницы, неловко зависшая в воздухе, дрогнула. Тайвин отошёл от решётки, беспокойно закружив по камере, как пойманный дикий зверь.
В голове смешались все мысли. Когда, когда, когда все пошло не так? Нарисованная им самим в голове идиллия рушилась на глазах. Джейме должен был стать хранителем Запада, Серсея править в Просторе, Север не пошёл бы против них из-за Сансы, а внучка со временем заматерела (кровь – не вода, дала бы о себе знать) и подмяла бы под себя Юг. После смерти Тайвина, Тирион занял бы его место десницы и держал в узде все семь, чтоб их, королевств. На шлюх отвлекаться у него время не будет – Тайвин выбрал ему достаточно своенравную невесту. Та скорее согласится оскопить навязанного муженька, чем носить рога. Потом подрос бы Томмен, нахватавшись чего полезного от любимого дяди... Знамя Ланнистеров гордо реяло бы повсюду. Львы везде, даже на троне. Вот эта была бы картина! Вот это наследие! Его плоть и кровь, глубоко пустившая когти во весь материк. Кровь…
Он уставился на собственные руки. Сколько на них было крови? И он был готов добавить к ней ещё. Своего Дома. Своего внука. Джоффри хотел смерти Тириона. Угрожал Джейме. Мог убить Сансу и её нерожденное дитя. Как горько признавать, что твоё продолжение превратилось в нечто отталкивающее, больное, порочное. Ищущее наслаждения в жестоких муках и смерти ни в чём не повинных людей. Откуда в нём это всё?
«Ты чудовище» звенели в ушах слова дочери. «Я боюсь тебя, дедушка» жгли слова внука калёным железом. Мужчина устало опустился на пол, привалившись спиной к грубому камню стены. «Я боюсь тебя, дедушка» словно выжжено на подкорке, отдаваясь тупой болью в груди.
Дверь снова заскрежетала. Хоть бы кто её смазал!
– Убирайтесь вон. Я никого не хочу видеть, – тяжело ответил мужчина.
– Даже меня? – раздался тихий голос Сансы.