Они были просто детьми. Так говорили все взрослые.
Они были просто любопытны. Так говорили все дети.
Они просто были... Так говорили все вокруг.
Если у тебя нет семьи, если твое сердце чисто, как первые лучи солнца - то твое тело, твоя душа никогда более не будет принадлежать тебе. У тебя не будет будущего, исчезнет все прошлое, станет неважно и настоящее. Если нет ничего, что можно бы привязать тебя к этому миру - то ты потухнешь как спичка, отправившись сизым дымом в высь.
"Мы просто дети," - говорили они себе, когда опускались руки.
"Мы просто любопытны," - говорили они себе, когда рука замирала в страхе от прикосновений.
"Мы просто..."
Никогда не заканчивали они, чувствуя как сжимается сердце, и слезы капают с глаз.
И дни летели, стремились к концу.
Они терялись в громком смехе детей, в радостных криках людей, в сладких ароматах пряностей и цветов, в пестрых красках лент, кружев и бантов. Они терялись меж высоких деревьев, спрятавшись ото всех. Они терялись меж ярких домов, обрызганных красками. Они терялись в шуршащих камышах и кваканье лягушек. Они пытались, старались, прикладывали все силы, чтобы продлить время, продлить день, продлить мгновения побыть вместе, побыть вдвоем.
Но даже единый стук сердца не мог, не имел права создать будущего их общего будущего. И если протянуть руку, с мольбой в глазах, со всеми чувствами, что пылали в груди жестоким пожаром - невозможно было коснуться, невозможно было дотянуться, невозможно было почувствовать чужое тепло. Только взгляд любимых, единственных в мире, черных, как беззвездная, безлунная ночь, покрывающая мир, только выдох в дрожащие уста и тихий стон от боли, жара и безграничной любви.
"Ты должен быть чист," - говорили взрослые.
"Ты должен быть одинок," - говорили дети.
"Ты должен... должен... должен," - вечно повторяли все остальные.
И сердце, то что никогда больше не будет принадлежать ему одному, сжималось, тянулось, пронзало болью, отчаянием и бесконечной тоской. Он любил. Любил всей душой. Любил всем своим существом. Любил так сильно, так страстно, так пылко и беззаветно, как никто другой, как никто не сможет никогда полюбить. Он любил до слез. Любил до бессонных ночей и жаркого выдоха на пересохших губах. Он любил до дрожи, до покалывания на кончиках пальцев от невозможности обнять, прикоснуться.
"Я должен быть чист," - говорил он себе, проходя обряд очищения из раза в раз.
"Я должен быть чист," - говорил он себе, с болью смотря как любимые руки сжимаются в кулаки.
"Я должен быть..."
- Я не хочу ждать следующей жизни, чтобы быть с тобой...
Золото заиграло слезами и лунным светом. Украшения замерцали в зеленом берилле длинных волос. Комнату наполнил пронизывающий звон тонких металлов. Зашуршала легкая полупрозрачная ткань. На мраморный пол поочередно стали сыпаться заколки, кольца, драгоценные нити, разбивая цветастые камни на мелкие кусочки. Бледно-розовая лилия, совсем как румянец на нежных щеках, колыхнулась от ветра, отправляя дрожащую рябь по зеркальной поверхности пруда.
Стон потонул в очередном жадном, изнеможденным ожиданием поцелуе. Руки дрожали, покрывались мурашками от тепла, от ответа на каждое легкое, болезненное прикосновение. Слезы застилали глаза и не хватало сил сделать вдох. И в черном янтаре возлюбленных глаз он видел лишь трепет и любовь. Он чувствовал благодарность, чувствовал слезы на своем плече. И пылкие, дрожащие губы снова и снова оставляли на его коже огненно-алые следы.
Он не чувствовал больше себя. Лишь видел, как его пальцы зарывались вновь и вновь в мягкие, чуть влажные волосы цвета граната. Он видел, как его тело дрожит, как пытается зацепится за что-нибудь, чтобы не потеряться, не растаять. Он видел, а не ощущал, как его вновь целуют, как выдох становится его вдохом. Он видел не свои руки на своих плечах, груди, талии, стараясь прижать ближе, стараясь растворится в нем. Или заставить растворится его?
"Никто в этом мире не должен к нему прикасаться," - вскользь услышал он чью-то мысль в своей голове. Но она тут же утонула в очередном тягучем, жарком и таком желанном движении.
"Никто не должен произносить его имя," - но он не услышал, за хриплым голосом, полным счастья, бесконечно зовущем его.
"Никто не..."
Они были просто детьми. Им всегда так говорили.
Они были просто любопытными. Их всегда так оправдывали.
Они просто любили. Говорили о них какие-то бродяги.
Их преследовали свист стрел, всполохи магии и рычание собак. Их пытались убить острием мечей, наконечником стрел, пламенем ада. Их пытались разорвать на куски кровожадными клыками, сильными когтями. Мир вокруг, некогда такой волшебным и прекрасный горел гневом богов, яростью драконов. Он горел так, что не оставлял даже пепла, уничтожал все, сжигал само время. Выжигал ярко-черным узором шрамы, оставлял глубокие кровоточащие раны на облике земли. Гнев мира, ярость мира, печаль и тоска они чувствовали всей своей душой, всеми ожогами и порезами на коже.
- Но даже так...
- Даже если так...
История осталась историей, которую никто никогда не расскажет, никто никогда не узнает. Ливнем боли, огнем ярости, ветром тоски и земляным отчаянием мир переписали, исправили, создали новым. Словно ничего не было до белого листа с черными чернилами. Словно никогда не будет того, что было до белого листа с черными чернилами.
- П-подожди... Фро... Лектор! - иксид сделал еще один неуклюжий шаг и плюхнулся на животик, больно ударившись лапками.
- Да что, - Лектор обернулся и дернулся, - Фрош! Ты как? Эй!
Иксид с красной шерсткой мигом подлетел к собрату в розовом комбинезоне и протянул ему лапу. Фрош громко шмыгнул носиком, но сел ровно и поднялся на ножки, крепко сжимая протянутую лапку. Второй он растирал слезки.
- И как тебе удается на ровном месте то, - тихо возмущался Лектор, отряхивая друга и осматривая на повреждения. - Вроде ты не сильно поранился, верно? Просто ударился?
Фрош кивнул, вновь шмыгнув носом.
- Пойдем, купим тебе мороженое. Или быть может хочешь конфет? О! Я слышал о новом кафе. Пойдем посмотрим? - теперь Лектор шел рядом, не отпуская лапу и постоянно улыбаясь, довольно кивая и прикрывая глаза.
А Фрош лишь еще раз шмыгнул носиком, чувствуя внутри огромный-огромный фейерверк. Сразу стало так тепло и радостно. И мир вокруг стал в одно мгновение ярким-ярким. Таким красивым и удивительным. И голос Лектора был таким приятным-приятным. Фрош чуть сильнее сжал лапку, проверяя что-то внутри себя.
- Ну так что, Фрош? Пойдем поедим блинчиков? Туда можно попросить все-все что захочешь добавить! - Лектор улыбнулся так счастливо и радостно, расправив крылья, что сердце Фроша дернулось и на глаза вновь навернулись слезы. - Э-эй! Фрош, ты чего? Все таки сильно ударился? Пойдем тогда в гильдию. Ну же...
Совсем растерявшись, иксид убрал крылья и крепко обнял дорогого друга. Свободной лапой он мягко гладил его по спине, стараясь успокоить. Но Фрош опустил голову ему на плечо, тихо роняя слезы.
"...даже так, я все еще хочу быть рядом с тобой..."