На туалетном столике, среди множества бутылочек с духами и всякими безделицами, стоял массивный ларец из светлого дерева. На откинутой резной крышке выструганные линии складывались в высокий утёс с замком, возвышающийся над морем. Внутри же этого сундучка было множество ракушек.

      Серсея с задумчивым видом достала одну из них. Большую, желтоватую, с длинными выступами и коричневыми полосками. Ухоженные тонкие пальцы почти с нежностью гладили плавные изгибы. Когда-то давным-давно её брат отважно нырял с утёса. Не страшась высоты, минуя скалы. Он вновь и вновь отдавался солёным волнам, смеясь и играя. И приносил ей ракушки.

      Кто-то гулко постучал в дверь. Как будто металл по дереву.

      – Входи, – бросила королева, уже догадываясь, кто это. Она убрала ракушку на место и плотно закрыла крышку ларца.

      – Я хочу знать, что происходит, – с порога начал её брат-близнец. – Почему наш отец сидит в темнице? Почему я последним узнаю, что твой сын приговорил его к казни?

      – Мой сын? – с выражением произнесла она, даже не удосужившись посмотреть на него.

      – Не начинай, – предупреждающе сказал он, проходя ближе. – Когда ты планировала мне всё рассказать?

      – Утром, – бесцветным голосом ответила королева, продолжая сидеть с безразличным видом за столиком. Она взяла в руки пузатую баночку с нюхательной солью. Бока её отливали перламутром.

      Джейме вырвал баночку и с тихим звяканьем резко поставил её обратно на стол.

      – Рассказывай. Быстро, – велел он, нависнув над ней.

      – Что ты хочешь услышать? Что отец в очередной раз отнёсся к нам, как к бездушным марионеткам? Ему плевать на любого из нас. Неугодных он просто готов убрать.

      – О чём ты?

      Она подняла своё лицо к его. Между ними было не больше фута.

      – Он хотел отравить Джоффри. Чтобы его место занял Томмен. Которым крутить было бы куда удобнее.

      Джейме отпрянул от неё.

      – Ты бредишь. Отец никогда бы на это не пошёл.

      – Я все видела и слышала. Собственными глазами и ушами.

      – И поспешила отправить его на плаху?

      – Мой отец или мой сын? – Она взвилась со своего места, как пружина. – Для меня выбор очевиден. Я не жалею ни о чём и поступила бы так снова!

      Джейме с неверием смотрел в полные ярости глаза сестры.

      – Ланнистер не должен идти против Ланнистера.

      По лицу её пробежала досадливая гримаса.

      – Мне иногда казалось, что вся семья держится на этой осточертевшей всем фразе. Вот только первым порвал эту черту отец.

      – Ты тоже переступила этот порог, – с нажимом произнёс он. – Сколько ещё раз мы нарушим этот наказ, коль больше ничто нас не держит?

      – Тысячи, – с особой горечью она уронила это слово.

      Словно совладав, наконец, с собой, Серсея выше вздёрнула голову, приняв гордый и надменный вид. Глаза её обдали брата холодом.

      – Ты всё ещё не простил меня, верно? Ненавидишь теперь?

      – Это ты всех ненавидишь. Ничего уже не видишь за этой взявшейся из ниоткуда злобой.

      В дверь тихо постучали. Лицо Джейме напряглось.

      – Боги, почему я люблю женщину, полную ненависти? – выпалил он и порывисто притянул к себе сестру, безжалостно целуя.

      Кто-то снова постучал в дверь.

      Серсея зашипела, как кошка, пытаясь оттолкнуть брата. Но он лишь грубее сжал её тело сквозь платье и начал рвать шнуровку корсажа.

      – Отпусти, – выдохнула она, пытаясь отвернуть голову.

      – Никогда, – рыкнул он ей в шею, начиная задирать многочисленные юбки.

      Стук настойчиво повторился.

      – Убирайтесь! – крикнула Серсея, грубо притягивая голову брата за волосы. И уже сама впечаталась в его губы своими.

***

      Тирион, прислонившись к шершавой стене, буравил отца взглядом. Тайвин отвечал тем же, молча созерцая младшего отпрыска.

      – Ничего не хочешь мне сказать? – полумуж первый нарушил тишину.

      – Пришёл поглумиться над отцом в последний раз?

      – Это будут твои последние слова? Не очень-то оригинально.

      – Оставь эффектные фразочки шутам и жонглёрам. – Складка у рта Тайвина стала чётче. Губы сложились в прямую, сухую линию.

      – Ты всегда сравнивал меня с шутом… Называл дураком, – протянул Тирион. – Хотя бы сейчас, зная, что твой последний час близок, скажи честно. Будь у тебя бастард, ты относился бы к нему лучше, чем ко мне?

      Тайвин смотрел в разномастные глаза сына. Правый своей противоестественной чернотой безжалостно будил воспоминания, которые было не забыть.

      – Говорил. И повторю. Ты дурак, Тирион.

***

      Много лет назад.

      Тайвин Ланнистер, грузно опершись руками на стол, вперил свой взор в лежащего перед ним младенца. Душу мужчины рвали острые когти чего-то тёмного, пугающего, рвущегося из груди, ломая рёбра. Он никогда не думал, что можно настолько ненавидеть. Желать не одной смерти, а тысячи – для одного. Если бы было это возможно, он обрушил бы все муки Пекла на того, кто разрушил его мир, а потом сам бы спустился за ним в преисподнюю, чтобы не дать расслабиться даже там. Но тот человек был далеко.

      Тайвин, тёмный лицом, дрожа от ярости, смотрел в правый, ярко-фиолетовый глаз ребёнка. Такой же, как у всех Таргариенов. Мужчина вновь и вновь то хватался за рукоять кинжала на поясе, то уверял себя, что сейчас вынесет этого уродца из замка и швырнёт на скалы. Пускай вороньё и море убьют его позор. Он представлял раз тридцать, а то и сорок, как лезвие пронзит маленькое тельце, посмевшее лишить его всего.

      Левый же был зелёным. С тем характерным оттенком, присущим всем Ланнистерам. Один в один, как у той, что никогда бы не простила ему этот поступок.

      «С такими глазами ему не жить», – подумал мужчина, снова переведя взор на правый – слишком узнаваемый. А потом повернув голову к трясущемуся от страха мейстеру. Он уже и забыл про него.

      – Есть способ изменить цвет? – хрипло спросил Тайвин. Собственный голос казался чужим, деревянным.

      – Милорд, понимаете… – замялся старик.

      – Да или нет?! – нетерпеливо рыкнул лорд.

      – Я могу сварить одно зелье.

      – Готовь. Немедленно.

      Тайвин не замечал его мышиной возни. Вспомнил о нём, лишь когда мейстер посеменил к нему с бутылочкой с мутной жидкостью в руке.

      – Дитя слишком слабое. Процедура слишком болезненная. Он может умереть.

      – Не выживет – не Ланнистер, – жёстко сказал Тайвин.

      Мейстер кивнул и медленно наклонил бутылочку, тонкой струйкой направляя зелье. Младенец истошно запищал. Тщедушное тельце судорожно забилось, удерживаемое руками лорда. Мужчина крепко держал ребёнка и напряжённо вглядывался в раскрасневшееся от плача сморщенное личико. Когда он оттянул пальцем веко, полное слёз, радужка была уже угольно-чёрной. Почти сливаясь со зрачком.

      – Выживет, – прошептал одними губами мужчина, горько чувствуя одновременно сожаление и облегчение разом.

      – Могу я идти, милорд? – на свою беду подал голос мейстер.

      Тайвин повернул к нему голову. Старик был единственным, кто знает про зелье. И про настоящий цвет глаз.

      – Можешь, – коротко ответил лорд. Рука его незаметно легла на «Пламень». Мейстер облегчённо вздохнул. И сразу же осел на пол. Тайвин резким движением перерезал ему глотку кинжалом. – Но недалеко, – договорил он уже трупу.

      Младенец всё ещё заливался громким плачем. Мужчина сдёрнул с себя плащ в родовых цветах, обернул в него ребёнка и вышел за дверь.

      Встретившаяся ему служанка посмотрела на хозяина с каким-то суеверным ужасом. Только сейчас Тайвин почувствовал липкую влагу на лице и раздражённо вытер её рукой. Ладонь окрасились кровью незадачливого свидетеля.

      – В комнате – убрать. Ребёнка – кормилице. Найдите лучшую. Он, всё-таки, Ланнистер.

      – Милорд, – едва выговорила служанка, когда хозяин передал ей свою ношу и уже развернулся уходить.

      – Ваш брат уже позаботился, чтобы кормилицу нашли… Вам принести ребёнка потом? Когда его накормят.

      – Я не хочу его видеть, – раздражённо бросил лорд и удалился прочь.

***

      – Говорил. И повторю. Ты дурак, Тирион.

      Лицо сына стало напряжённым.

      – Осторожнее. Иногда многое может зависеть и от простого дурака.

      – Думай что хочешь. У меня нет бастардов.

      Тайвин скользнул глазами по полу, местами прикрытому гнилой соломой.

      – Наслаждаешься, видя меня здесь? Тебе всегда нравилось меня позорить.

      – Если я дурак, то ты дурак дважды. – Тирион окинул взором каменную клетушку. – Здесь не так уж и плохо. Это камера значительно лучше той, в которую меня бросили в Орлином гнезде.

      – Я развязал из-за тебя войну, если помнишь.

      – Ты сделал это только для того, чтобы никто не усомнился в твоей безжалостности.

      – Это разговор глухого с немым. Дай хоть умереть спокойно! Я не желаю тратить последние часы на подобные дискуссии!

      – Ты умрёшь, – со странным спокойствием ответил полумуж. – Но не сегодня.

      Глаза Тайвина дёрнулись в сторону сына.

      – И кто же спасёт меня от подобной участи? Неужто ты?

      – Ты хотел бы увидеть кое-кого другого, верно? – Тирион усмехнулся. – Могу тебя утешить. Джейме сейчас старается отвлечь мою милую сестрицу. Ради тебя. Не думал, что твоя жизнь будет зависеть от пороков детей?

      – Что за мерзость ты несёшь?

      – Не делай вид, что тебе не известно про их связь. Маленький спектакль с разоблачением Серсеи, что ты демонстративно устроил перед её братом, говорит о многом. Пускай хоть раз Джейме сделает это с сестрой на благо семьи. – Бес осклабился в наглой улыбке. – Тебя стоило идти спасать только ради этого выражения лица.

      – Придушу, – процедил Тайвин, поднимаясь с пола.

      – Вот и поговорили. Дурак, дважды дурак и двое похотливых близнецов. Славная у нас семейка!

      Тирион тряхнул связкой ключей и отпер решётку.