На другом конце России ночи звёздные

Мурманск холодный. Это ему свойственно, учитывая расположение за полярным кругом и сменяющиеся друг за другом полугодовые дни и ночи.

Вова сильнее укутывается в шарф, выходя из самолёта. В аэропорту его уже ждет Рома, и первое знакомство лицом к лицу для Приморского было очень волнительным.  

Раньше он только краем уха слышал о депрессивности Северо-Западного федерального округа, но этого хватило, чтобы создать в голове миллион различных сценариев его пребывания в столице Заполярья. И многие из них были... Достаточно грустные? Скучные? 

Вова отгоняет от себя эти мысли, когда, поправляя лямку рюкзака, подходит к юноше, стоящему отрешенно от остальных пассажиров. 

Он знал, как выглядит Мурманск по фотографии из короткой переписки, где они обговаривали небольшое вовино приключение: черные, как смоль, волосы и белая-белая прядь у лица. 

Вова с улыбкой вспомнил о Лёне с его чёрной прядкой, которую иногда от скуки сам заплетает в косичку.

—Привет! А... Ты Рома, да? — глупый вопрос, но ведь нужно было как-то начать диалог? Он дожидается кивка и протягивает руку, — Я Вова Приморский, Владивосток.

—Здравствуйте... — медленно начинает Рома, словно боясь ошибиться, — Владимир Николаевич. 

Вова удивленно уставился на него, хлопая глазами.

—Можно просто Вова или Володя, не надо так официально! У нас не такая большая разница, чтобы общаться по имени-отчеству. 

—Хорошо. Володя? — неуверенно спрашивает Баренцев, словно пробуя имя как новое и неизвестное блюдо. 

Вова радостно несколько раз кивает, облегченно выдыхая. Неловко уж было бы, чтобы к нему так по-взрослому обращались. 

—Пойдёмте, — уже более спокойно говорит Рома, поворачиваясь к выходу, — машина ждёт. 

На парковке много машин, но Рома петляя между ними идет в самый конец к белому Hyundai, за которым сидел мужчина средних лет. 

Баренцев садится на заднее сиденье и сразу же пристегивается ремнем, и Вова, в соображении безопасности, повторяет за ним, поставив рюкзак между ног. 

До города пришлось ехать почти сорок минут в полной тишине, и не привыкшему к ней Вове сиделось некомфортно. Зато стоило им остановиться — Приморский сразу же выскакивает из машины и чуть ли не бежит в сторону кораблей. Рома только успевает поблагодарить водителя и сразу же идёт догонять Вову.

-Ах, чувство, будто я дома! — воодушевленно вскрикивает парень, улыбаясь, — Гуляю по порту Владивостока, также наблюдая за разгрузкой кораблей.

-Володя, наденьте шапку, пожалуйста. Так вы запросто заработаете себе отит.

Рома ловит неугомононного Вову за руку и встает перед ним, натягивая на голову жёлтую плотную шапку, которую тот стянул в машине.

-Наша погода итак не отличается доброжелательностью, так и повышенная влажность усугубляет положение, и мне не хотелось бы видеть ваши страдания и осознавать, что их причиной стало мое безразличие...

Вова замирает на несколько секунд, удивленно хлопая покрытыми инеем ресницами. 

-Спасибо, Рома.

-Мне нравится ваша беззаботность, но не стоит ей злоупотреблять, чтобы не навредить себе или другим. 

Под неловкое молчание они еще немного прогулялись по пирсу, а после доехали до квартиры Ромы. 

—Вы, вероятно, очень устали после перелёта? — спрашивает Баренцев, провожая Вову до спальни, — Можете отдохнуть до вечера, я вас разбужу.

—Дома сейчас двенадцатый час, — Приморский устало прикрывает глаза и садится на кровать, — да и в самолете не удалось поспать. За мной сидел ребёнок, который постоянно бил ногами по креслу и кричал. 

—Тяжело вам пришлось... Спокойных снов. 

Вова остается один в комнате. Он быстрым взглядом оглядывает пустые бледные пастельно-голубые стены, невольно сравнивая их с цветом глаз Ромы. Такие же льдинки. 

*** 

Вове снились самолёты. Черная и белая пряди волос. Нетающий снег, лежащий на склонах Кольского полуострова. Светлые глаза, что на солнце казались прозрачными. Жёлтая шапка. Холодная рука, что слабо тормошила его за плечо.

Или это уже не сон? 

—Володя, просыпайтесь. Уже десять, — Рома будит его тихо, и Вова почему-то опять вспоминает, как однажды Лёня поднимал ребят после новогодней ночи с помощью железного половника и крышки от кастрюли.

Он нехотя поднимается с мягкой подушки, которую успел стянуть во время сна, и оглядывает Баренцева.

Тот был уже одет в теплый белый свитер с высоким воротником и пока что домашние штаны. 

—Пора ехать. 

Остается только кивнуть и притянуть к себе рюкзак с теплыми вещами. Не спать же он сюда через всю страну прилетел. 

Во дворе их ждет тот же белый Hyundai, что и в аэропорту.

—А куда мы?

—Туда, где лучше всего видно то, ради чего вы сюда прилетели. 

Вове большего не надо, он сразу же кивает и запрыгивает в машину. 

—Ром, — тихо спрашивает парень, наклоняясь к Баренцеву, — а ты много видел северных сияний? 

—Очень. За всю свою жизнь и не сосчитать. 

—А ты помнишь первый раз, когда увидел его?

—Нет, но папа говорит, что когда я родился, на небе оно было. Поверьте, никакие рассказы не сравнятся с тем, что вы увидите своими глазами. 

Вова от предвкушения похлопывает ладонями по коленям, счастливо улыбаясь. Ради этого он готов еще немного подождать. 

Буквально час езды и задремавший на этот раз Рома чувствует, как его хватают под руку.

—Рома, пойдем! Я уже вижу его.

Они чуть ли не вываливаются в сугроб, но Вова не обращает на это внимание и поднимает голову на зеленеющее небо. 

—Ого... 

В широко распахнутых глазах отражаются яркие полосы, растянувшиеся по всей ночной мгле. Он не дыша, словно боясь спугнуть, наблюдает за их мягкими переливами, словно укачивающими волнами в море.

Вова замирает в таком положении на несколько минут, отчего Рома начинает немного беспокоиться.

—Володя, всё хорошо?

—Тише... Я хочу сохранить этот момент в памяти как можно лучше.

Он достает телефон, делает несколько снимков и записывает кружочки в беседу ДФО. 

—Ребята, вы только посмотрите на эту красоту… Это просто не передать словами! 

Приморский крутится вокруг собственной оси, отчего его воздушные локоны из-под шапки забавно подпрыгивают и разлетаются, пока он, запутавшись в ногах, не валится в сугроб. Рома подходит ближе к нему, протягивая руку, за которую Вова хватает его и тянет на снег. 

—Как я рад, что приехал сюда! Полярная ночь прекрасна...

Рома оглядывается на Вову, в уголках глаз у которого собрались маленькие слезинки.

—И представляешь, — он вытягивает руку к небу, будто ласково гладя яркие зелёные полосы, — мы живем в одном мире со всем этим... Именно нам суждено было появиться вместе с людьми, и проживать бессмертную жизнь. Не это ли прекрасно?

Рома смотрит на небо пустыми глазами, словно может прожечь в нем дыру. Сколько лет он уже это видит, сколько лет помнит. 

Как небо это отражалось цветом малахита при его появлении, когда он маленьким портом оказался на руках Архангельска. 

Как это же небо, всё также сверкая в ночи, сопровождало его в страшных сороковых. 

«—Бессмертную, полную страданий, страха и боли жизнь. Помнить все кошмары, которые пришлось пережить раньше, просыпаться в поту от выжженных на вéках воспоминаний, которые будут преследовать тебя все время. Даже если на нас скинут бомбу, мы просто будем наблюдать за тем, как отрываются наши конечности, будем чувствовать как кожа разъедается от высокоградусной температуры, а потом проснёмся, замурованные в черном снеге, чувствуя запах заживо сгоревших людей нашего собственного города.»

—Ром? Ты чего там шепчешь? Что случилось?

Рома чувствует влагу на щеках и только сейчас замечает расфокусированным взглядом вовины иссиня-чёрные завитушки над ним. И потом испуганные лазурные глаза. 

—Ничего. Все нормально... Володя, а расскажите про ночи на вашей родине.

А Рома Баренцев такой же холодный?