рядом с Богом всё можно, когда Бог твой – ложный

Всё, во что он верил, разрушилось, осыпалось осколками сквозь пальцы. Они падали на пол, звеня, распадаясь на ещё меньшие и острые частички, и в них отражались потухшие голубые глаза.

У него не осталось ничего, даже самого себя. Он больше не понимал, кто он и по какому пути идёт.

Со злобой бросив значок Среброгривого Стража об стену, Гепард накинул старую синюю куртку и вышел из своей холодной, бесконечно одинокой квартиры.

— Зачем же так резко рвать все связи… Взял бы отпуск, отдохнул, основательно подумал, чего ты действительно хочешь, — говорила Сервал, наливая ему горячий кофе. Когда Гепард больше не знал, куда идти, ноги сами несли его к сестре. — Знаешь… Броня ведь не похожа на её мать. Она не станет отдавать преступных приказов и не подведёт Белобог.

Гепард поклялся служить и следовать воле Верховной Хранительницы, но нарушил эту клятву ради людей Белобога. А потом и вовсе выяснилось, что он, ослеплённый красивыми словами о лучшем будущем, ничегошеньки не знает про то, как живёт настоящий Белобог, чему радуется и от чего страдает.

— Коколия поначалу тоже не казалась той, кто может подвести Белобог, — Гепард отпил кофе, не чувствуя вовсе ни его вкус, ни то, насколько он горячий. — Уж лучше вместо того, чтобы служить переменчивым правителям, я буду служить себе. И не тебе в этом меня упрекать, когда ты выбрала такой же путь.

Сервал гладила его по голове и смотрела с грустью в глазах. Они оба знали, что путь одиночества выбрали за неё.

Гепард никогда прежде не был настолько предоставлен самому себе, и он не знал, что делать с этой душащей его свободой. Он сел в трамвай до Подземья — звук старого, дребезжащего на рельсах транспорта его успокаивал. Закрыв лицо капюшоном, он гулял по Камнеграду, и ему было приятно оставаться никем неузнанным. Камнеград Гепард совсем не знал, и он блуждал по его переулкам, заходя всё дальше вглубь Подземья и себя самого.

Через какое-то время он вышел в пустой, покрытый осыпающейся коростой Фрагментума пригород — откуда Гепарду было знать, что местные называют это место Заклепкоградом.

Из некоторых окон звучала музыка, разговоры, но стоило только повернуться в ту сторону, как Гепард обнаруживал тёмные провалы окон и заколоченные двери. С каждым днём монстров становилось всё меньше, Фрагментум постепенно отступал и когда-то давно закрытые районы Белобога вновь открывались, но Гепард знал, что пусть планету избавили от Стелларона, оставленные Повелителем Разрушения раны затянутся ещё не скоро, и первые подснежники распустятся тогда, когда никого из ныне живущих, скорее всего, уже давно не будет в живых.

Из одного безликого переулка Гепард сворачивает в следующий, и видит свет — яркий и переливающийся, как от сотни разноцветных лампочек. В лучах света и цвета висели перетекающие из радости в грусть, из грусти в злость карнавальные маски, отсчитывающие время вспять часы, кошель, кашляющий цветами, что сыпались на пол золотом, воющий потусторонними голосами полосатый кот с человеческим лицом, тут же превращающийся в старый канделябр… И посреди этого — человеческий силуэт, занятый каким-то своим, загадочным делом. Силуэт услышал шаги, обернулся, обретая лицо — и Гепард узнал в нём самого главного торговца и контрабандиста всего Белобога.

— Сампо?..

Предметы, что вились вокруг него, сузились до размера цветастых точек и вовсе исчезли, идущий из ниоткуда свет погас. Сампо опустился на землю, повернулся лицом к Гепарду — на нём были странные, нетипичные для Белобога одежды.

— Охохох, капитан, это зрелище предназначалось не для Ваших глаз. Надеюсь, Вы не пришли меня арестовывать?

У Сампо было такое же, как и всегда, выражение лица нашкодившего котёнка — как будто его поймали на пакости и сейчас будут отчитывать, тыкая в эту пакость носом.

— Я больше не капитан Среброгривых Стражей… — по инерции промолвил Гепард, всё ещё пытаясь осознать, что он только что видел. — Кто… Что ты такое?

Тот в ответ рассмеялся, подошёл к Гепарду и, чуть приподнявшись на носочках, провёл пальцами у него за ухом.

— Что же, теперь нет смысла скрываться… Я всего лишь неповторимый, прекрасный, самый желанный и самый любимый… — Сампо достал из-за уха Гепарда древнюю, ещё металлическую, белобожскую монетку, — Аха, Эон Радости, — и, отойдя на шаг назад, как заправской фокусник, он дернул рукой, и монетка превратилась в букет причудливых цветов. Тут же запахло чем-то густым и сладким. Сампо протянул букет Гепарду, — Но ты можешь продолжать называть меня Сампо Коски.

Будь в этот момент на месте Гепарда кто-то другой, то в его голове тут же всё встало на свои места. Что в действиях главного торговца и контрабандиста никогда не видели смысла не потому, что за ним таился глобальный, недоступный для умов Среброгривых Стражей замысел, а потому что это были всего лишь случайные действия шаловливого божества. Но Гепард слишком измучился для таких озарений.

Окончательно обессилевший, он упал перед Сампо на колени, хватаясь за полы его странных одежд.

— Я потерял всё, во что верил, — тихо промолвил он.

Сампо удивлённо воззрился на него — сладко пахнущий букет в его руках осыпался железными хлопьями. Улыбнувшись, ласково и заботливо, он сел на корточки напротив Гепарда, взял его лицо в ладони.

— Бедная заблудшая овечка… — он огладил большим пальцем покрытую светлой щетиной-однодневкой щёку. — Может, тогда пора обрести новую веру?

Гепард, соскучившийся по ласке, прикрыл глаза и подался чуть вперёд, ещё теснее прижимая руки Сампо к себе.

— Но во что мне верить?..

Он мог сколько угодно распинаться перед Сервал о том, как теперь он будет следовать лишь своим желаниям, но в действительности Гепард ни секунды жизни не жил без командиров и без приказов. И теперь из свободного полёта он был готов упасть в руки любого, кто снова сделает его мир простым и понятным.

— Какая удача, что перед тобой сейчас сидит самый лучший из всех божеств~

Гепард посмотрел на Сампо. Тот вновь улыбался своей хитренькой улыбкой, а в глазах его плясали озорные огоньки.

— Думаешь, я смогу воспринимать тебя как бога и поклоняться тебе после того, как много лет пытался засадить тебя за решётку?

— Если ты, Геппи, вдруг начнёшь на меня молиться или даже приносить свиней в жертву в мою честь, то это будет очень забавно, — Сампо засмеялся, — но мне это ни к чему. Моим первым божественным приказом тебе будет… — и он большими пальцами растянул губы Гепарда в стороны. — Улыбнуться.

— …И в чем заключается твой Путь?

Твой. Ты. Он обращался так… по-обычному к хтонической сущности, гораздо более старшей, чем он, и способной взорвать целый космический поезд просто ради забавы.

Гепард задал этот вопрос, когда они уже вернулись из пригорода на главные улицы Камнеграда. Где-то высоко над ними бушевал ледяной шторм и поскрипывали от ветра огромные шестерёнки, отмечающие границу между двумя когда-то разделёнными мирами.

— Ты наверняка никогда не бывал в этом местечке, — непонятно, специально или нет, но игнорируя его вопрос, Сампо указал пальцем на тележку с едой на противоположной стороне улицы. — Там подают самое вкусное соте из хрустальных ящериц! — и он унёсся вперёд.

— Разве их не признали исчезающим видом… — пробормотал Гепард, устремляясь за ним.

Тот уже успел приобрести шашлычок и уплетал его, пачкая лицо и пальцы в мясном соусе — самое, наверно, довольное своим существованием божество по эту сторону галактики.

Плевать на окружающих, которые могут их увидеть, плевать, что ещё пять минут назад он был капитаном — поддавшись своему сиюминутному желанию, Гепард взял руку Сампо и облизал каждый испачканный в соусе палец.

— В этом ведь и состоит Путь Радости? Делать то, что хочется? — спросил он, продолжая держать руку Сампо у своих губ.

— А ты быстро схватываешь.

— Был одним из лучших учеников офицерской школы Белобога.

Переплетя их пальцы, Гепард наклонился и, прикрыв глаза, поцеловал Сампо. Поцеловал чёртово божество. Губы у него были самые обычные, мягкие и со вкусом жареных хрустальных ящериц.

— Так вот чего тебе всё это время не хватало для счастья, — разомлевшим голосом произнёс Сампо, как только от него отстранились.

— Да, — выдыхает ему прямо в губы Гепард и вновь целует, на этот раз чувствуя его настоящий вкус.

— О, так Вам нравятся такие повороты сюжета! В следующий раз сразу с этого начнём! — и Сампо хватает его за ворот водолазки, тянет за собой, два шага — и они уже на другом конце квартала. Скучно каждый день ходить по одним и тем же улицам, а Эон Радости ненавидит скуку.

Они вваливаются в небольшую полуподвальную квартирку — Гепард даже не уверен, что она принадлежит Сампо. Время как будто бы замедляется, растягивается, пока они освобождают друг друга от одежды. Процесс подготовки к шутке иногда ничуть не менее весел, чем сама шутка.

Гепард чувствует, что увязает, проваливается в бездну, но глаза Сампо сверкают изумрудным светом, и Гепард готов отдаться полностью — и этой бездне, и этим глазам.

Сампо улыбается, Сампо смеётся, Сампо забавляет, как же быстро на пустующей пьедестал преданного служения Гепард спешит возвести кого-то нового, и Сампо целует его, проводит языком по кадыку, шее, прикусывает мочки ушей. У Гепарда холодные руки — и горячее тело, и самый жаркий, влажный рот.

Сегодня ночь, день, вечность их удовольствия.

Со своей работой, бесконечным чувством долга и ответственностью Гепард так и не познал мелких радостей жизни. Музыку гитары уличного музыканта. Свежий ветерок в волосах, когда спешишь рано утром на работу и задерживаешься на секундочку, чувствуя небывалое единение со всем миром. Запах цветов, что доносятся из ближайшей лавки. Смех любимой женщины, её аромат и вкус её тела.

Теперь же он мог попробовать целого бога на вкус, а бог готов был предоставить ему все возможные в этом мире тела для пробы. Женские и мужские, с острыми глазами, пухлыми губами, с веснушками или самым тёмным оттенком кожи, со светлыми, пахнущими родным домом и улыбающимися, такими родными голубыми глазами, с обвивающими его лианами, щупальцами — Сампо тут же, не успевал Гепард о них подумать, воплощал самые потаённые, загнанные в тёмный угол подсознания фантазии. А в другой момент Сампо — вновь Сампо, плутовато улыбающийся и наблюдающий, как Гепард над ним целует его грудь, худой живот и спускается ниже и ниже.

Между разгорячёнными выдохами Сампо вдруг произносит что-то на незнакомом Гепарду языке, звучащем древнее, чем вся их планета. Гепард не понимает слов, но почему-то точно улавливает смысл.

Сампо весело и он доволен.

Интересно, что ему причитается за то, что он обрадовал Эона Радости?

Ему причитаются наслаждения, которых он никогда более не испытывал. Сампо тянет его за волосы назад, и Гепард прогибается в спине, и через сжатые зубы вырывается невольный стон. Боль, за которой следует удовольствие, была для него, пожалуй, самой необычной.

И он желал ещё.

Длинные тёмные волосы щекочут его шею, ярко-красные губы оставляют следы помады на плечах, переходят в мелкие покусывания. Гепард хочет обернуться, вновь увидеть сверкающие, подарившие его жизни хоть какой-то новый смысл изумрудные глаза, но твёрдой рукой его пригибают ниже, и он утыкается лбом в постель, тяжело дыша.

— Дай мне тебя увидеть, — говорит он с мольбой.

Смех. И шелест множества голосов сразу за его ухом.

— Сначала хорошо послужи своему божеству.

Это всё словно пытка — пытка нескончаемым экстазом, и Гепард захлёбывается в ней, и покорно поддаётся, позволяя Эону вдоволь наиграться с его новой игрушкой. И когда Сампо наконец отпускает его, позволяет перевернуться на спину, он видится Гепарду божественным откровением, а его хитрая улыбка — ангельским благословением.

Ночью Гепард спит крепко, но всё равно просыпается два раза. В первое пробуждение он видит за окнами апартаментов высокие стеклянные здания и фиолетовые с розовым яркие огни. Сампо сидит рядом с ним на кровати, сложив под собой ноги, смотрит в окно, но тут же оглядывается на Гепарда, чувствуя, что тот проснулся. Он вновь не совсем он — длинные волнистые волосы, подведённые глаза, женские изгибы тела. Гепард тянется к нему, гладит ладонью по бёдрам.

— Ты так серьёзен. Разве Эон Радости не должен быть… всегда рад? — наивно спрашивает он.

Сампо улыбается.

— Меня радует, когда ты смотришь на меня такими щенячьими глазами.

Он вновь оборачивается на вид из окна.

— Может казаться, что Ярило-VI — никому неинтересная, затерянная на окраине галактики планета, стоящая в стороне ото всех событий, но это не так. В этот водоворот вовлечены все мы, и никто не знает до конца своей роли. Тот, кто раньше был пылью, может стать ключом. Тот, кто раньше был всем — раствориться в небытие, — загадочно проговорил он. И снова взглянул на Гепарда. — Спи. Завтра этот разговор не будет иметь для тебя значения.

И Гепард послушно засыпает.

Во второе пробуждение Сампо уже не обращает на него никакого внимания. Он опять другой — более острый, с колючими, раскосыми глазами, смотрящими пристально и цепко. И Гепард чувствует его мрачное настроение, накатывающее на него волнами, накрывающее и поглощающее — попытку разгадать эту божественную шахматную партию, в которой ферзя может побить шашка, а кость на три точки — туза. И что-то подсказывало Гепарду, что Сампо — Аха — в этой игре далеко не слон и не ладья.

А за окнами зияла непроглядная чернота.

Когда Гепард проснулся утром, с удивлением обнаружил, что они находятся в его квартире — за окнами был привычный вид на Золотой Театр. И вид на привычного, обычного Сампо, всё так же сидящего рядом на кровати.

— Ты был рад быть со мной? — спросил он.

— Да, — молвил Гепард одними губами.

Сампо на мгновение прикрыл глаза.

— Я рад это слышать.

Он целует Гепарда в лоб — и тот чувствует, как растворяется в его мягких губах, в зелёных глазах, в нескончаемой радости, в лёгких смеющихся пузырьках, уносящих его под самое небо… На подушке остаётся голубоглазая маска, щёки которой покрыты светлой щетиной-однодневкой.

Улыбнувшись, Сампо поднял её и надел на своё лицо, тут же становясь неотличимым от бывшего капитана Среброгривых Стражей.

— Что ж, настало время для следующего акта этой восхитительной пьесы.

И, накинув на себя старую синюю куртку, он вышел из квартиры.