О традициях

Ему девять, и хоронить брата жутко, неправильно. Семилетние дети не должны лежать в грубых ящиках, тихонько, смирненько.

Даже если в поминальной речи Чичиуэ ни разу не назвал Кавараму ребёнком, Тобирама не может смотреть дальше знакомых черт, застывших, исказившихся, как под тонкой коркой голубоватого льда — увидеть за ними «гордого шиноби, с честью защищавшего свой клан», выше его сил. Неделю назад Тобирама нашёл Кавараму трясущимся от страха перед первой миссией. Они провели остаток дня вместе, сначала тренировались с кендзюцу, набираясь уверенности в собственных навыках, после пили чай и разговаривали. Тобирама успокаивал младшего брата, что всё будет не так страшно. В конце концов его усилия окупились, Каварама успокоился.

Теперь уже — навсегда.

Смотреть в любимое лицо и не узнавать, понимать, что это конец — теперь страшно Тобираме. Смерть брата разбивает ему сердце и вселяет ужас, склеивающий осколки между собой вязкой смолой. Он уже бывал на поле боя, видел смерть, нёс её на лезвии верного меча. Но именно на похоронах Каварамы впервые заглядывает в лицо Шинигами. Лицо безобразное.

Старшие будто видят вместо него что-то другое. Они продолжают вести себя как идиоты.

Покорно, ибо какой у него есть выбор, Тобирама следует их указаниям и делает вид, что бритвенно острые осколки на месте сердца не пытаются выскоблить рёбра, не царапают горло и совершенно точно не колют глаза. Потому что шиноби не плачут. Чичиуэ и так покрикивает на Итаму, а отзывчивый Хаширама готов с пеной у рта защищать их младшего — теперь единственного младшего — брата, несмотря ни на что, даже если это значит доводить Чичиуэ до белого каленья. Тобирама встаёт между ними и собирает свои осколки, делая то, что у него всегда получалось легко, как дыхание — он создаёт из них нечто новое. Такое же острое, однако режущее не только вовнутрь, но и наружу. Гнев, решимость, порой ярость — капают с лезвия ядом, смертельным для врагов.

Тоска, ужас, глупые планы, как уберечь оставшихся отото и анидзя — льются тушью на страницы дневника, тщательно и далеко спрятанного от чужих глаз вместе с множащимися заметками по фуиндзюцу.

Тобирама тренируется, тренируется, тренируется и тренируется, не обращая внимание на косые обвиняющие взгляды Хаширамы и жалобные — Итамы. Чичиуэ отчитывает их и велит брать с него пример.

Тобирама уже знает, что у него есть способности сенсора, и поэтому упорно пытается развить их: чтобы сразу узнать, если его братья попадут в беду, и отправиться на помощь. В день, когда впервые удаётся ощутить, в какой части кланового леса бродит Хаширама, сбежавший из поместья после очередной ссоры с Чичиуэ, Тобирама засыпает с невесомым ощущением удовлетворения. Тренировки приносят плоды, постепенно площадь его восприятия растёт, месяцы спустя она охватывает почти всю территорию Сенджу.

Одним вечером, уже закрывая книги и собираясь лечь спать, он улавливает сигнал на самой её кромке. Слабый, но Тобирама чувствует его. Это Итама.

Пару дней назад он отправился на первую миссию. Хаширама пытался удерживать его в поместье как можно дольше, но вскоре после годовщины смерти Каварамы терпению Чичиуэ пришёл конец. И Тобирама незаметно подсунул ему поближе свиток с заказом на шпионаж и добычу информации у одного купца. Итама самый лучший среди них троих в скрытности. Это был наилучший расклад из возможных.

Судя по чакре, младший немного истощён и движется в сторону дома.

Чем глубже Итама заходит во владения Сенджу, ближе к Тобираме, тем ярче он чувствует его панику. Вдруг за знакомой чакрой появляются колючие горячие сигнатуры. Пять человек.

Он успевает на бегу накинуть нагрудник от доспеха, схватить меч и ступить ровно один шаг от энгавы, когда на втором чакра Итамы вспыхивает лихорадочным калейдоскопом, и у него ещё слишком мало опыта, чтобы разобраться в нём.

Ещё шаг — Итама исчезает с его радара, как задутая свеча. Пять незнакомых шиноби вибрируют злорадством и чем-то ещё.

За его спиной появляется Чичиуэ, строго спрашивает, куда он собрался. Голос Тобирамы едва-едва дрожит, когда он рассказывает — отчитывается — что произошло. Лицо Чичиуэ не разглядеть: новая луна ещё не народилась, по тёмному небу плывут тучи, Чичиуэ держит переносной фонарь слишком низко. В его свете выделяются лишь кончики волос, торчащие над плечами, как пики, и складки у рта. Но Тобирама и не пытается что-либо увидеть.

Его взгляд рассредоточен, ищет и находит в глубине поместья чакру старшего — теперь единственного — брата. Хаширама уже спит.

Чичиуэ собирает отряд, поднимается шум. Тобираме говорят идти к аники. Он не двигает с места.

Словно кто-то неторопливо, смакуя каждый момент, вскрывает изнутри его грудную клетку и вместо костей вставляет сталь. Холодно.

Рука сжимает меч в ножнах, но по ощущениям — удерживает голыми ладонями молнию.

Ему десять, и хоронить брата больно, бесконечно мучительно. Уродливо. Несправедливо.

Хаширама безутешен.

Глаза Тобирамы сухи. Потому что шиноби не плачут.

И у него нет на это права. Если бы он только был быстрее…

Тобирама идёт в додзё. Хаширама — в лес.

Он доходит до грани чакроистощения чаще, чем ему хотелось бы в этом признаваться, но нельзя стоять на кромке лезвия — по нему можно лишь бежать. Особенно если за тобой по пятам следует молния. Особенно если твоё собственное тело — как ажурная металлическая марионетка из театра теней. Со сродством Тобирамы с водой всё это вместе — верная смерть.

И он бежит вперёд, оставляя позади кровавый след. Пока лишь прерывистые тонкие дорожки, а не широкую просеку. И всё же Чичиуэ более чем доволен. Хаширама поджимает губы, дуется и чаще прячется после совместных тренировок на берегах облюбованной Нака.

Тобирама не может рассказать ему. Кажется, осколки всё же повредили что-то в его горле тогда, после смерти Каварамы. Ему гораздо легче вступиться за Хашираму перед Чичиуэ; вырвать сорняк или полить цветок, который анидзя вырастил в тайне ото всех, даже от брата, однако забывал ухаживать за ним, когда впадал в уныние; зайти по пути с миссии в городок за тем самым чаем, который никто, кроме Хаширамы, не пьёт в поместье. Тобираме это совершенно несложно.

Хаширама не замечает. Ему двенадцать, взросление в сочетании с мокутоном делают его почти невыносимым. Поэтому взрослые поначалу не обращают большого внимание на его затянувшиеся прогулки по лесу: старые Сенджу говорят, что для мокутона полезно слушать природу, и не спешат поднимать тревогу.

Но Хаширама, конечно, занят совсем не тем.

Тобирама замечает практически сразу, что чакра, встречающая Хашираму на другом берегу реки, похожа на те пять сигнатур, которые принадлежат убийцам Итамы. Тобирама не дурак. Паранойя зудит под кожей. Попытки не дать ей затуманить разум с каждым разом даются всё труднее. Он убеждает себя, что похожесть ещё ничего не значит; что верит в анидзя, в его осторожность.

Чакра Хаширамы после каждого визита к реке приятно вибрирует. И хотя Тобирама как сенсор всё ещё учится определять эмоции, радость и довольство брата столь яркие и чёткие, что ему даже не требуется прикладывать усилия, чтобы уловить их. Чакра же другого мальчика не изучает никакого дурного намерения.

Но Чичиуэ не обладает той же верой в благоразумие старшего из сыновей, или, может, опыт говорит громче. В один из дней он посылает Тобираму следом.

Учиха. В ту же секунду, когда Тобирама впервые видит лицо тайного друга Хаширамы, оно выдаёт его клановую принадлежность с потрохами, будто нашиваемый на одежду веер-мон.

Чичиуэ говорит, что Учихи — безжалостные монстры, и лучше добровольно заточить себя в животе Шинигами, чем быть убитым ими. Чичиуэ не пускает своих детей на миссии, где Сенджу наверняка пересекутся с заклятыми врагами — потому что Чичиуэ заботиться о Хашираме и Тобираме, а красноглазые демоны наверняка убьют его наследников. Однако Тобираме всё же доводилось однажды ускользнуть из-под их носа в последний момент благодаря дару сенсора. У тех Учих чакра тоже колола и искрила, но немного по-другому, видимо, кроме кланового сродства с огнём у них было сродство и с молнией. Его паранойя впервые подаёт голос именно после этого почти-столкновения.

Тобираме отчаянно не хочется верить, что доброго трогательного Итаму безжалостно убили шиноби из враждующего клана. Из духа противоречия. Тобираме хочется верить, что взрослые, которые говорили, будто это так, просто вели себя по-идиотски, скидывая все беды на того, кого было принято винить во всех бедах Сенджу вот уже несколько поколений.

Он сидит на ветке, скрытый пышной листвой, и наблюдает, как Хаширама дразнит чернявого одногодку, чьё лицо, чья чакра буквально разбивают последние наивные представления Тобирамы об реальность.

По плечам бежит холодок. Листья вокруг неподвижны. Тобирама заставляет тело расслабиться и не дрожать.

На противоположном берегу, в кустах прячется ещё один источник чакры. Такой же искрящийся дымчатый и сухой, как у безымянного Учихи рядом с Хаширамой. Кто-то, как и Чичиуэ, послал проследить за пропадающим мальчишкой.

Следующая встреча Учихи, у которого появляется имя Мадара, и Хаширамы кладёт конец их дружбе. На удивление, полноценной битвы не происходит. Мадара вместе младшим братом и отцом быстро исчезают на своей территории.

По возвращению в поместье Чичиуэ порет Хашираму. Внезапная вспышка мокутона заставляет прорасти розгу. Чичиуэ останавливается, когда то же самое случается и со второй, и запрещает лекарям использовать на старшем сыне ирьёниндзюцу.

Хаширама беззвучно плачет, лёжа на животе, показательно отвернувшись от брата в стену, и не заговаривает с ним. Его чакра сворачивается в клубочек, завитки тёмные, между ними прячется нечто, что Тобирама не понимает всё ещё.

Он остро чувствует, насколько велика комната, бывшая не так давно тесной для четверых детей.

Тобирама не знает медицинских техник, которыми славится и так дорожит его клан. Чичиуэ говорит, что он — опора безалаберного старшего брата, у которого не получится повести за собой клан без твёрдости и силы Тобирамы, и поэтому они должны держаться вместе; что он — сражающий без промаха клинок в руках главы, что ему незачем тратить время, изучая что-либо, кроме ниндзюцу и кендзюцу. Свой интерес к печатям он тщательно скрывает и очень благодарен кузине Токе за помощь в этом. Он едва ли владеет основами фуин, что уж говорить об ирьёниндзюцу. Тобирама умеет только заживлять небольшие ссадины и синяки. Но это не останавливает его.

В час призраков, когда все уже давно спят, Тобирама подтаскивает свой футон поближе к Хашираме. Тот хмурит брови и скулит во сне от боли. У Тобирамы не получается облегчить его страдания, он только зря тратит время и чакру.

Может быть, так даже лучше. Чичиуэ обязательно заметил бы.

Со взмокшим лбом Тобирама падает на постель и, уставившись на тонкую полоску пола между двумя футонами, проваливается дальше, в сон.

А с утра обнаруживает, что анидзя перетащил свой футон в противоположный конец комнаты. Они не разговаривают всю неделю.

Вскоре тренировки с Чичиуэ ужесточаются. Он выводит их на первое сражение с Учихами.

Цветок Хаширамы, тот самый, спрятанный ото всех, увядает без внимания. Мокутон больше не цветёт.

Вместо него расцветают таланты Тобирамы. Суйтон разбивает тех, кому повезло оказаться достаточно слабыми, чтобы умереть быстро на поле боя. На других лезвие меча рисует кровавые пионы, оставляет следы на полях, где он сражался. За спиной его нарекают Белым Демоном.

Анидзя расстраивается после каждого столкновения с Учихами. Эта его тоска тихая, скрытная, но для Тобирамы он всегда как открытая книга и будет ею до тех пор, пока он умеет чувствовать чакру.

Он старается быть ему хорошей опорой и клинком.

Тобирама не обращает внимание на шрамы. И однажды стучится в ворота Чистых Земель. Ему бесконечно везёт, что его брат упрямый наивный могущественный дурак. На одной силе воле Хаширама собирает Тобираму чуть ли не по частям, после отчитывает за безрассудство в перерывах между рыданиями и заставляет пообещать беречь себя. Чичиуэ кривится, но не вмешивается в их разговор.

Ему шестнадцать, и хоронить Чичиуэ до странного легко.

Смерть Чичиуэ производит не такое впечатление, как смерть Окаа-сан или Кэйбо-сан.

После рождения Тобирамы Окаа-сан долго болела и в итоге скончалась. Тобирама не помнит, как она выглядела. Пока первый кунай в их руке не сменился на танто, Хаширама часто говорил, что у него её улыбка и такие же раскосые глаза, он даже пытался нарисовать её, чтобы доказать свою правоту. Получавшиеся каракули лишь отдалённо напоминали человека. Когда танто превратился в вакидзаси, разговоры об Окаа-сан сами собой прекратились.

Кэйбо-сан же не утратила здоровья, как того боялись старейшины, ни после появления на свет Каварамы, ни Итамы. Но в тот год лето выдалось холодное, урожай был скуден, купцы подняли цены на рис, клан не смог как следует подготовиться к зиме. Многие были на грани голодной смерти. Если бы не это, Кэйбо-сан никогда не взялась за ту миссию. Караванщик обещал хорошую цену. Кэйбо-сан зацепили ядовитые дротики Суны, летевшие в него. Чичиуэ нёс её на руках до самого дома. Им заплатили, не так много, как обещали, потому что караван всё же пострадал от нападения. Этой суммы хватило, чтобы дожить до весны. Почти всем, кроме пары малолетних кузенов и Кэйбо-сан. Она ушла из жизни через неделю с возвращения в поместье. Хаширама тогда сидел у постели Каварамы, слёгшего с бронхитом, а Тобирама присматривал за Итамой. Он смутно помнит те похороны.

Как и у второй его жены, смерть Чичиуэ наступает не сразу после ранения. Ирьёнины Сенджу не сразу понимают, что стычка с Учихой Таджимой на границе со страной Железа подарила главе не только глубокую рану, но и гангрену. Руку отсекают тут же, но уже поздно.

Даже мёртвым Чичиуэ выглядит властно. Будто не скончался в лихорадке, а по своей воле решил лечь в деревянный ящик.

Его гроб в два раза выше, чем гробы Каварамы и Итамы.

Насколько ужасный он сын, если думает об этом? Если на похоронах отца вспоминает не его, а мёртвых братьев? Тобирама горюет, словно вновь прощается с ними.

Хаширама мрачен, но не плачет. Его отросшие до плеч волосы обрамляют хмурое лицо, а не зачёсаны назад. Совершенно не похоже на Чичиуэ.

Старейшины торопят исполнение брачного контракта как могут. Узумаки идут навстречу, хотя и не спешат. Узумаки Мито преступает границу страны Огня и впервые встречает обещанного жениха через три месяца после похорон Буцумы Сенджу.

Тобирама никогда не встречал таких, как Мито. Рядом с его новой наречённой сестрой он может вновь чувствовать себя человеком, а не Белым Демоном, и это на самом деле приносит огромное облегчение. Мито — изумительная и умная женщина, с ней интересно разговаривать, она понимает его лучше, чем анидзя. Но, что самое главное, с ней Тобирама переоткрывает мир фуиндзюцу, и Тока шутливо ревнует младшего кузена, пока Хаширама с рассеянной улыбкой качает головой, его гладкие тёмные волосы падают с плеч от движения.

Счастье омрачается нескончаемыми битвами. Хаширама жаждет Мира, но старейшины и большинство членов клана не могут забыть, чего они лишились по вине Учих. Тобирама всё также считает их идиотами. Нет никакого здравого смысла продолжать войну, не приносящую ничего, кроме боли и горя.

Но также и пять злорадных источников чакры вокруг Итамы — Тобирама тоже не забудет никогда.

Противоречие скребёт его изнутри, вонзается так глубоко и цепко, что на его костях наверняка можно найти царапины. Он ненавидит и винит себя (за слабость) и Учих (за силу) в равной степени.

Трагикомедия между двумя их кланами длится ещё несколько лет, унося с собой десятки жизней, в том числе Изуны — длится до тех пор, пока поверженный наконец, лежащий на земле Мадара не наблюдает, как непривычно серьёзный Хаширама приставляет к своему животу заточенный кунай во имя Мира.

Тобирама знает — не успеет, даже будучи Богом грома, несущимся быстрее молнии. Он до сих пор слишком медленный, до сих пор крайне плох в ирьёниндзюцу-

В последний момент Мадара передумывает.

И они создают Коноху — и слава всем богам, что в тот день цена её создания не возросла на одну жизнь. Тобирама очень хочет верить, что они уже сполна заплатили за Мир.

Шинигами громко смеётся над ним грозовыми раскатами, когда приходит за расплатой гораздо, гораздо позже.

Ему сорок два, и хоронить брата также больно и страшно, как и в девять, и в десять лет.

Тобирама чувствует, что тонет. Какая ирония — для мастера суйтона.

Конохе нужен хокаге, шиноби и гражданские выдвигают его кандидатуру, да и как будто есть другие серьёзные варианты. Он сильнейший в своём поколении. Он один из основателей. Кого ещё могут выдвинуть?

Клану нужен глава. Любимая дочь Хаширамы, талантливая куноичи и один из лучших ирьёнинов погибла ещё два года назад от недавно обнаруженной болезни, которую медики Пяти наций временно согласились называть «раком». Древнему клану не просто так важно кровное родство, иначе вековое наследие обратит их силу против них самих. А мокутон по-настоящему ужасающая сила. Так что не муж его племянницы. И не Мито. Как бы сильно он её не уважал и ценил, она урождённая Узумаки, не говоря уже про её статус джинчурики.

Его команде нужен сенсей. Этих непоседливых детей столькому нужно ещё научить: Хирузена — терпению, Данзо — командной работе, Хомуру — уверенности в себе. Кохару и Торифу кажутся самыми беспроблемным, но он-то знает, что за такими ученикам нужно приглядывать также же внимательно, как и за очевидно проблемными. Кагами же просто нужен рядом сам он, Тобирама Сенджу.

И словно не бывало всех этих лет — Тобирама вновь девятилетний, стоящий перед свеже выкопанной маленькой могилой для крошечного ребёнка — разбит на тысячи осколков

Вновь у него не остаётся другого варианта, кроме как собирать их вместе и создать нового себя, вставая преградой между миром и тем, что ему дорого.

Созываются советы, гражданский и шиноби, они назначают и организовывают выборы в рекордные сроки. Их исход настолько предсказуем, что скульпторы уже приходили к нему, чтобы взять замеры для его лица на скале хокаге.

Следом за ними прибывают старейшины клана и, что ожидаемо, нарекают его главой. Пятилетняя Тсунаде жмётся к его правой ноге, выглядывая из-за неё, когда, вручив ему официальный свиток — будто бы ультиматум, два дряхлых старика и одна старуха сообщают:

— Мы разделяем всю глубину вашей скорби по господину Хашираме и выражаем искренние соболезнования, — начинает первый. — Также мы осознаём, какая ответственность ляжет на ваши плечи, если Коноха изъявит желание видеть вас новым хокаге.

— Однако в деревне нет ни одного Сенджу, который не доверял бы вам и вашим решениям, как самому себе, — подхватывает второй. — Поэтому мы считаем, что нет более достойного человека, чем вы, господин Тобирама, чтобы возглавить клан.

— Мы вверяем себя вашей заботе, как до этого вверяли себя вашему старшему брату, а до него — вашему отцу, — завершает женщина. — И выражаем надежду, что вы сохраните не только самих Сенджу, но и их традиции.

После целого дня работы с документами у него болят натруженные глаза, гудит голова.

Свиток в руке тяжелее, чем меч в ночь убийства Итамы.

Чутьём, натренированным собраниями с советами Конохи, каге других деревень и аристократами даймё, Тобирама улавливает толстый намёк и просит сказать прямо, что от него хотят.

— Волосы, господин Тобирама, — не меняясь ни в лице, ни в голосе, отвечает женщина. — По традиции, у главы клана они длиннее, чем у вас. Хотя бы до плеч.

— Они символизируют наши силу и гордость, — поддакивает второй мужчина.

— И связь с природой, — говорит первый.

Конечно, они имеют в виду мокутон.

Он говорит, что примет к сведению, и выпроваживает старейшин за порог.

— А у прадедушки были такие же длинные волосы, как Хаши-оджии? — Пока Тобирама несёт её в кровать, спрашивает перед сном Тсуна, поймав пальцами самую длинную прядь из его причёски. Её отец сегодня на дежурстве у ворот деревни, а Мито всё ещё разбирает дела, оставшиеся от супруга после прощания и похорон.

Тобирама отвечает, что нет, не такие длинные, но гораздо длиннее, чем у него.

— Ты поэтому носишь тот белый воротник, да, дядя? — Бормочет малышка. — Он мягкий, как твои волосы. И тоже белый.

Тобирама согласно мычит.

Тсуна засыпает быстро. Она и Наваки лежат рядышком.

Тобирама вздыхает, возвращается в свою комнату. Кладёт клановый свиток на стол и ещё какое-то время проводит, рассматривая ветвистые завитки на изнанке бумаги.

Тобирама устал.

А когда он устаёт, ему в голову лезут не самый лучшие мысли.

В комнате совместными стараниями Токи и Мито на стене рядом со шкафом висит зеркало. Вручая подарок, дорогая сестра мягко журила, чтобы он не забрасывал следить за своим внешним видом, а Тока, фыркнув, хлопнула по плечу и пожелала поскорее уже встретить кого-нибудь симпатичного.

Простая печать.

Дыхание застревает в горле, когда он видит Чичиуэ.

Спустя секунду он понимает, что это не Чичиуэ, а его, Тобирамы отражение. Как глупо.

Закрывает лицо одной рукой, массирует веки. Понимает вторую, чтобы развеять хенге — когда мелькает ещё одна мысль, не такая глупая, как первая, но всё равно бестолковая.

Ещё одна печать — чтобы увидеть белые локоны больше не требуется смотреть в зеркало: они такой же длины, какую носил анидзя, спадают с плеч гладкой волной.

Тобирама разглядывает новое отражение, стараясь не забывать дышать.

… Очень непривычно. Всю жизнь он стригся как можно короче — так было практичнее.

У него всегда было такое узкое лицо? Малиновые метки-штрихи на скулах заостряют его ещё больше.

Раскосые глаза — «и улыбка, как у Окаа-сан» — раздаётся эхом давние слова Хаширамы.

Нахмуренные брови и упрямый подбородок — точь-в-точь Чичиуэ — это он замечает уже сам.

А ещё с длинными волосами он похож на анидзя. Совсем немного. Точнее, не на него, а на его бледный призрак.

Тобирама заводит прядь за ухо — отражение копирует движение. От этого почему-то становится немного не по себе.

Он старается отбросить дискомфорт, оценить свой внешний вид беспристрастно. Но с каждой секундой волосы раздражают его всё больше. Это неудобно. Да и в целом Тобирама выглядит… слишком кукольно. Не настоящим, поддельным.

Проклиная себя за то, что поддался ребяческому порыву, Тобирама развеивает технику и ложится в постель.

Через три дня Коноха выбирает Второго хокаге.

Ещё через три — проходит его инаугурация.

Парадная мантия не красного, как у его брата, а синего цвета — напоминает его доспехи. Волосы под шляпой хокаге такие же короткие, какими были все его сорок с лишним лет — вопреки недовольным взглядам старейшин.

Тобирама — не Чичиуэ. Он не видит смысла продолжать ненужные традиции наподобие тех, что регулируют длину волос или определяют цвет одежды. Это нелепые пережитки сэнгоку джидай, им не место в Конохе.

В конце концов, если бы он придерживался всех традиций клана, то сейчас наверно стал бы одним из тех идиотов-взрослых, и никакой Деревни не существовало бы в помине.

Тсуна и Наваки не могли бы бегать так свободно в одному саду с неразлучными Ино-Шика-Чо; и Мито не разговаривала бы спокойно с одним из Хьюга; и Тока не смеялась бы с Курама-химе по поводу какой-то техники гендзюцу; и Хирузен не толкался бы локтями с Данзо, сражаясь за последнюю палочку данго; и Кагами бы не кинулся к сенсею на шею с поздравлениями.

Тобирама — не его замечательный анидзя. У него нет тех упрямства, очарования и жизнерадостности. Но он сделает всё в его силах, чтобы защитить то, что создали Хаширама и Мадара. Деревня — его большая семья, он поддержит любые традиции, которые помогут ей процветать и далее.

Когда на инаугурации Тобирама Сенджу клянётся защищать Коноху, его сердце, спустя столько лет снова почти целое, почти исцелённое, согласно вторит этой клятве в груди.