Томмен нёсся за неугомонным котом. Галереи, коридоры, лестницы, залы. Всё это сменилось на кухни, прачечные, задний двор. Усатый проказник летел вперёд, как угорелый. Король, весь раскрасневшийся от бега, уже не видел ничего, кроме мелькающего впереди трубой серого, распушённого хвоста. Он весь взмок, да и солнце припекало изрядно, но азарт бурлил в крови и не позволял сдаться. Котяра проскочил под телегой с бочками – прокатился под ней и Томмен, кот нырнул под юбкой служанки, зажавшей в руках упитанного гуся – юный король обогнул заохавшую от испуга девушку, увернувшись от столкновения в последнюю секунду. Вдруг кот свернул за угол, перемахнул пышную клумбу и ломанулся в самую гущу кустов под стенами замка. С воинственным настроем Томмен влетел за ним в кустарник, проскользил по траве, а потом, неловко взмахнув руками, упал в небольшую отдушину подвала.

      Сдавленно пискнув, мальчик приземлился, как самый настоящий кошак, на все четыре конечности. Мокрой от бега спине стало мгновенно зябко. Тут было холодно. Темно. Страшно. Маленькое сердечко короля трепетало в груди, билось, как у загнанного зверька. Глаза медленно привыкали к темноте.

      Сначала ему казалось, что вокруг ничего нет, кроме чернющей, как пролитые чернила, тьмы. Но в какой-то момент он беспомощно заморгал, а потом и вовсе вытаращил вовсю глазища – перед ним вырастало чудовище! С каждым взмахом ресниц из черноты проступал силуэт. Грозный, острый, насмешливый. Гнутые плавные линии всё светлели, превращаясь в исполинскую челюсть. Гигантский рот наполнился зубами. Череп выплыл из мглы белым мрамором, с зияющими глазницами и хищными наростами. Шипы, клыки, закостенелые гребни – всё было устрашающим, огромным, больше самого мальчика. Глазницы чудились бездонными глазами и были словно устремлены на самого Томмена. В них была злость и жестокость.

      Ребёнок испуганно выдохнул, разглядывая то, что осталось от дракона Таргариенов. Перед такой громадиной он чувствовал себя маленьким, крошечным, незначительным. Добровольно пришедшей едой на один зубок. Томмену стало не по себе от этого чувства. Он сжал свои кулачки, шагнул навстречу монстру и сказал его морде:

      – Я – король.

      Фраза, что должна была звучать гордо и грозно, превратилась в нечто жалкое и трусливое. Она не внушала должного уважения. Выведенная дрожащим голосом ребёнка она звенела едва ли лучше визгливого, порою плаксивого заявления его покойного брата. «Я – король!» – кричал Джоффри так, что впору было ещё топнуть ножкой.

      Вдруг на смену хаотичным мыслям, что разбегались испуганными зайцами, пришло спокойствие. Тяжёлой и уверенной поступью львиных лап.

      – Я – внук Тайвина Ланнистера!

      Эта фраза понравилась ему гораздо больше. Голос больше не дрожал, хоть его всё ещё колотило от холода. Не подобает Ланнистеру трепетать перед всего лишь костями. Не мог Томмен позволить себе разочаровать дедушку. Даже мысленно.

      Мальчик медленно подошёл к белеющей во тьме пасти. Челюсти, виски, клыки, шипы, что покрывали мощную голову, словно светились собственным жемчужным светом. Томмен робко коснулся величественного зуба. Он был прохладным и удивительно гладким. Кончик его выглядел тонким, лёгким и удивительно крепким. Дядя Тирион когда-то рассказывал ему о свойствах костей этих волшебных животных.

      Томмен тоскливо покосился на крошечное окошко под самым потолком, затянутое густым кустарником. Удивительно, как он ничего себе не сломал, падая с такой высоты. Обратно он не допрыгнет до него. Надо искать другой путь.

      Когда он обошёл первый череп, то увидел и множество других. Всё помещение представляло собой вытянутую, возможно, даже бесконечную галерею, по обеим сторонам которой скалились драконьи морды разной величины. Вот куда отнесли остатки величия Таргариенов. Династии, что сокрушили его отцы. Папа-король сразил в поединке принца Рейгара. А папа-Джейме пронзил сердце Безумного Короля.

      Чем дальше он уходил от единственного и крошечного окошка, тем сложнее было рассмотреть хоть что-то вокруг себя. Вдруг раздался сухой, возмущённый хруст. Нога мальчика словно провалилась в большущую скорлупу. «Вот и я сокрушил кого-то из Таргариенов», – подумал мальчик, балансируя на одной ноге и пытаясь стянуть с другой маленький череп дракона. Этот наверняка при жизни был размером с лошадь.

      Томмен честно пробовал считать шаги, но быстро сбился со счёту. Глаза будто облекли чёрной бархатной лентой. В ушах гулко отдавались собственные шаги и дыхание. Он выставил руки вперёд, растопырив пальцы, но сколько бы он ни шёл, они ловили лишь воздух.

      В какой-то момент он споткнулся обо что-то и больно упал на четвереньки. На глаза навернулись слезы. Хотелось просто свернуться калачиком и закричать: «мама!». Вот только он понимал, что она его здесь не услышит.

      «Ты – Ланнистер, – всплыл в голове родной мужской голос. – Львы не плачут». Томмен с усердием размазал кулаком влагу по лицу. Оперся ладонями о пол, собираясь уже оттолкнуться от него и встать. Пальцы почувствовали странный выступ. Ребёнок замер, а потом зашарил руками по полу, ощупывая свою находку. Люк. Он упал на круглый каменный люк, который, наверняка, вёл в какой-нибудь тайный ход! Совсем как в сказке! Мальчик потянул края люка на себя, но тот никак не поддавался. Через некоторое время он оставил свои попытки, расстроенно пнул препятствие и пошёл дальше, ступая на этот раз осторожнее.

      Почти сразу же перед ним выросла дверь. Дощатая и обитая полосками железа. Закрытая. Сколько мальчик не тянул её за увесистое металлическое кольцо – она не открывалась. Надеясь, что рядом с ней может оказаться ещё одна, мальчик пошёл вдоль стены, шаря руками по грубому камню. Внезапно один, самый шершавый и угловатый, провалился под давлением его ладони. Сзади что-то заскрежетало и зашуршало. Томмен, ориентируясь на звук, двинулся на поиски. Нога уже через четыре шага не нашарила опоры, и он пугливо замер, а потом опустился на четвереньки, ощупывая своё открытие. Найденный им ранее люк отъехал в сторону. Руки чувствовали стенки уходящего вниз колодца и ступеньки, что, видимо, спускались туда же по кругу. Не видя другого выхода, – собственно, он по-прежнему не видел ничего вокруг себя – мальчик стал спускаться по выступам-ступенькам. Одна, вторая, третья… Волосы его взъерошил лёгкий ветерок из этого узкого туннеля. Быть может, выход совсем близко?

      Сзади снова заскрежетало. Быстрее, жёстче и окончился этот звук громким лязгом-стуком. Томмен бросился назад и заколотил руками по закрывшемуся камню. Теперь пути назад действительно не было. Он ощупал его края несколько раз по кругу и понял, что на этот раз он встал плотнее прежнего. Видимо, до этого механизм заедал и поэтому люк остался выпирающим из пола. Во всех сказках потайные ходы должны были быть незаметным, а не заставляющими людей падать, привлекая тем самым к ним внимание.

      Сердце мальчика испуганно ухнуло, когда он понял ещё кое-что. Судя по звуку, люк закрылся с такой силой, что если бы он замешкался на его краю, ему бы не поздоровилось.

      В туннеле было холоднее, чем в галерее с драконами. Проведя пальцами ещё раз по стенам, он наткнулся на слизь. Король отдёрнул руку и спешно вытер её о штаны. Ступени-выступы из стен казались хлипкими под ногами. Спина его напряглась, он весь похолодел от мысли, что они могут проломиться, и он рухнет в эту сосущую пустоту.

      – Дедушка, – жалобно прошептал он одними губами.

      «Сама по себе темнота не страшна, – ответил добрый голос из воспоминаний на самое ухо. – Страх – это слабость. Львы не боятся». Ребёнок сглотнул и зажмурился. Ничего не изменилось. Если не открывать глаза, то можно подумать, что он совсем-совсем не в темноте. Если он не будет трусить, то сможет двигаться дальше. Оставаясь на месте, он никак себе не поможет. Нельзя поддаваться слабости. Мальчик снова положил ладонь на противный, отсыревший камень стены. Захотелось отдёрнуть руку, но он сдержался. Главное сейчас – безопасность. А стена была какой-никакой опорой. Воображение нарисовало впереди льва. Величественный зверь бесшумно и царственно ступал тяжёлыми лапами с мягкими подушечками по камню. Лев оглянулся и посмотрел на него глазами деда, безмолвно зовя за собой. Немного успокоившись с таким грозным защитником, – пускай даже воображаемым – Томмен стал осторожно спускаться по винтовой лестнице.

      Голова кружилась от крутых загибов и дезориентирующей, давящей темноты. Но лев шёл вперёд, и мальчик следовал за ним. И как-то совсем незаметно страх ушёл совсем, а ступеньки закончились, сменились ровным коридором. Каблучки сапог короля, как бы бесшумно он ни старался ступать, отдавались звонким стуком об пол, а гладкие стены вокруг отвечали ему эхом. Сжав волю в кулачок, он усилием воображения дополнил их звуками цоканья когтей льва о камень. Так ему стало чуточку легче. Лев посмотрел на него снисходительно, но возражать не стал.

      Коридор вился бесконечной змеёй вперёд. У Томмена уже ноги устали от столь длительного приключения. В животе предательски заурчало, а по рукам ходили мурашки. Он почти отчаялся, когда наткнулся на полностью железную дверь. Король с усилием надавил на неё обеими руками, и она неохотно поддалась. В глаза ударил яркий солнечный свет. Он закрыл ладошкой лицо, пытаясь проморгаться. Как только он вышел и отпустил её, она с лязгом захлопнулась назад. Покрытая с наружной стороны мшистым камнем, она мгновенно слилась с фасадом старого дома. «Спасибо», – прошептал Томмен льву. Тот кивнул и растаял в воздухе.

      Король, уже окончательно привыкший к дневному свету, с любопытством рассматривал явно заброшенный дворик, расположенный в низине. Открыв обветшавшую деревянную створку ворот, он очутился на узкой улочке города. Прямо по центру её шла сточная канава, по которой текли помои и нечистоты. Рядом с ней, ничуть не стесняясь проходивших мимо людей в лохмотьях, огромная крыса грызла куриную голову. К деревянным и глиняным стенам домов привалились спинами попрошайки, громко просящие милостыню. И лишь за самыми крышами из гнилой соломы где-то вдали высились стены Красного Замка.

      Томмен двинулся в сторону родимого дома, но ему загородил дорогу бродяга. Вонючий, грязный, с язвами на лице и шее. Ребёнок попятился от него и врезался спиной в кого-то еще.

      – Не ожидал увидеть тебя здесь, Томмен, – раздался мужской голос, а жёсткая ладонь мгновенно зажала ребёнку рот.

***

      – Не хочешь увидеть наши формы, красавчик? – томно обратилась к рыцарю на гнедом коне легко одетая «торговка». Вывеска над дверью, на которую опиралась спиной эта девушка, поправляя корсет с безнадёжно низким вырезом, гласила: «Глубокий горшок». В окнах трёхэтажного дома действительно стояли глиняные изделия. Правда, с весьма фривольными вылепленными картинами на их боках. Осфрид не питал иллюзий относительно того, чем же действительно торговала данная горшечня. Хоть бордели и были официально закрыты, но столь скользкий бизнес всё равно остался – ушёл в подполье.

      – В другой раз, – устало отозвался он, пытаясь заставить обойти своего коня неудачно вставшую посреди дороги телегу со свиными тушами.

      – Подайте ради Семерых, – ныл полуслепой старик с протянутой дрожащей рукой, стоящий у красильни. Просящих милостыню нищих можно было увидеть на каждом углу – и это на одной из центральных улиц! Страшно было представить, что творилось в Блошином Конце.

      Проклятая телега с дохлыми, уже порядком завонявшими свиньями как назло столкнулась с обозом с кудахчущими в плетёных клетках курами. Кеттлблэк выругался и натянул поводья, заставляя красавца-жеребца обогнуть досадливое препятствие. Конь недовольно фыркал и воротил морду. Если бы не снующий туда-сюда разношёрстный люд, Осфрид давно бы пустил его галопом до самого Красного Замка. Он чертовски устал с дороги. Хотелось поскорее смыть с себя пыль и грязь Королевского Тракта.

      В людской массе послышались крики. Какие-то ропчущие и недовольные, а другие – одобрительные. Из толпы выделилось множество подростков в серых робах и вырезанных на лбах семиконечных звёздах. Они держали вилы, дубины, копья – кто во что горазд. У некоторых сверкали в руках ножи.

      «Торговка» на пороге фривольного заведения испуганно заголосила, когда её подвинули в сторону и хлынули внутрь эти послушники:

      – Что вы делаете?! Вам сюда нельзя! Это частная собственность лорда Петира Бейлиша!

      Но ей грубо дали по лицу, и она отлетела в сторону. Из борделя послышались крики, ругань, страдальческие стоны. Несколько клиентов уже выбежали, гонимые ударами плёток молодых фанатиков.

      – Дела в столице дрянь, – пробормотал под нос себе Осфрид, спешно разворачивая коня на более мелкую улочку от греха подальше. Его брат, Осни, писал ему, что количество воробьёв в столице резко выросло. Посвятившие себя вере не могли быть отправлены на Стену. Его Воробейшество очень быстро напомнил об этом своей пастве. И многие матери здраво рассудили, что чем отправлять детей в вечную мерзлоту и стужу, где угроз хватает от клыков сумеречных котов и медведей до набегов одичалых, то уж лучше оставить детей таким образом в тепле, в родном городе. В обоих случаях человек отрекался от фамилии, от семьи, от наследства. Но в септе не было смертельной угрозы, да и были послушники вольны ходить куда хотят, в том числе посещать отчий дом. Стоит ли говорить о том, насколько много теперь стало младых и злых на свою судьбу воробьёв? Замерший перед горящим трактиром Осфрид боялся представить себе ответ на этот вопрос.

      Вдали зазвонили колокола Красного Замка. Что на этот раз произошло?

***

      Остро заточенный кончик пера нырнул в чернильницу и снова заскользил по пергаменту. Петир недовольно цокнул языком и пробежался глазами по уже написанному. Речь для встречи с представителями Железного Банка пока не казалась ему удачной. На столе уже лежали несколько отвергнутых им черновиков. Придавленные массивным подсвечником, чтобы не разлетелись – окна в каюте были открыты настежь. Якобы для проветривания помещения. На деле Бейлиш втайне надеялся, что докучливая птица, важно расхаживающая сейчас по каюте, вылетит в окно куда подальше и не вернётся.

      Санса оставила пересмешника вне клетки после попыток приучить его к команде «Ко мне». Петир мельком заявил, что данная команда больше была бы уместна собаке, но девушка возразила, что свою лютоволчицу она когда-то начинала учить именно с этой команды, и она довольно полезная. Санса в итоге почти весь день провозилась с этой подушечкой перьев. Летал он тяжело, забавно. Но чаще предпочитал передвигаться по каюте пешком, смешно переваливаясь и стуча когтистыми лапками по полу, будто маршируя.

      – Ты слишком много времени уделяешь этой прожорливой птице. Пускай им займётся служанка, – заявил он ей тогда, когда заметил, что она снова наполняет крохотную кормушку зерном. И ладно бы он ещё его съел! Половину раскидал по клетке, паразит.

      – Отец нам говорил, что мы должны сами ухаживать за своими животными. Что мы в ответе за тех, кого приручили. Я сама всегда заботилась о Леди, – ответила ему тогда девушка.

      Мизинец покосился на тяжело запрыгнувшую на диванчик птицу. «Я посмотрю на неё, когда этот засранец куда-нибудь нагадит», – подумал Петир, возвращаясь к написанию письма. Стоило ему отвлечься, как он услышал звук когтей о обивку диванчика.

      – Я всё вижу, – сказал он шкодливой птице в который раз за сегодня.

      Пересмешник замер, смущённо поджал проказливую лапку, а потом спрыгнул с дивана и громко затопал к сундуку. Из него торчала длинная пёстрая лента. Птица покосилась на хозяина.

      – Я всё вижу, – повторил Бейлиш.

      Пернатый демонстративно повесил голову и промаршировал дальше. «Хоть какой-то команды слушается, паршивец», – пронеслось в голове у Петира. Как-то вышло само собой, что питомец реагировал только на эту фразу.

      Птица тем временем захлопала крыльями и с видимым усилием подняла свою тушку на стол. Процокала когтями чуть ближе, заглянула мужчине под руку, кося блестящим глазом на недописанную речь.

      – Я тобой заниматься не буду. Жди свою хозяйку, – мужчина отодвинул от себя птицу. Та, проскользив по лакированному столу, посмотрела на него почти обиженно. А когда перо вновь заскользило по бумаге, он стал подталкивать клювом чернильницу к краю стола.

      – Я всё вижу!

***

      Гребень с розовыми опалами плавно взлетал в изящных пальцах, раз за разом погружаясь в пышную медную гриву. Санса в одной сорочке и накинутом поверх неё халате из тяжёлого бархата сидела за туалетным столиком и расчёсывала волосы перед сном. Свет от высокой свечи скользил по длинным босым ногам, заставлял волосы переливаться лисьим цветом, серебрился на кружеве сорочки. Тонком, легчайшем, неимоверно мягком и притягивающем внимание сложными узорами. Такие умели делать только в Волантисе. Халат, по правде говоря, принадлежал Петиру. Девушка не обнаружила в своих вещах подобную деталь гардероба и в лёгком ночном одеянии чувствовала себя при нём неуютно. Конечно, брать одежду нового мужа не представлялось ей привлекательным. Но из двух зол выбирают меньшее. Бейлиш же наглое посягательство на его гардероб воспринял с едва заметной улыбкой.

      «Забавляется», – обиженно подумала Санса. И потянулась рукой к шелковым лентам, чтобы стянуть волосы в высокий хвост на ночь – по привычке. Волосы у неё были густыми и лёгкими. Если она их оставляла распущенными, то под утро они сильно пушились и щекотали нос тому, кто любил обнимать её со спины. Санса отдёрнула руку от лент, мысленно фыркнув. Такого удобства Мизинец не получит. И пусть только попробует приблизиться!

      – Ты действительно думала, что я собираюсь продать тебя Серсее? – раздался голос из-за спины.

      Гребень в руке Сансы замер. Она перевела взгляд в зеркале на отражение Петира. Тот уже расположился в постели и, опираясь локтем на подушку, разглядывал свою жену.

      – Да, – ответила она после небольшой паузы и продолжила водить гребнем по уже давно идеально расчёсанным волосам. Задумчиво, долго и медленно. Интересно, насколько хватит терпения Бейлиша?

      Мужчина, наконец, отвернулся и лёг к ней спиной. Санса убрала всё с туалетного столика в один из его ящичков, задула свечу и, бросив халат на спинку стула, осторожно забралась под одеяло, устроившись на самом краешке своей стороны кровати.

      Бейлиш, засунув руку под подушку, слушал, как она тихо устраивается сзади. Он уж решил, что она всю ночь проведёт перед зеркалом. С неё сталось бы.

      – Твой шрам, – вдруг спросила она, вспоминая тонкую, едва заметную полоску у него на груди, что шла почти от самой шеи. – Откуда он?

      – Долгая история, – нехотя ответил он.

      Девушка, видимо, уловила его тон, так как больше вопросов про ненавистную ему отметину не последовало.

      Корабль медленно покачивался на волнах. Луна заглядывала в окна каюты жемчужной монеткой. Дыхание жены давно уже выровнялось – уснула. Бейлишу не спалось. Он отстраненно скользил взглядом по комнате и, привыкший к порядку, постоянно натыкался на какие-то мелочи. Шнурок от её платья, книгу, забытую ею же на столе... Надо же, по военной истории! Вместо какого-нибудь дамского романа или стихов! Петир досадливо взбил свою подушку и перевернулся, буравя глазами теперь потолок. В голове по-прежнему вертелись мысли. И все, так или иначе, сводились к его молодой жене и не давали уснуть.

      Санса справа завозилась, повернувшись на спину. Петир скосил глаза вбок. Выждал немного, чтобы убедиться, что она действительно спит. Потом осторожно и аккуратно, словно крадущийся кот, переместился к девушке ближе. Мягко надавил рукой на перину с другой стороны от неё, опираясь, склоняясь над ней. Она казалась такой беззащитной во сне. Лунный свет придавал её чертам лица особую хрупкость и нежность. Из разметавшихся в беспорядке рыжих волос выглядывало аккуратное ушко. Ресницы вблизи казались пушистыми и отбрасывали длинную тень на щёки. Петир медленно склонился ниже. Его дыхание почти коснулось её губ.

      – Я всё вижу, – раздался противный и скрипучий голос птицы.

      Мизинец резко отдёрнулся, бросив на неё сердитый взгляд. Девушка, видно, потревоженная, не просыпаясь отвернулась набок.

      «Вот шельмец! И слова вставляет к месту!» – подумал мужчина про пересмешника, недовольно взбил свою подушку, врезав по ней несколько раз кулаком, и лёг обратно на свою половину постели.