Во тьме

— Разрешите войти? — произнесла Урсула и почувствовала себя ужасно глупо.

Ей после трёх ночей в архиве до смерти хотелось спать, а не носить туда-сюда документы. Тем более, если приходится стоять часами под дверьми кабинетов, как будто она вчерашняя студентка. Но таковы были порядки в этой старой как сам мир конторе. Работай, работай, работай. Пока не свалишься от усталости с ног прямо за рабочим столом. Или пока по твою душу не придут гробовщики, шутящие, что пока доблестные стражи охраняют покой людей, покой самих гробовщиков охраняют литры кофе и стимуляторов, поглощаемых и военными, и полицейскими.

Она постучала два раза. Этот — третий. Она стояла перед кабинетом Рейнхардта и ждала пока он соизволит ответить. Кто знает чем он занят — разбирает отчёты, собачится по телефону с вышестоящим начальством или зажимает в углу, пользуясь преимуществом в силе, секретаршу? Любой из вариантов мог обернуться головомойкой, а то и чем похуже, реши она ворваться без стука. Хотя дело отлагательств, в общем-то, не терпело. Чёрт бы побрал эти регламенты.

Мысленно сплюнув и приготовившись к часовой лекции, Урсула надавила на дверную ручку и толкнула дверь, которая тут же с тихим скрипом гостеприимно распахнулась. Только сделав широкий шаг и захлопнув за собой дверь, Урсула осознала, что в кабинете царила кромешная темнота. В голове у неё, конечно, вился туман — попробуй жить на кофе и стимуляторах четверо суток, — но шагнуть из ярко освещённого коридора и даже не задуматься сначала заглянуть... Урсула мысленно выругалась. И тут же пообещала самой себе, что впредь будет внимательнее. По крайней мере постарается не хватать столько переработок.

И всё же мозг наскреб где-то в закромах дозу адреналина, который разогнал скопившийся в голове туман. Тело будто бы само собой подобралось. Глаза постепенно привыкали к темноте; через тонкую щель в задёрнутых шторах пробивался слабый свет уличного фонаря. Постепенно проступали очертания предметов: стола, стоящего у самого окна. Шкафов, забитых под завязку книгами и бумагами. Дивана, полускрытого в нише.

Сделав несколько шагов вглубь кабинета, Урсула прислушалась. В комнате повисла тишина, которая почему-то очень не нравилась ослабленному от недосыпа чутью. Стараясь ступать мягко и тихо, Урсула пыталась понять что произошло. И какого чёрта сиятельного начальства не было на месте. Странный не то вдох, не то всхлип раздался одновременно с тем, как Урсула в темноте наткнулась на что-то лежащее на полу. Приглядевшись, она различила что-то очень сильно похожее на груду тряпья.

В следующий миг правая штора рухнула на пол, оборванная тяжёлой лапой.

На стол вскарабкался белый тигр, прекрасно различимый теперь, когда почти ничего не мешало свету с улицы проникать в кабинет. Сверкнули золотистым огнём глаза. Урсула подавила рвущийся из груди крик. Морда и лапы зверя пропитались кровью. Груда тряпья на полу, на которую она чуть было не налетела, в неярком свете обрела черты растерзанного человека, смотрящего в потолок остекленевшими глазами.

Мозг отказывался воспринимать реальность. Тёмный кабинет. Труп на полу. Белый тигр. Мысли судорожно метались в голове, вновь поднимая осевший было из-за первого выброса адреналина туман. К горлу подступил ком: обидно будет погибнуть вот так, ни за что. Она ведь даже не успела на этой неделе навестить брата в больнице.

Тигр спрыгнул на пол и направился к ней. Вопреки здравому смыслу, Урсула стала медленно отступать. Будто разглядывая её, тигр склонил голову. Замер. Почти не дыша, Урсула пятилась к выходу, стараясь держать хищника всегда на виду. Тигр уселся на пол, лениво постукивая по ковру хвостом. Как будто смеялся над ней, прекрасно понимая, что в этом кабинете он волен играть с ней как кот с мышкой.

— Хороший котик... — прошептала Урсула, мысленно прикидывая, что через пару шагов она должна была наткнуться на дверь. Открыть её, выскочить, захлопнуть. Но вместо этого под ногу что-то попало. Перед глазами возникло мертвенно-бледное лицо брата на больничной койке. Тело пронзила вспышка боли: оступившись, она как-то неудачно встала и нога подломилась. Тело, измученное работой, отказывалось служить своей хозяйке.

Рухнув на пол, Урсула попрощалась с жизнью, пожалев, что напоследок не успела всё хорошенько высказать Рейнхардту.

Тигр неспешно подошёл к ней. В полутьме казалось, будто зверь усмехается. Жёсткая шерсть коснулась лица. Влажный нос изучающе ткнулся в щёку. В висках стучала кровь, заставляя сознание балансировать где-то на грани. Когда Урсуле показалось, что её сердце вот-вот разорвётся, со стороны примыкающего кабинета послышался шум. Распахнулись двери, соединявшие два соседних зала. На пороге, залитый электрическим светом, возник человек. Направил на неё пистолет, это Урсула разглядела сквозь выступившие на глазах слёзы.

Тигр, как и она, повернулся на шум. Зарычал тихо и угрожающе. Человек продолжал держать её на прицеле. Рвано выдохнув, Урсула наблюдала как тигр одним прыжком преодолел половину расстояния, разделявшего её и человека с оружием. Вновь рычание. Тихое, угрожающее. Блеснули оскаленные зубы. Как в бреду, Урсула смотрела на происходящую трансформацию. Как тигр постепенно превращался в человека, встающего на ноги. Рейнхардт.

— Шеф... — пробасил человек с оружием.

— Скройся, — раздался не то окрик, не то рык.

Бросив на неё недоумевающий и как будто бы обиженный взгляд, человек скрылся, захлопнув двери. В кабинете вновь поселился тягучий сумрак. Рейнхардт обернулся и, не обращая никакого на неё внимания, подошёл к столу. Щёлкнул выключатель и кабинет залил мягкий свет настольной лампы. Старой, с абажуром из цветного стекла. Только после этого он приблизился к лежащему на полу телу. Не в силах пошевелиться от происходящего безумия, Урсула невольно посмотрела на мертвеца.

Растрёпанные светлые локоны, застывшие навсегда голубые глаза. Разорванная и перепачканная кровью белая рубашка с голубовато-серым шейным платком. Элизабетта. Девочка-секретарь, работавшая на этаже едва ли полгода. Вечно мило хихикающая в ответ на любое слово проходящих военных. Из круговорота удушающих своей простотой — она мертва, это безумие, она совсем мертва, это полное безумие — её вырвал голос Рейнхардта.

— Не хочешь поработать секретарём?.. — с усмешкой произнёс Рейнхардт, поднимаясь с колен и с ленцой бросая в сторону стола простенький фотоаппарат, который мёртвая девушка до последнего сжимала в руке.

Как будто не стоял посреди кабинета обнажённый и окровавленный. Как будто на полу, залив всё кровью и кишками, не лежала растерзанная девочка-секретарша, которая ещё утром улыбалась всем входящим с бесконечно глупым, но важным видом. Как будто всё происходящее не напоминало дешёвый фильм ужасов или дурной сон переросший в кошмар. Как будто... жизнь продолжалась дальше.

— Ты совсем больной? — просипела Урсула, не узнавая собственный голос.

Она неловко дёрнула ногами, пытаясь оценить тяжесть повреждений. Нога мгновенно отозвалась острой вспышкой боли. Когда яркие пятна перед глазами перестали плясать, Урсула увидела протянутую ей руку. Конрад стоял рядом и не мигая смотрел на неё. Глаза ещё хранили следы желтизны, как будто тигр не желал покидать свои владения так просто. Не дожидаясь какой-либо реакции, Конрад ухватил её за руку и потянул на себя, заставляя подняться, и тут же подхватывая второй рукой за пояс, чтобы помочь устоять на ногах.

В тишине они прошли до того самого дивана, полускрытого в нише. Урсула чувствовала как мягко, но крепко сжались пальцы Конрада вокруг её руки и талии. Стоило отдать ему должное — молчал. Не шутил, не язвил. Только подставил плечо, когда она, неловко оступившись, чуть было не упала снова. Урсула почувствовала, как её начинает охватывать дрожь. К горлу вновь подступил ком. Хотелось со всей дури ударить прямо по смеющимся серым глазам. Или забиться в тёмный угол и заплакать от злости и бессилия. Некстати вспомнилась белая больничная палата.

Усадив её на диван и окинув странным взглядом, распознать который Урсула не смогла, Рейнхардт порылся в ближайшем шкафу, извлекая на свет бутылку коньяка и два стакана. Вернувшись к дивану, он выдернул откуда-то из темноты ниши не то табурет, не то маленький столик. Поставил на на него бутылку и стаканы, тут же обиженно звякнувшие. Наполовину наполнил оба янтарной жидкостью. Урсула как будто со стороны наблюдала как Рейнхардт берёт один из стаканов и даёт ей в руки, сжимая своими поверх. Останавливая трясущиеся на грани припадка её ладони.

— Выпей, — прозвучал неожиданно мягко его голос. — До дна.

Урсула посмотрела на него с непониманием. Он сошёл с ума, если так просто сидит перед ней на полу, придерживая своими пальцами её руки? Или она сошла с ума и всё ей привиделось? Так не привиделось же — лицо, испачканное в крови. Пятна крови на груди, плечах и руках. Не привиделось. Руки вновь задрожали.

— Пей, — вновь произнёс Рейнхардт, помогая ей поднести стакан ко рту.

Сделав глоток, Урсула закашлялась. На глазах выступили слёзы. Горло нестерпимо обожгло. Или горело где-то в груди, где в гремучий ком сплелись сотни эмоций. Непонимание. Гнев. Боль. Ужас. Покачав головой, Рейнхардт забрал у неё из рук стакан. Поставил его на табурет, ко второму. Рейнхардт рукой провёл по её щеке, заставляя посмотреть в глаза. В его глазах, обычно насмешливо-равнодушных, не было в эту минуту ни насмешки, ни равнодушия. Не было и золотистой тигриной радужки — зверь убрался восвояси.

— Возьмёшь завтра больничный, поняла? — спокойно произнёс Рейнхардт; взгляд его Урсула прочитать не могла. Злые слёзы застилали глаза; разум наконец-то понял, что смерть обошла их стороной. — Скажешь, что упала, повредила ногу. Если нужно, подашь прошение об отпуске.

Голова шла кругом. Не то от усталости, не то от крепкого алкоголя. Повреждённая нога отзывалась болью на малейшее движение. Стены кабинета нестерпимо давили. Почему-то именно сейчас он — в обычное время огромный — казался до ужаса маленьким. Переполненным удушающим кислым смрадом. Перед глазами вновь заплясали разноцветные пятна. Сквозь наполнивший голову шум, Урсула почувствовала как её лба коснулся чужой. И следом за ним расслышала тихий шёпот.

— Всё хорошо, глупая моя, всё хорошо.