Пальцы сводит невыносимо. На секунду поток чернил из шариковой ручки останавливается — нужно отряхнуть руку. Снять напряжение. Снять…
Наверно, работать на ноутбуке было бы проще. Всего лишь напечатать все свои мысли в очередном документе и отправить в папку с незаконченными проектами. Дотторе — человек науки, учёный, он прекрасно понимает, что упрощение процесса сократит его длительность, что ему есть, куда торопиться, что хранить все свои записи в одном месте гораздо рациональнее…
Это его привычка ещё с академии. Блокнот, ручка, собственные трясущиеся руки. Мозоль на среднем пальце от долгих лет письма. Путаные схемы, рисунки, чертежи. Случайные заметки на полях вроде «не забыть зайти за продуктами» или «сказать Лизе, чтобы она не трогала вещи на столе до моего прихода».
Ах, да. Лиза.
Она задерживается. Обычно её смена в библиотеке не длится так долго, как сегодня, почти на два часа дольше.
Дотторе соврёт, если скажет, что это его совсем не волнует.
У его настольной лампы противный, жёлтый свет. В нём кожа кажется будто восковой, ненастоящей, и он на несколько секунд задерживает взгляд на своих руках — разглядывает линии на ладонях, подушечки пальцев, выпирающие костяшки. Пора из научных исследований возвращаться в реальность.
Вздох звучит в унисон с щелчком выключателя лампы. Он задвигает стул, потягивается, чтобы хоть немного расшевелить словно окаменелые от долгого сидения за столом мышцы. Расстёгивает верхние пуговицы на рубашке и на её рукавах. Зевает. Ещё рано для усталости: нужно придумать, что приготовить на ужин, и встретить Лизу с работы…
Должно быть, она устала. Хотя могла бы и предупредить, что задерживается…
Впрочем, Дотторе тоже редко предупреждал.
Он оглядывает свой кабинет в последний раз на сегодня. Всё на месте, как и всегда — стол, стул, шкафы, элементарное оборудование для домашних экспериментов. Этим вещам просто некуда деться. Комната слишком маленькая, будто сплюснутая по бокам всемогущими руками строителей, больше похожа на кладовку для самых редко используемых вещей.
И хорошо. Гениям не нужно много места, чтобы совершать великое.
Кухня, конечно, просторнее. Легко можно достать продукты из холодильника, развернуться, взять сковородку, включить огонь… Дотторе включает радио, чтобы занять чем-то свой лихорадочный ум, так и не оставивший записи в блокноте в покое. Джаз. Лёгкий, неспешный, слегка волнующий. То, что надо.
Она приходит с последней парой нот, с постепенно утихающим шипением масла на сковородке. С размеренными щелчками закрывающегося замка.
— Добрый вечер, дорогой, — Лиза улыбается, снимая сумку через плечо и осеннее пальто. Он вытирает руки полотенцем с кухни, оперевшись плечом о стену в прихожей прямо перед дверью, и смотрит, чуть наклонив голову. — Как ты тут без меня, м? Скучал?
Видно, что она устала. Что каблуки натёрли ей ноги, посетители библиотеки хорошенько отполировали мозг — а, возможно, не только они.
И всё равно она продолжает улыбаться, подходя к Дотторе, руками обвивая его шею и заглядывая в его, кажется, равнодушные глаза.
— Вижу, что скучал, — кивает, на мгновение прикрывая глаза. Он слегка кивает ей в ответ, закидывает полотенце на собственное плечо, чтобы положить ладони на её талию.
— Ты сегодня поздно.
— Знаю, — Лиза вздыхает и тихо цокает. — Завтра в библиотеке детское мероприятие… Нужно было всё срочно подготовить заранее.
По поджатым губам видно, что он не очень-то удовлетворён таким ответом. Это недостаточное оправдание, чтобы оставлять его одного на ещё несколько часов, пусть и из-за этого у него появилось лишнее время для работы… Разве она не понимает?
— Эй, ну не дуйся, — хихикает она, оставляя быстрый поцелуй на его впалой щеке. — Я ведь здесь. А ты что-то приготовил на ужин, так ведь? Пахнет потрясающе.
— Да. Пасту, — подушечки холодных пальцев проходятся по её бокам вверх и вниз, задевая пояс строгих чёрных брюк. Перебирают ткань свободной мягкой блузки. То, как она одевается, словно непостижимое для ума Дотторе искусство. Все вещи идут ей так, будто были пошиты специально для неё — для прекрасной округлой фигуры, под её характер и предпочтения.
— И что же мы стоим? — улыбка становится шире, только она игриво прикасается к его носу пальцем.
Действительно. Что же он стоит.
Тёплая вода с шумом льётся вниз. Поблагодарив его за ужин, она попросила наполнить ванну, поцеловала и в очередной раз очаровательно улыбнулась. Как тут отказать? Как можно сопротивляться Лизе, когда она… такая?
Она определённо сводит его с ума.
Кажется, воды достаточно. Дотторе наклоняется, опускает руку в воду, чтобы проверить температуру, отряхивает её, высовывая. Замечательно, ровно так, как она любит. И что теперь? Добавить пены, соль, бомбочку для ванн? Она любит такие вещи — вряд ли Дотторе мог подумать, что однажды они появятся на полках в его ванной, но… Раз ей нравится.
— Ну как? — появляется неожиданно, полной ладонью проводит по его наклонённой спине вверх. Он даже вздрагивает от неожиданности, и от этого в ванной раздаётся тихий смех.
— Готово, — коротко и ясно, будто в отчёте. Его уверенность и спокойствие трескаются в момент, когда он бросает быстрый взгляд в сторону Лизы.
На ней только нижнее бельё. Ничего экстравагантного, самое то для долгого рабочего дня, но он всё равно не может отвести взгляд. Всё идеально настолько, насколько можно себе представить.
Плавная линия бедра, украшенного светлыми линиями растяжек, талия, переход к рёбрам, грудь… Так и хочется прикоснуться. Прижать ближе, пальцами обвести рваные волны на бёдрах, провести ладонью по мягкому животу, вниз…
Не сейчас. Нужно держать себя в руках — он взрослый мужчина, успешный учёный, гений. Для него это должно быть проще простого.
Она мягко притягивает его к себе за ворот рубашки, легко целует в губы — в нос ударяет запах её матовой, тёмно-гранатовой помады, лёгкий аромат духов, немного кофе и корицы. Скоро это всё смоется, исчезнет, пропадёт из-за соприкосновения с водой. Тогда эффект её чар станет ещё действеннее. Тогда ничего не будет их приглушать, маскировать, искусственно усиливать.
Всё будет по-настоящему.
Она целует Дотторе — и он знает, что это её особый способ сказать «спасибо».
— Наслаждайся, — выдыхает, напоследок проведя пальцами по её бедру.
И только выйдя из ванной и закрыв за собой дверь, он осознаёт, что не видел, чтобы она брала с собой полотенце.
Вечер темнеет стремительно, мелкий дождь проходится по земле, то замолкая, то усиливаясь вновь. Дотторе задёргивает шторы, прибирается на кухне, ходит из комнаты в комнату, до конца не понимая, зачем — и постоянно скользит взглядом по двери в ванную. Странное чувство. Ему бы отдохнуть, расслабиться, почитать что-нибудь или посмотреть, чтобы скрасить время в одиноком ожидании, но все его мысли заполнены ей. От самой маленькой и незначительной до давней, острой мечты, своими краями впившейся в его сознание.
Вот она. Весь вечер разговаривает с ним о его исследовании, улыбается, говорит вещи, которые блестящий ум Дотторе с трудом, но в конце концов идентифицирует как флирт.
Вот всё та же его квартира. Шумное дыхание, горячие поцелуи, близость, о которой он и мечтать не мог.
Почему?
Чем он это заслужил?
Вот она уходит. Молчит несколько недель, вновь сводя его с ума, не позволяя спать ночью и спокойно работать. Пока он мучается в догадках, предположениях, в уже напрочь осточертелых чувствах, она просто наблюдает.
Те же два вопроса вьются в голове, словно ядовитый плющ.
Вот, что страшно. Вот, к чему он никогда не хотел бы возвращаться.
И пока, кажется, история их отношений не проявляет своей цикличности.
Пока.
Дотторе.
Он слышит своё имя в тугой и вязкой тишине квартиры. Оно звенит, как холодная звезда в бездушном космосе, как первая певчая птица, подавшая свой голос на летней ало-красной заре.
Зовёт его.
Долго ждать не нужно. Нарочито медленно рука нажимает на ручку двери, и она опускается до упора, чтобы сперва оповестить о том, что кто-то вот-вот войдёт, а затем уже и впустить. Мягкое большое полотенце уже в руках. Зачем же иначе ей его звать?
Хитрый, прищуренный взгляд с порога предлагает варианты.
— Прошу, — для всех у него один и тот же нейтрально-вежливый тон, и только для неё он слегка выше. Полотенце с тихим шуршанием опускается на вешалку. Миссия выполнена, можно уходить, но только он собирается это сделать, как об его спину ударяются слегка разочарованные слова.
— И это всё, что ты хочешь сказать? — Лиза вздыхает и на секунду закатывает глаза. — Дотторе… Ты ведь не всегда такой недогадливый, правда?
Он замирает перед дверью в неуверенности.
— Посмотри на меня.
Приказ. В самой мягкой и заботливой интонации, которую только можно представить.
Он подчиняется, помедлив. И, кажется, мигом жалеет, что сделал это.
Зелёные глаза озорно блестят. Влажные кудри распластаны по плечам словно в диком, стремительном танце. Шея… Грудь… Почти полностью прикрыта пышной белой пеной, как и всё остальное тело. Оно и к лучшему. Так и нужно, лучше уж он не увидит того, чего так сильно желает, лучше бы ему хоть на мгновение избавиться от этих мыслей…
— Дотторе, — она меняет положение, подаётся ближе, складывая руки на край ванны. Разглядывает его снизу вверх. Чуть наклоняет голову в сторону. В этом взгляде всё сразу — его любовь, его удовольствие, его крах, его смерть. — Что с тобой такое? Подойди ко мне поближе.
Снова приказ. Нельзя его ослушаться.
Колени встречаются с жёстким ворсом ковра, он садится прямо напротив, так близко, что без проблем мог бы дотронуться до её щеки носом, только бы сократить расстояние на несколько сантиметров.
Изящные тонкие пальцы опережают его. По кругу обводят гладкую щёку. Губы растягиваются в лёгкой ухмылке.
— Ты наконец побрился. Стоило мне попросить.
У лампочки в ванной яркий, с холодным подтоном, ослепляющий свет. В нём её руки, её лицо, плечи и, наверняка, то, что скрыто под водой, кажется белоснежно-фарфоровым. Дотторе задерживает дыхание, рассматривает её ладонь пристально, не упуская ни одной линии, ни изгиба, ни кончиков белых, закруглённых ногтей. Невольно сравнивает со своей. Хочется сомкнуть их вместе, крепко сжать, и непременно хочется, чтобы их линии жизни совпали, чтобы были похожи один в один…
Пути назад нет. Он ныряет в её омут с головой.
Хватает запястье ласкающей его руки почти что жадно, целует раскрытую ладонь, утыкается носом, вдыхая её запах… Ждёт.
Лиза смеётся.
О, для неё никогда не стыдно быть смешным. Быть смешным для неё — это высшая награда. Вознаграждение за переступание через собственную гордость.
— Глупый.
Это слегка обиднее. Брови Дотторе взлетают вверх в секундном недоумении, когда он наконец выглядывает из-за её руки.
— Выглядишь таким хладнокровным, — на столе козырь. Вкрадчивый шёпот, полуприкрытые глаза, эта… интонация. — Замкнутым. Отстранённым… Уверена, твои коллеги постоянно косятся на тебя и думают: что же у него на уме? Как же он всегда остаётся таким собранным и сдержанным?
Её улыбка становится шире. Пальцы подхватывают чужой подбородок, поднимают его лицо вверх, так, чтобы было удобнее заглядывать прямо в душу.
— А дома… — ни капельки не щадит его. — Ты бежишь ко мне и тычешься лицом в мои ладони будто глупый, маленький, несчастный мокроносый щенок…
Снова хихикает. Эти звуки раздаются в его голове колоколом, гонгом, набатом о надвигающейся беде.
Из груди вырывается вздох. Глаза закрываются, чтобы не видеть её эмоций. Губы сжимаются в тонкую линию.
— Ты хочешь, чтобы я что-то на это ответил? — настолько спокойно, насколько получается.
— Попробуй.
Не выходит.
Дотторе быстрым движением вырывается из её рук. Отворачивается в сторону, костяшки пальцев терпеливо трутся о ткань брюк, он снова напряжён.
— Ты обиделся? — с беспокойством спрашивает она, перегибаясь через бортик ванной, чтобы заглянуть в его лицо, затуманенное сомнениями. — О, мой дорогой… Я просто шучу.
Она просто играет.
— Мне чертовски нравятся маленькие беззащитные щенки.
Дьявол. Дьявол в женском обличье, прямо здесь, перед ним, бесстыдно вертит им так, как хочет, дёргает за нужные ниточки — и вот, перед ней всё, что она хочет, всё, что ей нужно. Страшно быть жертвой. Но, должно быть… с такой мучительницей боль не должна быть невыносимой. Наоборот…
— Я не щенок, Лиза.
Шуршащим шёпотом, разбивающимся о белый кафель.
— Конечно нет, — снова трогает, снова заставляет, вынуждает быть ближе, обхватывая впалые щёки острыми ладонями. — Это не то, что я хотела сказать. Разве ты не понял?
Снова хватается за тонкие запястья. Мелкая дрожь по всему телу говорит за него.
— Ты чертовски нравишься мне, Дотторе…
Невыносимо.
Дыхание к дыханию — не понять, где свое, где чужое, сейчас оно общее. Одно на двоих. Она целует — он подхватывает, от неожиданности задыхаясь в ощущениях, будто в первый раз. Это одна из тех вещей, которые она умеет делать безупречно…
Должно быть, сводить его с ума.
— Стой… — хрипло шепчет, только между их губами появляется свободное пространство, и медленно понижается температура воздуха. Его не хватает. Вокруг — холодный вакуум, зажигаются безликие звёзды, и адским зелёным пламенем пляшут огоньки в глазах напротив.
— Что такое? — взгляд в секунду становится нежным и обеспокоенным. Пальцы чертят на уставшем лице круги, обследуя каждую его часть: острые скулы, прямой нос, глубокие синяки под глазами — всё, до чего могут дотянуться. — Тебя что-то беспокоит? Ну же, не волнуйся, скажи мне.
Эти слова заставляют застыть на месте. Потупить взгляд в пол. Шумно и рвано выдохнуть.
— Не уходи от меня.
На губах в момент появляется грустная улыбка.
Кажется, она понимает. Она понимает, что обманывает его, обманывает себя, всех окружающих, которым не повезло увидеть их вместе и узнать об их… отношениях.
Отношения ли это вообще?
Они живут вместе. Спят вместе. Иногда ходят за покупками вместе, проводят выходные, занимаются сексом.
Это отношения? Что вообще такое отношения?
Дотторе ревнует. Сильно, ярко, так, что об пол бьётся посуда и необдуманные слова летят во все стороны — но только в его голове. Почему она сегодня пришла так поздно? Была с кем-то. У кого-то. Легко соврала, выдав за правду то, что первым пришло в голову. Этот человек лучше него, в силах противостоять ему, бороться с ним за её сердце и побеждать.
И однажды он победит.
Лиза не чувствует. Ей удобно жить здесь, приятно просыпаться, зная, что рядом кто-то есть… Но этот кто-то может быть абсолютно любым человеком. И даже, наверное, выгоднее было бы, если бы он был другим — временами Дотторе невыносим, временами ей приходится тратить много сил, чтобы вытащить его из круглосуточной работы или апатичного состояния. Это не любовь.
Должно быть, просто привязанность. Привычка.
— Я не уйду, — врёт. Будто бы безжалостно и хладнокровно, но в глазах пеленой стоят слёзы, и прячутся только тогда, когда она обхватывает его за плечи и прячет лицо ближе к его шее.
Больно.
Чем он заслужил иметь её рядом с собой?
Пара секунд проходит в тяжёлом молчании. Постепенно всё приходит в норму. Не сговариваясь, они выбирают просто забыть об этом — проблем и так достаточно, а эта сейчас явно не самая важная.
— Тебе не холодно? — Дотторе интересуется, мягко поглаживая сухими руками её спину, чувствуя, что её тело почти наполовину за пределами тёплой воды. — Ложись обратно в ванну. Ты ведь хотела расслабиться…
— Тогда ты залезешь со мной? — игриво спрашивает она. Долго просить не нужно — и вот снова её грудь спрятана в сверкающей пене.
Он сомневается.
— Давай. Будет весело.
Больше сомнений не остаётся.
Рубашка наконец встретилась с ковром. Брюки оказались там же, звякнув сверкающей пряжкой ремня.
Дотторе опускается в ванну напротив неё, чувствуя, как пристальный взгляд блуждает по его обнажённому телу. Вода расходится кругами, поднимаясь на уровень выше по мере того, как он погружает нижнюю половину тела в воду.
— Физический принцип, открытый Архимедом, — он хмыкает себе под нос, наблюдая за этим постепенным изменением.
— Правда? — отзывается Лиза с мягкой улыбкой. — И как же он звучит?
Какой интересный вопрос.
— Если коротко… Объём вытесненной воды равен объёму тела, погружённого в воду.
Она хихикает, оставляя его в недоумении: что смешного в элементарном законе физики?
— Значит, — снова этот тон, вкрадчивый и загадочный, и снова изящные пальцы на его щеке. — Если мы будем двигаться… С достаточной силой и интенсивностью… Вода выльется через край. Как думаешь, соседи, которых мы затопим, догадаются, чем мы тут занимаемся?
Лёгкий румянец на впалых щеках заставляет её засмеяться громче.
— Лиза… Это не имеет никакого отношения к тому, что я сказал.
— Как строго, — ухмыляется она, прекрасно зная, что описанный ей случай никак не соотносится с данным физическим законом. — Я просто сказала первое, что пришло в голову.
Не то чтобы она редко так делает.
Вдвоём в ванне довольно тесно. Он теряется — это первый раз, когда он оказался с кем-то в одной ванне. Откидывается назад, прислоняясь к бортику, чтобы оставить ей больше места. Она охотно этим пользуется: поворачивается к нему спиной, льнёт к его груди, закидывает голову наверх, удобно устраивая затылок на угловатом плече.
— Что… тебе нравится быть со мной строгим? — томный шёпот и взгляд. Она щурится от яркого белого света, пока слегка нервное лицо не наклоняется ближе, чтобы закрыть то, что причиняет ей дискомфорт.
Очередная провокация.
— Не слишком.
Тихий смешок тёплой волной достигает острой линии его челюсти.
— А как тогда тебе нравится?
Пауза. Она длится дольше, чем Лиза могла предполагать — ведь Дотторе всегда знал, чего он хочет. Всегда показывал окружающим, что ему нужно. Всегда добивался этого.
Сухая ладонь опускается на щёку, к которой прилипло несколько мокрых длинных локонов, и начинает размеренно её поглаживать, словно убаюкивая.
— Как угодно, моя прекрасная роза. Лишь бы с тобой.
Это не признание — всего лишь слабость. Самая сильная и несдерживаемая слабость, которая только могла поразить его разум. Ведь всем известно, что у таких, как Дотторе, нет сердца. Своё он давно отдал науке — и она сожгла его в благодарность за пылкую преданность.
И только в её сердце эта слабость откликается гулким эхом. Режет блестящим лезвием вдоль, чтобы помучать.
— Тогда… — губы еле двигаются, словно не желая выдавать слов своей хозяйки. Пальцы перескоками взбираются по шее к самому подбородку, оглаживают место под нижней губой, прежде чем воплотить в жизнь дерзкий план. — Ты не будешь против, если я возьму контроль в свои… руки?
В голову не приходит ни одной мысли о том, чего же такого она задумала.
Ровно до того момента, как подушечки пальцев мягко размыкают бледные, потрескавшиеся губы.
— Лиза… — выдыхает он в недоумении.
— Как угодно, лишь бы со мной, — невозмутимо улыбается она, обводит пальцем внутри нижней губы. — Так ведь, дорогой?
Дьявол.
Её настойчивость заставляет Дотторе подчиниться. Провести языком по фалангам, опускающимся всё глубже. Прикрыть глаза, чтобы хоть как-то скрыться от этого странного чувства.
А веселье, кажется, продолжается. Она не собирается отступать, дразнит его, добавляет средний палец — в отместку за это зубы легко прикусывают его.
Только тихое хихиканье в ответ.
Зато когда он, сдавшись, смыкает губы, проводит ими по всей длине от костяшек до самых кончиков, раздаётся довольное:
— О… Ты такой хороший мальчик, не правда ли?
Верная стратегия. Поощрения значат больше, чем наказания, и, стыдно признаться, на Дотторе эта техника работает безотказно.
Наконец она удовлетворённо выдыхает, вынимает пальцы, вытирает излишнюю слюну, собравшуюся по контуру губ. Проводит линию вдоль своей шеи, посреди ключиц, грудной клетки, по животу — и теряется в воде, пропадает, оставляя только догадываться, куда изящные тонкие пальцы проследовали дальше.
— Итак… Вот твой маршрут на сегодня, Дотторе. Надеюсь, тебе не терпится начать путь…
Это ещё мягко говоря.
Наконец разрешение сделать то, чего он желал больше всего — коснуться её. Там, где она позволила. Ничего меньше. Ничего больше.
— Разве нельзя было сказать это напрямую? — голос звучит настолько раздражённым, насколько он смог его таковым сделать. — Однажды ты сведёшь меня с ума…
— Сколько же удовольствия ты от этого получишь, — подмигивает, прежде чем развернуться и открыть доступ к своему телу окончательно.
Непременно получит.
В несколько раз больше, чем сейчас, имея возможность прильнуть ближе и широкими мазками вылизывать прекрасную шею, упиваться томными вздохами, ласкающими его уши с каждым движением. И ниже. Ласкать пышную, приятную наощупь грудь, несильно сжимать в ладони, наблюдая за реакцией. Оглаживать бёдра вверх и вниз, почти что грёзя наяву о том, как прекрасно было бы уложить их на свои плечи.
Лиза — страсть, любовь, сумасшествие, агония… Полностью для него.
В мелкой дрожи её тела он улавливает напряжение, что-то на грани с мучением и жгучим желанием, способным вскипятить воду вокруг них одной вспышкой.
Да и он, если честно, порядком напрягся.
— Кажется, хватит с тебя прелюдий? — мягко спрашивает, опустив голову на плавное плечо, пока она полулежит в ванне и наслаждается его прикосновениями. — Я могу продолжить?
— Ох, ты всегда знаешь, чего я хочу… — она улыбается с полуприкрытыми глазами. — Продолжай.
Носом он ведёт ниже, по ключицам, по груди, вдоль живота, целует чуть выше пупка, пока подбородок не погружается в тёплую воду.
— Что, хочешь нырнуть? — зелёные глаза с лукавым выражением следят за движением вниз. Она смеётся, перебирая пальцами светло-голубые волосы. Любопытно, правда ли он попробует это сделать.
И Дотторе правда ныряет. Всего на пару секунд, прежде чем заботливые руки вытаскивают его обратно.
— Я пошутила, — с укором сообщает она и щёлкает его по носу. — Ты же там задохнёшься.
Он улыбается своей глупости, пряча глаза, чтобы она не увидела украдкой вспыхнувший проблеск облегчения на бледном лице. Трюк не срабатывает. Она беспощадна — заставляет посмотреть ей в лицо одним прикосновением руки.
— Какая прелесть, — широко улыбается в ответ, большим пальцем невесомо обводит его теперь уже влажные от поцелуев губы. — Приятно наконец видеть твою улыбку. Неужели нужно было позволить тебе столько всего, чтобы наконец ей насладиться?
Тихий вздох вырывается из его груди.
— …Ты с самого начала могла просто попросить.
— И ты бы не отказал? Как мило. Но довольно… неинтересно, — лукавый взгляд зелёных глаз пристально следит за приближением Дотторе, снова прижимающегося к её обнажённому телу. Он выпрямляется, прилагает некоторые усилия, чтобы усадить Лизу к себе на колени, разведя её бёдра в стороны. От неожиданности она охает, инстинктивно обхватив его шею руками.
— А так интересно?
— Что ж… вполне, — отвечает, будто бы ни капельки не потеряв самообладания. — А теперь…
— А теперь самое интересное. Ты обещала, что будет весело, — кажется, он вошёл во вкус. Улыбка не спадает с лица даже после лёгкого наклона головы в сторону. — Тебе не кажется, что пока только я один тебя развлекаю?
— Хе-хе… А тебе не нравится? — хихикает, заглядывая в глаза напротив. — Ладно, я поняла, к чему ты клонишь.
Ладонь обводит широкую спину, нащупывая мелкую россыпь высыпаний, спускается ниже, под воду, и перемещается на напряжённый живот.
— Надеюсь, этого будет достаточно? — ловкие пальцы обводят головку эрегированного члена по кругу, пока она шепчет прямо на ухо за прядями голубых волос. — Я бы рада дать тебе большее, но, знаешь… Поблизости нет презервативов, а мне так не хочется вылезать из ванны…
— Достаточно, — рвано выдыхает, чувствуя умелые прикосновения и кое-как сдавив почти что вырвавшийся стон. — Ты позволишь…
— Я прошу тебя, сделай это.
Дотторе снова не в силах ослушаться.
Всё должно быть постепенно. Его ладонь ласкает её бёдра с внутренней стороны, трепетно гладит, останавливается на мгновение, чтобы поймать и запомнить это ощущение. Под водой всё не так, как обычно. Она обволакивает каждую клеточку их тел, погружённых в неё, каждое движение отзывается рябью и резким потоком из одного места в другое.
Лиза знает, что делает: ей достаточно было взглянуть на него в их первую встречу, чтобы изучить все его слабые и чувствительные места. Аккуратными шажками она оставляет пылающие поцелуи и укусы на шее. Опаляет кожу горячим дыханием. Размеренно двигает всеми пальцами, кроме большого, по его члену, словно перебирает струны на музыкальном инструменте.
А вместо музыки — тихие вздохи.
— Знаешь, мне даже нравится, когда ты стесняешься, — приглушённый голос прерывает поцелуи, только чужие ладони начинают описывать десятый круг по мягкой коже. — Но не сейчас, Дотторе. Возьми себя в руки… Мне тоже хочется ласки.
Наконец пальцы с выпирающими костяшками доходят до нужной точки. Он наощупь находит клитор, и убеждается, что попал в нужное место, только с её губ срывается тихий стон, а затем и мягкий смех.
— Умница, — в награду его ждут несколько поцелуев под челюстью. — Продолжай.
Следующие несколько мгновений уходят на то, чтобы поймать ритм. В конце концов у них получается, они двигаются синхронно, постепенно увеличивая скорость.
— Ты готова? — спрашивает с придыханием, заглядывает прямо в глаза. Подушечки пальцев мягко спускаются дальше, осторожно прикасаются к малым половым губам. Короткий стон вырывается из её груди.
— Не уверена… Попробуй, — выдыхает, опуская смущённые глаза. Естественной смазки может не хватить, а взять с собой другую им не посчастливилось…
— Раз ты не уверена, значит, ещё рано.
— И когда ты стал таким заботливым?
Она волшебница, колдунья, настоящая ведьма. Играет с его телом, словно с тряпичной куклой, завораживает… абсолютно всем. Тем, как трепетно её грудь трётся о его. Как она, словно нарочно, стонет прямо на ухо, возбуждая этим ещё больше. Как чувственно и внимательно проводит вверх и вниз, слегка сдавливая, точно зная, как доставить ему удовольствие…
Хочется отплатить ей в полной мере.
Целует, закрыв глаза. Обводит мягкие губы языком. Ему хочется истерзать их, зацеловать настолько, чтобы они набухли и покраснели. Лучше любой помады и блеска. Чтобы было видно, что она принадлежит ему и он отлично справляется с тем, чтобы её удовлетворить.
Языки переплетаются, касаются друг друга жадно и резко. Дыхание непроизвольно останавливается, заканчивается, неприятное и одновременно сладостное чувство сжимает горло. Пара секунд разлуки — и можно начинать всё заново.
Движения их рук будто записаны в программном коде. Цикл, долгий, почти бесконечный, но условие выхода наконец выполняется — Дотторе чувствует возбуждение, чувствует, как она намокла, и осторожно проникает внутрь пальцем.
— Скажи мне, если будет больно, — шепчет прямо в губы, своими ловит её рваный вздох. Замедляет темп, чтобы сосредоточиться на плавности движений. Жарко и узко.
Лиза великолепна. Это аксиома, фундаментальная истина, с которой невозможно спорить: и даже если кто-то попробует, Дотторе никогда не поверит. Никогда не разуверится в её божественности. Никогда не предаст свой идеал. Ни за что.
— Моя прекрасная роза… — шепчет, оставив рваную дорожку поцелуев от щеки до уха. — Моя богиня…
Страстные слова отзываются мелкой дрожью в её теле. Она ёрзает на его коленях, придвигается ближе, так, что прижимается животом к его члену и своей руке вокруг него, так, что ненароком насаживается глубже. Теперь её руки свободны — можно двигаться, потираясь животом о разгорячённую плоть. Чтобы не тратить время, он массажирует клитор большим пальцем, указательным и средним мягко растягивая, лишь бы ей это нравилось.
Он слышит, как сильно ей это нравится.
Русые волосы падают вниз, словно шторкой прикрывают из лица с одной стороны. Стоны становятся громче, насыщеннее, вздохи глубже. Кажется, ещё немного… Вот-вот будет облегчение, в ушах зазвенит от всепоглощающего удовольствия…
— Лиза, — заставляет посмотреть в свои полные теплоты и страсти глаза, огладив щёку. — Лиза… Я люблю тебя.
В ответ лишь сдавленный стон и руки, обвитые вокруг шеи в объятии. Таком крепком, что лишь пара миллиметров отделяет их от полного слияния. Пара секунд. Одна…
Чем он заслужил иметь её рядом с собой?
Шумит душ и одновременно сливается вода из ванны. Им нужно некоторое время чтобы привести себя (и немного друг друга) в порядок: смыть следы, оставшиеся после оргазма, потереть спины мочалкой, тихонько покасаться тут и там, только чтобы успокоить и убедить, что всё в порядке.
И всё шёпотом. А то и не разговаривая вовсе.
Дотторе ждёт её полулёжа в постели. Всё-таки ей нужно больше времени, чем ему. Высушить волосы, увлажнить лицо… Собраться с мыслями. Придумать, о чём с ним говорить, как с ним себя вести.
Переодевается перед шкафом в спальне. Прямо перед ним. Его глаза невольно проходятся по блестящим, словно шёлковым волосам, по действительно шёлковой пижаме — просто комплект сливового цвета, просто свободная рубашка и шорты, но как сильно цепляют взгляд.
— Вот и я, — улыбается, оборачиваясь и наконец забираясь на кровать поближе, садится перед ним на собственные ноги. Он улыбается в ответ, мягко целует её губы всего пару секунд. Да, покраснели и опухли. Прямо как он хотел.
— Как всегда прекрасна.
Смеётся на этот короткий комплимент, чувствуя, как его рука ползёт с её бока до поясницы.
— Льстец, — в шутку качает головой, и затем всё равно опускает ладонь на его щёку. — И завтра снова новый день… Как у тебя дела на работе, м?
— Ничего необычного. Просто продолжаю своё исследование.
Тонкие пальцы хаотично рисуют круги на его обнажённой груди.
Лиза вздыхает, ложась на бок лицом к нему. Всего лишь одна эмоция, которую по нему можно определить — спокойствие. Прикрывая рот рукой, зевает.
— Можно попросить тебя об одной… услуге? — спрашивает она, заранее зная ответ. — Заедешь за мной после работы? А потом поедем в торговый центр… У меня закончились кое-какие вещи. И в холодильнике пусто…
— Ты же знаешь, я не люблю ходить по магазинам, — Дотторе вздыхает и хмурится.
— Пожалуйста, — ей достаточно улыбнуться и пропустить его голубые волосы сквозь пальцы.
Она слишком хороша в этом мягком и неярком тёплом свете лампы на прикроватной тумбе. Черты лица будто сглажены, размыты, русые кудри лежат на подушке гуашевыми мазками. Рук не видно — они очень близко к его лицу. Она слишком хороша сама по себе, когда смеётся, когда плачет, когда устала, когда настойчиво просит его внимания…
Как можно ей отказать?
— …Позвони, когда освободишься.
— В этот раз без задержек, обещаю, — Лиза игриво подмигивает.
Он вздыхает снова.
— Скажи мне честно… — его лицо мигом становится обеспокоенным, но предельно холодным. — Где ты была?
— Я ведь уже говорила, — брови удивлённо приподнимаются, а затем на губах расцветает снисходительная улыбка. — Ты что, ревнуешь?
Да. Точно да. Он теряет рассудок, только стоит хоть одной подлой мысли об этом прокрасться в его голову. О том, что она не принадлежит ему полностью. О том, что он не единственный, что она…
— Нет.
Прячет взгляд.
— Просто волнуюсь за тебя.
С её стороны это выглядит как проявление заботы, как такой редкий знак внимания — должно быть, от чёрствого и расчетливого учёного редко услышишь подобные слова. А она слышит почти каждый день. Просто она особенная. Единственная.
Ещё несколько секунд они смотрят друг другу в глаза. Лиза улыбается. Сладко и нежно для него, невыносимо горько для самой себя.
Он влюбился без памяти. Он потеряет и память, и умение ясно мыслить, если она уйдёт. Вся его жизнь в её руках, зависит лишь от одного решения. Это завораживает и гнетёт одновременно.
Но это не то. Не то, что ей нужно.
— Я люблю тебя, Лиза.
Чувственный шёпот вонзает нож в сердце. То самое, которое умеет любить лучше, чем его, холодное и каменное. То самое, которое выживает после того, как врёт, играет с ним, причиняет ему боль.
Медленно, под счёт до пяти.
Раз — она придвигается ближе. Два — выдыхает прямо в его приоткрытые губы. Три — целует размеренно, неторопливо, без цели разжечь в нём страсть и желание, просто так.
Четыре — шепчет.
— Спокойной ночи, Дотторе.
Пять — отстраняется. Отворачивается, зная, что не выдержит его пытливого взгляда. Что он всё равно обнимет её со спины во сне.
Щёлкает лампа.