Пригорные районы Австрии способны предложить всё, что только может пожелать усталое сердце европейца. Ватные, почти съедобные облака, водоёмы, рассыпанные по карте стеклярусом, и снег, намазанный на возвышенности, как взбитые сливки на кусок пирога. Архитектура вошедшая в учебники, улочки, заполненные ароматом кофе по-венски, и ни одного унылого морского пляжа.
Жизнь здесь помещена внутрь почтовой открытки.
Молодой человек был одет в плохой костюм, который, тем не менее, хорошо на нём сидел. Он прибыл задолго до ближайшего автобуса.
Перелёт из Мюнхена занял чуть больше двух часов, но глаза уже слезились от переутомления. “Похоже, пересечение границы удваивает усталость,” – подумал он и в эту же секунду дёрнулся от вибрации входящего звонка.
– Алло-алло, экипаж уже подан, герр Рейн?, – пробасил динамик, – Или к вам теперь лучше обращаться сэр?
– Мне не удалось улететь в Англию. Я в Инсбруке. Австрия.
Динамик зашуршал, послышался медленный вздох и щёлчки по клавиатуре.
– Почему – даже спрашивать не буду. Старина Мелтон прилёг поспать всего лишь на одну ночь, подремать жалкие семь часов!, – простонал собеседник, – а этот полудурок не смог купить одну бумажку в кассе аэропорта в нужное место!
– Местные полицейские были там, Мелтон…
– Ну конечно были, это же аэропорт!
– …они проверяли рейсы в Британию.
Повисло молчание.
– Знаешь, пора набирать новую кровь, – пропел Мелтон после недолгой паузы, – новые люди, новые таланты! Крысы первыми побегут с корабля. Господь свидетель, я уволю всех после этого дела, – послышалось чирканье зажигалкой, – Кроме тебя, Рейн. Тебя заставлю отрабатывать в двойную смену.
Рейн знал, что командир операции не допустит роспуска и половины штата. Те, кому удалось проработать какое-то время под его руководством, старались держаться за место – Мелтон был как заговорённый не только на службе, но и в штатском. На его гражданское имя не значилось ни одного штрафа за превышение скорости или неправильную парковку.
– Главное доставь штуку в безопасности и, знаешь, на всякий случай перепрячь, чтобы даже я не знал, куда ты её засунул.
– Настолько ценная вещь?
– Не скажу, – уверенно заявил он, – Даже под пытками. Почти двести тысяч долларов.
Рейн провёл рукой по пряжке ремня, на обратной стороне которой скрывался тщательно проклеенный вкладыш с картой памяти. Видимо, придётся подыскать место получше.
– Куда дальше направишься?
– Полагаю, в Венгрию. Но документы…
– Да уж, не успеем сделать новые так скоро. Теперь пережидай в Австрии, хотя далеко от Инсбрука не уезжай. Есть там у меня знакомые.
У Мелтона всегда было так. Он внушал что-то среднее между восторгом и ужасом, оттого людей неизменно тянуло к нему. Пришедший из ниоткуда, пропадающий с радаров также внезапно, как и появляющийся, он мог иметь в друзьях политиков, стоматологов, террористов и даже библиотекарей, если понадобится. Эльф Мелтон – имя настолько претенциозное и нескладное, что споры выдуманное оно или нет ведутся по сей день.
– Кстати об этом, Рейн. Чего от тебя ждать в этот раз? Прикинешься женатиком в отпуске? Золотой молодёжью? Эскортником, а?
Рейн со смешком подумал о том, что выбыл из рядов молодёжи в двадцать два, ещё с первыми седыми волосами. Он прошёл к уголку с картой на стене и осторожно вытянул из стопки туристических каталогов сильно выцвевший журнал.
– Всё как будет угодно многоуважаемому и горячолюбимому начальству.
Для эскортника у него сегодня недостаточно розовые щёки, а для женатика слишком узкие брюки.
– Подхалим, – хохотнул Мелтон, – Но за это я тебя и люблю – уболтаешь любого. В любом случае, без визиток от дамочек не возвращайся!
– В прошлый раз вы говорили, что симпатичные политики тоже допускаются.
– Наглая ложь. И вообще, Рейн, вот тебе дружеский совет – не циклись на прошлом. Memento mori! Присматривайся к кому надо. К кому не надо – не присматривайся. И, умоляю, постарайся не разбазарить весь бюджет.
Обложка журнала уверяла “Все дороги в Инсбруке упираются в горы” и в этом было сложно усомниться. Тогда какая разница куда ехать? Мужчина достал из кармана монетку и поставил на решку Ланс, а на орла Ваттенс. Обе коммуны чрезвычайно живописны и добры к туристам с деньгами.
Рейн сменил сим-карту, выбросил старую, предварительно затолкав её в пакетик порционного сахара, достал камеру из сумки и задумался. Ему повезло, что в Австрии говорят на немецком, но за местного уже не сойти, – прицепившийся берлинский акцент сразу же выдаст его с головой. Если бы Рейн не так сильно устал, он бы обязательно предвидел слежку, он бы обязательно продумал план отступления получше, он бы обязательно. Но не стоит циклиться на прошлом, так ведь?
“Орёл”, – заключил мужина, и сверился с таблом ближайших рейсовых отправлений. Худшее осталось позади. Автобус до Ваттенса через три часа.
***
В зале ожидания было тепло. Несколько человек сидели за столиками, пили кофе и ели бутерброды. Кто-то взял с собой пса, – вне выгульных парков ему было неуютно в своем громадном теле, он сопел, толкался и всё никак не мог улечься поудобнее.
– Скучаете? – подала голос девушка, которая уже некоторое время сидела за соседним столиком.
– Немного, – ответил Рейн, тоже по-французски. – Неудобно в этом признаваться, ведь я изо всех сил делал вид, что читал.
– А вы знаете, – улыбнулась она, – У нас с вами книги одинаковые.
И протянула ему свою копию Альбера Камю в мягкой обложке. В салоне самолёта Рейн успел прочитать только первое эссе из цикла и не пожалел о том, что утащил эту книжку из аэропорта Берлина. Камю писал о простом наслаждении жизнью и настойчиво уговаривал читателя примерить розовые очки. После осенне-зимнего завала по работе Рейн был готов предаться любой ерунде: читать романтику, есть тошнотворно сладкий штрудель на обед, носить энергетические браслеты для улучшения кармы, собирать вкладыши из жвачек – лишь бы подышать свежим воздухом свободы ещё чуть-чуть подольше.
Рейн кивнул своим мыслям и посмотрел на женщину снова. Она была из тех, кто не только читает, но и оставляет заметки прямо на полях.
– Весной в Типаса обитают боги…
– И боги говорят на языке солнца и запаха полыни, – завершил он цитату, – Скучаете по средиземнорским пляжам?
Она наверняка была из Марселя и хотела посмотреть мир, чтобы окончательно установить, что Господь в седьмой день вовсе не отдыхал, а создавал Францию – свой величайший дар этому миру. Дама ухмыльнулась, как будто угадала его мысли.
– Нет. Можно сказать, что здесь тоже есть море. Правда, ещё не растаяло. Там, в горах. – объяснила она, – Жизнь ведь такая штука, не то что есть, а то что ты хочешь видеть.
“Ну да, если хочешь увидеть чёрную кошку в темной комнате, то она будет вполне реалистично мерещиться в каждом углу“, – подумалось Рейну следом.
– Ваш стакан явно наполовину полон, мадам…?
– Леруа. Бернадетт Леруа. А вы?
– Анри, – уверяет он, – Но здесь говорят Генрих.
– Вы постепенно становитесь очаровательным, герр Анри.
Они размеренно болтают ещё около часа и Рейн подмечает, что Бернадетт старше него всего на пять лет, пользуется парфюмом с цитрусовыми нотками и успешно воспитывает мужа-австрийца, а также их сына Луку. Она предлагает выпить за приближающееся Рождество, он соглашается и заказывает самое крепкое из того, что находится в меню кафе, – двойной эспрессо.
Перед тем как произнести тост, Леруа выуживает из сумочки тонкую коробку конфет и протягивает собеседнику. Серебристые шоколадные монетки. В детстве его друзья такими даже не менялись, только бережно хранили до состояния, когда шоколад трескался вместе с фольгой и покрывался белёсым налётом. Он никогда не таял, только странно крошился и поразительно точно имитировал вкус пластика. Ностальгия заставляет Рейна усмехнуться, но он всё равно вежливо отказывается от угощения.
– Зимние праздники в последнее время – сущий кошмар. – жалуется она, – Лука до истерик боится фрау Перхту. Приходится даже подкладывать монетки под подушку, чтобы он верил, что был хорошим мальчиком и никто не собирается уносить его в мешке в лес.
– Фрау Перхта что-то навроде Пер-Фуэтара или Крампуса?
– Да-да, злая рождественская тётка, следящая за проказниками, в нашей коммуне особенно популярна, – поясняет Бернадетт, – Всё бы ничего, но муж с сыном были на карнавале. Сами знаете, ряженые в деревянных масках, все такие, – она быстро повертела руками в воздухе, обрисовывая очертания костюма, – даже для меня жутковато. А дети так впечатлительны.
– Представляю. Я всё детство боялся отцовского костюма, не влезавшего в шкаф на чердаке, что говорить про маскарады.
Она понимающие покачала головой. Рейн перевёл взгляд на панорамные окна и с удовольствием отметил, как по-новому заиграл пейзаж под снежным покровом. В этом году зима в Германии выдалась неожиданно мягкой, так что снег мгновенно растаял и превратиться в грязь. Рейну снег нравился намного больше, чем дождь, поэтому, в глубине души, он был немного рад тому, что сегодня не пришлось высаживаться в мокром Лондоне. Даже если всё пошло не по плану.
Станции всегда навевали тоску по местам, где он раньше никогда не был. Было ли дело в том, что вокзал первое, что видишь, возвращаясь домой или последнее, когда его покидаешь, – мужчина не знал. Дома у него уже давно не было.
Из глубины зала раздалось оповещение о начале посадки на рейс.
– Как быстро пролетело время. Анри, я очень рада, что встретила вас сегодня. Если будете проездом в Ландекке, – она протянула визитку, – обязательно заглядывайте на бокальчик вина.
Прощаясь, она весело помахала рукой из окна автобуса. И ему ничего не оставалось, как помахать ей в ответ.
Из-за внезапного появления этой спонтанной и по-настоящему обворожительной женщины, Рейн снова почувствовал, что ему двадцать семь, как оно и было, а не девяносто, как ему показалось, когда он утром очутился в аэропорту Инсбрука.
В автобусе пришло сообщение с анонимного номера с коротким “Новое имя? 11”. Рейн отправил “Генрих Браун” и немного подумав добавил “разведён”.
Мелтон помечал свои весточки цифрами с тех самых пор, как немецкие газетчики прознали о его имени и дали ему короткое прозвище, записав Эльф числом 11*.
*/По-немецки, имя Эльф и слово 11(elf) звучат одинаково/
Рейн помнит, как начальник вглядывался в утренний выпуск с заголовком “11 друзей Оушена! На этот раз победа за полицейским участком” и щурился так счастливо, как будто в том, что у главного редактора газеты нет ни вкуса, ни фантазии, есть лично его заслуга.
***
Солнце уже поднялось, но в арендованной квартире всё равно было прохладно. В прихожей обнаружилась стопка бумаги для заметок, несколько деревянных карандашей и листок с надписью “С Рождеством! Желаем вам хорошего отдыха. Спасибо, что остановились у нас!”.
Рейн нахмурился. Он вдруг подумал о внушительной сумме, которую Мелтону пришлось выложить за аренду жилья в праздничный сезон вблизи горнолыжных курортов. Следом отнял эти цифры у чистой прибыли с их сегодняшнего дела. И тут же начало казаться, что хозяева квартиры сдали её за сущие копейки. Бернадетт была права – всё зависит от того, как посмотреть! Особенно, когда твой стакан наполовину полон золотыми монетами.
Прежде чем стащить с себя пальто, он аккуратно повесил шляпу на крючок и положил перчатки на тумбу. Горный воздух свободно гулял по коридору. Светлая кухня, совмещенная с залом, была вымыта не более двух часов назад. Смывали отпечатки пальцев? Рейн тут же осёкся и быстро зашагал в другую комнату, мысленно благодаря безымянного добродеятеля, повесившего хотя бы здесь плотные занавески. Профдеформация! Не все вокруг плохие мальчики и надо почаще себе об этом напоминать.
Пульт от телевизора обнаружился на кровати. Комедия, музыка, ORF Eins, поп, рок, симфонический оркестр первой половины двадцатого века, ещё комедия, но на этот раз та, на которой все в конце плачут, ORF Zwei, последствия урагана Катрина, ещё музыка…
Рейн ловит себя на мысли, что скучает по норвежскому телеканалу с трансляциями видов из поездов. Сперва ему показалось это странным, – люди сидят у экранов и бесцельно наблюдают за пейзажами. Без бархатного голоса диктора, без интересных фактов о местной флоре и фауне, без музыкального сопровождения. Просто бесконечный поезд едет по бесконечной дороге. Однако, за время жизни в Бергене, он так привык к этой уютной детали, что она стала действовать на него успокаивающе.
Какой идиот, подумал он про себя, ты в Австрии, где любой вид из она – каноничная библейская фреска! Несомненно, ангелы после рабочей смены спускаются именно сюда, чтобы опрокинуть пару стаканов нефильтрованного пива. Может быть, к ним даже присоединяются демоны и, на время отдыха, заключают пакт о нейтралитете.
Ничего, ещё пару лет и он обязательно будет лежать на диване, пить джинн из жестяной банки и смотреть только телеканал National Geographic.
“Сюжет про леопардов включу в первую очередь”, – решает Рейн, перед тем как вытащить из наплечной сумки новенький фотоаппарат. Время делать из декорации тайник.
Выскабливание карты памяти из пряжки ремня занимает не больше десяти минут, перепайка в техническую плату камеры – ещё пятнадцать. Но даже за такое короткое время беспокойство значительно усиливается. Ценная вещь теперь не у тела.
Мысли начинали шептаться, что кто-нибудь обязательно разглядит в фотоаппарате способ контрабанды. Кто-то достаточно пронырливый вычитает в движениях подвох.
Его тётку обворовали прямо при входе в собственную квартиру. По закону всемирной несправедливости, она как раз возвращалась из ломбарда с деньгами, вырученными за любимые серёжки с агатами. Следователь тогда снисходительно подметил “Злоумышленники увидели в вас лёгкую жертву. Вас выдали глаза!”. Конечно, повзрослев и поступив в полицейскую академию, Рейн понял, что хозяин ломбарда скорее всего был в сговоре не только с местными ублюдками, но и с правоохранительными органами. И глаза тут были ни при чём.
И пусть в голове мелькали самые нелепые варианты, но ни один из них не казался достаточно убедительным, чтобы действительно случиться. Он не мог ни заметить, что вокруг никого нет, а значит он – не лёгкая жертва. Во всяком случае, прямо сейчас.
***
Чтобы немного взбодриться, Рейн неохотно поплёлся на прогулку. Дважды проверив закрыта ли дверь, он вышел на крытую веранду и часто заморгал, чтобы привыкнуть к яркому свету.
Раздался скрип. В старом, но ещё крепком кресле, покачивалась укутанная в плед старушка. Она была в том возрасте, когда не сразу понятно, задремал человек или просто прищурился. Рейн приподнял шляпу перед пожилой женщиной, быстро пробормотал поздравления с наступающим Рождеством и, не получив ответной реакции, заключил, что она всё-таки спала.
Рейн миновал сад, наверняка очень славный в любое другое время года, и быстро вынырнул на тропу вдоль реки. Бродил по улицам, смотрел на людей. Из-за слишком мягкого, почти певчего местного акцента, реальный смысл действий окружающих ускользал от него. Он шёл неспеша, стараясь не сбиться с размеренного темпа походки. Не хотелось выглядеть ни слишком праздным, ни чересчур торопливым. Морозный воздух, был насквозь пропитанный хвойным ароматом.
“Прямо как на похоронах”, – подумалось ему.
Деревья, завешанные рождественскими гирляндами, на площадях, в парках и скверах, были похожи на сказочные иллюстрации. А над ними, над всем этим, царило небо – высокое и чистое. Рейн был готов поспорить, что все праздничные новогодние фильмы снимались именно здесь.
Огни свечей дрожали в окнах домов. Рейн попытался вспомнить, когда он в последний раз сидел за семейным столом. Когда приезжал к матери? А когда он приезжал к матери? Тогда же, когда последний раз был желанным гостем. Не помнит. Он больше не знал, кто он такой, ведь ничто не связывало его с прошлым. Он мог быть кем угодно и так долго это казалось для него настоящим спасением. Но что же случилось теперь?
Гремели разговоры, люди, оживлённые и возбуждённые, спешили по своим делам. Его никто не узнавал. Здесь не было ни единого человека, который бы желал ему удачи или счастья.
Когда Рейн вернулся, кресло на веранде уже пустовало.
Он начал подниматься по лестнице и вдруг почувствовал, как что-то кольнуло его в плечо так, что он остановился и оглянулся. Никого. Но он явно чувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд.
Точно такое же ощущение посетило Рейна, когда он проснулся от монотонного стука. Часы уверили, что вот-вот пробьют три часа ночи. Он с трудом приподнялся на локтях и огляделся. Обычно снежные пики бесприкословно отражали лунный свет, но сейчас в комнате почему-то было тёмно. “Точно, я же сам задвинул шторы ещё днём” – вспомнил он.
Стук затих, но что-то подсказывало Рейну, что не надолго. Стащив кобуру с тумбы, Рейн проплыл по коридору и заглянул в дверной глазок.
На пороге стояла Бернадетт. Заплаканная и несчастная, она прижимала сумочку к своей груди и уже заносила руку для того, чтобы начать стучаться снова.
“Откуда она могла узнать где я остановлюсь?, – подумал Рейн с опаской, – Да и зачем бы ей это?”
И зачем стучать, если существует звонок? Прежде чем медленно двинуться вперёд он предусмотрительно перезарядил пистолет. Свободной рукой Рейн пригладил волосы, подготовил свою самую невинную улыбку и осторожно приоткрыл дверь. Но на пороге никого не было.
– Бернадетт?
Ничего не указывало на недавнее присутствие девушки. Ни запаха цитрусов, ни шороха пальто, ни следов на снегу перед входом.
Рейн сощурил глаза и попытался разглядеть что-нибудь в темноте сада. В ту же секунду за одним из деревьев мелькнула тень.
– Эй!, – прикрикнул Рейн, – Дайте людям спокойно спать. Уходите, иначе я вызову полицию.
Человеческое лицо осторожно выглянуло из-за веток. Теперь из полутьмы на Рейна пялилась сегодняшняя спящая старушка.
– Мадам? Вам нужна помощь?
Но не успел он сделать и шага вперёд, как она снова спряталась за деревом и выглянула уже с другой стороны. Последовал глухой смешок, после чего она метнулась за другой ствол и опять оглянулась на него.
Так повторилось несколько рез, прежде чем Рейн заметил, что с каждым разом лицо поднималось всё выше и выше – и скоро уже мелькало на высоте четырёх-пяти метров.
Он ринулся назад и крепко хлопнул дверью.
“Что за шутки. Это же у них здесь проходят карнавалы с масками?, – нервно думал он, стараясь игнорировать почудившийся образ Бернадетт, – Это делается на площадях, а не около частной собственности! Не молодёжь, а сборище идиотов”.
Замочная задвижка как назло не хотела проворачиваться, но в конце концов поддалась. Он немного постоял в прихожей, прислушиваясь к тишине и стараясь унять дрожь. Если его хотели напугать, то у них получилось!
Рейн шумно выдохнул и уже хотел вернуться в комнату, как вдруг увидел свет, проникающий из-за неплотно закрытой двери спальни.
Но разве он включал свет, когда вставал с постели?