— Ризли, где ты? — голос матери суров и холоден. В притворном интересе за его судьбу мать не раз и не два отправляла ребенка на занятия, после которых он исправно лежал в горячке, не способный вынести суровых ударов деревянным мечом. — Не прячься от меня.

      А мальчишка прячется, забившись в угол возле окна их дома. Ризли прячется, как нелюбимый пес выжидает нужного момента для побега, пока голос совсем не стихает, ждет скрипа половиц и закрытой двери, а после срывается с места, старается не засветить свою тень. В голове бьется одна единственная мысль: успеть до смены караула, проскочить в город, вперед на безлюдные улочки и смешаться с толпой. Постараться смешаться.

      — Ризли? — он не успевает добежать до забора: его видит один из стражников, удивленно держащий в руках копье. Хороший наставник, иногда скрывающий его пропуски.

      Мальчик молчит, смотрит исподлобья и ждет реакции взрослого на его прямой побег. И глаза двумя льдинками сиреневыми жгут затаенной опасностью.

      — Я ведь имею права противиться воли младшего господина, — стражник прищуривает свой взгляд и шепотом добавляет. — Ваша матушка нервничает, когда вас долго нет. Так что возвращайтесь поскорее.

      Ризли кивает, желая не появляться на глаза матери в принципе, рывком проскальзывает в город и теряется среди таких же праздно одетых взрослых, спешащих на очередное представление. Его же они не волнуют, он бежит дальше, где пахнет металлом, где грубая поверхность стен и непонятные существа, где люди живут с ненавистью внутри и тяжестью. Ризли бежит в сторону арены, желая увидеть бой, впитать новые эмоции и приемы. Кто будет на арене сегодня?

      — Кто пришел? — вокруг него подростки и ребята помладше, но он так же выделяется среди всего народа, как сапфир среди гальки. И это неприятно. — А? Так это наша неженка из богатых хором.

      Хочется фыркнуть, сдернуть руку, зарывшуюся в тщательно прилизанные служанкой волосы, но он молчит, пока наконец его не оставляют в покое. Каждый из тех, кто добрался до арены, имеет право быть здесь. Подземные лабиринты Фонтейна имеют свои законы. Впрочем, как и верхняя часть. А ему повезло узнать жизнь по обе стороны.

      — Чего стоишь? Скоро все начнется, — и только спина мелькает среди подбирающихся поближе разных существ.

      Люди здесь иные: они свободны в угнетении, они полны непритворной энергии, страха и ненависти к таким, как он, они сияют в подворотнях, срывая маски с подобных ему. И сам он срывает ее с себя, наполняясь каким-то животным азартом. Ризли взлохмачивает с трудом уложенные волосы, ослабляет надоедающий галстук и улыбается, холодом опаляя окружение вокруг. Ему кажется, что здесь он свободен поступать, как того желает душа.

***

      Ризли тринадцать, он прыгает вниз с крыши поместья, шипит от боли еще незаживших синяков, морщится от искры, пробежавшей по запястью, однако не останавливается, скрываясь среди высоких деревьев и направляясь к бреши в стене. Он успеет, не попадется в руки сменившейся охраны.

      — Опять прохода не дают? — девушка, чьи глаза подобны двум яшмам, смеется с его вида. Он запыхавшийся, улыбающийся, с безумным взглядом и парочкой ссадин на ладонях от неудачного приземления.

      — Как обычно, Навия, как обычно, — парень усмехается и обнимает крепко ее.

      Ризли идет на ринг, где получает новые удары от подростков и взрослых, где вместо привычного и столь пафосного владения мечом в него вкладывают резкие выпады, удары кулаком и увороты, где, если тебе не хватает гибкости и стойкости, ты вылетишь за периметр неровно очерченного квадрата и лишишься звания.

      — Бей их! — Навия кричит ему в спину, поддерживая и настраивая. Взгляды на мгновение пересекаются, и он успевает благодарно моргнуть ей, ныряя под взметнувшийся кулак оппонента.

      — Давай, Ризли! — вторит кто-то из старых знакомых.

      И Ризли бьет, осторожно ходит по краю, впитывая шепот опасности, бьет, делая все резко, прикладывая максимум усилий и все те тренировки, откуда он уползал в отчаянии.

***

      — Молодец, — ему нестрашно бегать среди аристократов, нестрашно отбивать своих от стражей. Он вновь вытащил их из западни. — Хей, все сюда! Ризли пришел!

      Рука падает на плечо привычно, так же привычно с него слетает лоск младшего герцога, и ухмылка сама расползается по лицу. Делает ли он хорошее дело, спасая своих друзей? Конечно.

      И счастливые глаза девушки светлой тому подтверждение. Тому подтверждение и ее облик, когда Навия в платье принесенном так пальчиками проводит по груди его, так маняще смотрит, ожидая своих комплиментов.

***

      Конечно делает. Ведь у них нет причины быть окруженными стражниками. Ведь у них нет причины, вот так сидеть за решеткой и ждать решения суда. Они невиновны.

      — Младший герцог? — синие пронзительные глаза судьи смотрят на него удивленно, а Ризли страшно. Он впервые чувствует давление мистического Невиллета, впервые даже видит его столь близко. Ему шестнадцать, а он вляпался в историю. Герцогиня сидит дома в неведении, пока его душит мощь судьи. — Нынешние законы говорят мне узнать причину вашего вмешательства в поимку разыскиваемой группировки.

      Все в фигуре Невиллета такое отчужденное, неправильное, будто бы он порядком устал ежедневно проводить дела, все шоу, что так любит его госпожа. Ризли теряется, замечая пролегшую складку между бровей. С каким-то непонятным сожалением вспоминает такой же вид отца и матери.

      — Они невиновны.

      — Значит, все те кражи и поджоги магазинов вы считаете нормальным поведением? — Неввилет насмешливо смотрит на сидящего по ту сторону стола подростка. — Значит, устроенный погром в поместье тоже нормально?

      Ризли вздрагивает, руками впивается в знак его семьи, и недоверчиво смотрит на дверь в другую комнату, куда отвели ребят.

      — Узнай своих друзей получше, герцог.

      Парень зло смотрит перед собой, желая оказаться где угодно, но не в подвалах тюрьмы Меропид, не в окружении милых жителей, мелюзин, почитающих судью за сам факт его существования и милость к ним. Ризли касается собственной шеи, где тонким шрамом расползается его причастность к устроенному беспорядку пару месяцев назад, осмысливает все печальные взгляды доверившегося ему стража и беспокойные — матери. Ризли вспоминает серьезный подход отца ко всем делам и боится признаться в собственной слабости, недальновидности.

      Его выпускают на волю, маленькая мелюзина протягивает серебряный жетончик и просит навестить их как-нибудь в другой раз. Ризли же надеется не попасть сюда в будущем. Он надеется не видеть разочарованных взглядов его знакомых. Еще больнее от печали, пронесшейся по двум камушкам яшмы. Ризли надеется встретить их вновь и не увидеть их никогда больше одновременно.

      Герцог внутри него борется за правильность поступков. Мальчишка, выросший во дворах нижней части города, впитавший в себя боль арены, взывает к их связи. Сын аристократа внутри него пишет красивым почерком приговор, мальчишка бьет стены выдуманной решетки и хочет вызволить друзей. Герцог ставит собственную печать на письме от судьи, мальчишка ненавидит того за отчужденность. Герцог внутри него говорит, что такова реальность, такова жизнь и ее законы. Ребенок внутри него умирает вместе с отправленным ответом.

      Ребенок внутри него умирает еще раз, когда в его руки попадает фотография девушки из цирковой труппы, с глазами яшмовыми, в платье, столь похожем на то самое. Серебряный жетончик внезапно холодом обжигает кожу, и герцог смеется, пугает заснувшую от скуки малышку Сигвайн, пока на него с размытого фото со страхом смотрит единственная выжившая из прошлого состава дворов и подземных лабиринтов.