Не та частота

      Коукворт — небольшой городок, наполненный шумом и дымом. Гудят машины хлопчатобумажных фабрик. Без устали работающий мусоросжигательный завод согревает Коукворт даже зимой.

      Северус не любит Коукворт.

      — Паршивое место для паршивых людей, — усмехается он, и Лили крепко прикусывает щеку, чтобы не сказать, что она вот вовсе не паршивая, хоть и родилась в Коукворте. Она знает, что он говорит вовсе не про нее.

      Он говорит о снова безработном отце. О больной, пожелтевшей, как жухлый лист, матери. О себе.

      Только когда он говорит о себе, в черных глазах зажигается такая жгучая ненависть, что Лили будто становится душно от едкого дыма.

      Тогда Лили крепко-крепко хватает его за руку. Он смотрит на нее, и его взгляд смягчается. Становится таким, каким Петунья смотрит на звезды, когда никто не видит. Таким, каким старушка, живущая по соседству, смотрит на приблудного кота, ставшего ее единственной компанией. Таким, каким на саму Лили смотрят родители, когда она говорит какую-нибудь милую глупость.

      Ну и пусть. Если Сев думает, что с таким паршивым человеком, как он, может дружить только забавная дурочка — Лили будет забавной дурочкой.

      Лили любит Коукворт. Любит хлопковый снег, забивающий воздух даже летом. Одна досада: если вдохнешь этот снег — не подхватишь простуду, а тяжело заболеешь. Надолго. На короткое навсегда.

      Лили любит шум железной дороги. Игру света в клубах дыма, вырывающихся из паровозных труб.

      Сев, вдыхая пропитанный машинным маслом воздух, лишь морщится.

      — Когда-нибудь нас увезет другой поезд, волшебный, — уверяет он. — И Коукворт останется позади.

* * *

      Лондонский вокзал — шумный и пестрый. Лили, шатаясь, вываливается из поезда, ошарашенная гомоном, скрежетом и, главное, цветом.

      В Коукворте люди не были ни такими краснощекими, ни такими бледными. В Коукворте глаз радовался яркому среди густого серого дыма розовому платью Петуньи. На Лондонском вокзале розовый куда насыщеннее и веселее. А еще есть красный. Синий. Зеленый.

      — Какой ужасный город, — растерянно выдыхает Сев. Лили согласно кивает: Лондон действительно ужасен. Дымный, как Коукворт, только еще и и гремящий, звонкий, оглушающий — и сам глухой. В Коукворте можно было пройти по улице и увидеть, как живут люди: окошки были совсем низко. У кого-то занавески в цветочек, у кого-то прямо у окна стоит обеденный стол… В Лондоне на первых этажах — салоны и аптеки, магазины и булочные. Люди живут высоко — и ничего не рассмотришь.

      Лондон — чужой. Но удивительный. По дороге к Косому переулку Лили жадно вглядывается и в высокие дома, и в важных мужчин, одетых в выглаженные рубашки, и в кокетливо подмигивающих им женщин.

      Когда Лондон растворяется за спиной, Лили думает, что ей все-таки нравится Лондон. И как же хорошо, что им потом еще возвращаться по тем же странным громким улицам на вокзал!

      Впереди вырисовывается Косой переулок. Северус облегченно вздыхает.

      — Эй, посторонитесь, — отталкивает их немолодой мужчина с жидкой русой бородкой. Сев дергается. Лили успевает заметить на голове мужчины странную широкополую шляпу. В руках у мужчины клетка с совой. Лондон забыт.

* * *

      Хогвартс похож на сказку. Движущиеся лестницы, говорящая Шляпа, привидения, переговаривающиеся портреты — да даже полтергейст Пивз! И мантию после его грязевых бомб можно не отстирывать — лишь взмахнуть палочкой и произнести заклинание!

      Лили нравится Хогвартс и ее факультет. Громкие, шумные мальчишки, каждый вечер закатывающие драки в общей гостиной. Смешливые девчонки, не тратящие время на сплетни: сразу говорящие всем все, что хотят. Прямо и таким тоном, что захочешь — не поспоришь.

      — Мало того, что почти все — полукровки, так еще и лезут куда не просят, — ворчит Северус, добавляя в их общее зелье лягушачьи лапки.

      Лили не напоминает ему, что она сама дочь магглов. Он знает — и когда толчет ягоды боярышника с большим рвением, чем нужно, думает не о ней. Даже не об отце. О себе.

      Джеймс, самовлюбленный мальчишка из Гриффиндора, чистокровный. Но его Снейп ненавидит так же, как себя. До черного удушливого дыма.

      Ни одного полукровку и даже маглорожденного он не ненавидит так сильно. Не обращает внимания — да. Презирает — да. Ненавидит? Нет.

      Лили дергает Северуса за рукав.

      — Боярышник ничем не провинился! Давай творить расправу над полынью…

* * *

      На форзаце учебника Северуса изящно и в то же время будто бы небрежно выведено: «Принц-полукровка».

      — Хэй, — Лили улыбается и толкает его в плечо. — Я же говорила, что…

      Северус поднимает голову и смотрит на нее. В черных глазах — вызов и унижение. Слова застывают у Лили на языке.

* * *

      — Они говорят, что волшебники и магглы никогда не будут равны. Чистая кровь — чистая магия. Как могут с чистокровными сравниться остальные? — глаза Северуса горят, и Лили становится страшно.

      — А я, я, Сев? Что будет с такими, как я? — в черных глазах появляется растерянность.

      Лили никогда не была для него одной из. Она всегда была просто… Лили. Но сейчас это не радует и не греет.

      — Сев, — зовет она снова, — а что будет с такими, как ты?

      Она не должна была спрашивать. Черные глаза снова наполняет ненависть, жгучая и неизбывная.

      — С ними будет то, что должно быть с рабами.

      — Так ты раб? — в Лили вспыхивает ярость. — Или, может быть, принц? — Лили запихивает разбросанные по траве учебники в сумку и поднимается.

      Северус пусто смотрит на нее. А потом в черных глазах загорается такое горе-злоба-боль, что Лили обессиленно садится обратно и изо всех сил старается не заплакать.

* * *

      Черное озеро зацветает. Совсем ненадолго — Черное озеро должно оставаться черным, и совсем скоро его поверхность снова станет чистой и безмятежной. Но сейчас оно цветет. Солнце отражается от зеленых разводов на глубокой воде. Озеро будто светится.

      Лили кажется, что она сама светится. Она чуть ли не бегом спускается к подземельям, и, нисколько не заботясь, что гриффиндорцам у слизеринцев делать нечего, колотит в тяжелую дверь. В общую гостиную Слизерина ее пускают неохотно — но потому и сразу выталкивают на выход как всегда мрачного Северуса. Лили хватает его за руку и тянет к озеру.

      Озеро все еще цветет. Профессор Спраут только-только выходит из Четвертой Теплицы — вон она блестит на солнце.

      Озеро все еще цветет. В груди тепло и ярко. Лили глубоко вдыхает и улыбается. Крепче сжимает пальцы Северуса.

      — Смотри, какое ясное небо! Совсем не похоже на английский дым!

      Северус мрачно рассматривает собственные ботинки.

      — Эй? Ты со мной?

      — А? Да, конечно.

      Северус щурится.

      — Какое яркое солнце! Глазам больно.

* * *

      Коукворт слишком дымный. Лондон слишком громкий. Небо над Хогвартсом слишком яркое. Запретный лес слишком темный — да туда и нельзя.

      Лили сдувает вылезшую на лоб прядь и упрямо поджимает губы.

      Мир волшебный и прекрасный. И если Сев не может этого видеть, она станет его глазами. И обязательно-обязательно найдет для него самую чистую на свете магию. Отведет его к ней — как он отвел ее в Хогвартс.

* * *

      Лили просит Северуса выбрать себе другую компанию. Глаза Мальсибера слишком холодные, а Эйвери словно безумен. С каждым разом, когда Северус приходит к Лили на берег Черного озера, он выглядит все еще мрачнее.

      — Зачем они тебе? — дергает Лили его за рукав.

      — С ними интересно.

      — Неправда. Вокруг них дым еще гуще, чем вокруг фабрик Коукворта. Как ты вообще рядом с ними дышишь? — смеется Лили.

      Северус молчит. Будто сам не знает.

* * *

      Коуквортский маленький вокзал еще более дымный, чем два года назад, когда они впервые покинули его и отправились искать лучший мир, вооруженные лишь письмами из Школы Волшебства.

      Лили пытается поймать клубы дыма, вырывающиеся из черного рта паровоза. Сев вздыхает и отворачивается, но губы дергаются в улыбке.

      Лили светло и тепло.

      И она, наверное, впервые за эти два года не хочет возвращаться в Хогвартс. Хочет навсегда остаться здесь. Ловить дым. Смеяться, зажимая уши при слишком резком скрипе вагонов.

* * *

      Северус смотрит на Лили так, будто наконец-то нашел тот самый лучший мир.

      — Они позвали меня присоединиться к ним. Мальсибер и Эйвери.

      Лили страшно.

      — Откажись. Тебе это не нужно.

      — Я уже согласился.

      Северус ухмыляется. Так, как часто ухмыляется Джеймс. Он делает шаг прочь от нее, и при сменившемся свете в черных глазах Лили видит мольбу о помощи.

      — Я тебе помогу, — шепчет она.

      — Я наконец-то счастлив, Лили! — огрызается Северус. И он не лжет.

      Но Лили ему поможет.

* * *

      — Не говори под руку, мешаешь, — рявкает Северус на Май Симпсон, первокурсницу-полукровку, поскользнувшуюся на грязи, разведенной Пивзом. Май испуганно смотрит, как Северус быстро собирает в стопку ее учебники, и плачет.

      Лили, подбирая последнее перо, оглядывается на друга и фыркает. Она бы не заплакала, конечно, но она и не Май Симпсон.

      Движения Северуса нервные, дерганые, злые. То и дело он оглядывается через плечо на пустой коридор.

      — Почему ты ей помогаешь? — спрашивает Лили.

      — Потому что ты одна бы провозилась тут дольше.

      Но Лили улыбается. Ей не так уж важно, почему Сев помогает полукровке.

      Лили верит.

* * *

      В Коукворте на кухне стоит старенький радиоприемник. Пет включает его, пока моет посуду. Хрип радио смешивается с пронзительными голосами и шумом воды.

      Радиоприемник давно сломан — никак не может попасть на нужные частоты. Все время зависает где-то между — и одни голоса перекрывают другие, сливаются в бессмысленный, почти неразличимый скрип.

      Пет пыталась его починить, но даже она, самая упрямая и усердная из всех, кого Лили знает, в конце концов сдалась.

      Радио включали уже по привычке. Слушать его никто и не пытался.

      Иногда, заглядывая в черные грустные глаза, Лили думает, что Северус похож на этот радиоприемник.

      Ненавидит себя и цепляет Джеймса.

      Ненавидит отца и рычит на полукровок.

      Ненавидит себя, но боится, что на него самого с презрением посмотрит кто-то другой.

      Лили никогда не была такой упертой, как Пет. Но она точно знает, как починить этот радиоприемник: он просто больше не должен передавать ненависть. Ни по одной волне.

* * *

      Лили знает, что Северус не ненавидит полукровок. Только презирает.

      Знает, что не презирает ее, Лили, хоть она и магглорожденная. Для нее у него всегда особая волна. Особая частота.

      Когда Северус снова с огнем в глазах рассказывает ей, как прекрасны идеи Мальсибера, Эйвери и других его дружков, — Лили молча уходит.

      У Северуса для нее особая частота.

      Но Лили все чаще кажется, что эта частота — не та. Не ее.

* * *

      Когда он зовет ее «грязнокровкой», затапливает такая обида, что Лили не хочет видеть Северуса больше никогда-никогда-никогда…

      Слезы высыхают. А внутри морозно и безмятежно: никогда.

«Грязнокровка» снова и снова звучит в ушах — и Лили наконец чувствует, что попала на свою частоту.

      Она больше не хочет его видеть. Не хочет понимать, что он говорит не про нее и, как тот старый радиоприемник, передает ей слова, адресованные не ей.

      Лили знает, что он не хотел.

      Поэтому снова плачет.

      Но когда на следующий день она вновь идет к Черному озеру ждать его — она уже знает, что эта встреча будет последней.

      Лили сдается. Она не может починить этот радиоприемник, хоть и точно знает, как.

      Но она не оставит его Мальсиберу и Эйвери. Обязательно что-нибудь придумает.

      Что — она не знает.

* * *

      Волшебный «Хогвартс-Экспресс» уносит их обоих в шумный громкий Лондон. Снова. Вместе — порознь.

      Он не пытается искать ее по вагонам. Она и не думает прятаться.

      Они оба садятся в поезд до Коукворта. Но им не по пути.

      Лили едет в маленький городок веселого дыма, хлопкового снега и низких окошек. Северус — в душный каменный мешок, полный гари и назойливого стука колес. В Паучий Тупик.

* * *

      Цепкий взгляд сразу выхватывает из толпы галдящих в подземелье первокурсников растерянного мальчишку со знакомыми зелеными глазами. Темные взъерошенные волосы, совсем как у Джеймса, поднимают внутри волну отвращения — а потом еле сдерживаемого веселья.

      — Гарри Поттер, значит, — усмехается Снейп и гладит корешок старого учебника. Ребенок, совсем недавно узнавший, что волшебник, конечно, ничего не смыслит ни в златоцветнике, ни в полыни.

      Небрежно раскрывая журнал, Снейп скользит пальцем по списку фамилий. Не то чтобы ему это нужно.

      Северус Снейп даст мальчишке, только поверившему в добрые счастливые сказки, еще минуту — минуту побыть Гарри Поттером, пустым местом, для которого у мелочного старика нет слов и потому нет частоты волны.

      А потом ему еще семь лет путаться в сигналах, посланных другим. Любимой Лили. Ненавистному Джеймсу. Самому Северусу Снейпу.

      Гарри Поттеру всего одиннадцать, но кто-то должен принять сообщение.

      Но минуту Снейп может подождать. В конце концов, ему самому лишь тридцать.

      Палец останавливается на фамилии «Поттер». Снейп поднимает голову. Черные глаза встречаются с зелеными.

      — Поттер!

      В зеленых глазах что-то гаснет.