— Что, вот прямо так сразу и сдаваться? — уточнил Аристарх. — Это же не интересно. А как же последний бой, великая битва? Бобер в синем углу ринга, осел в красном. Разве не за этим мы здесь собрались?
Ну да, вроде как за этим. Медея мысленно провела ревизию сил бобра в целом и себя, как основной боевой единицы, в частности. И пришла к выводу, что перед последним боем, вкупе с великой битвой неплохо бы поесть. И вздремнуть часика два минимум. Вот только кто ей даст?
— Хотя, если судить по драгоценной Медее, — продолжал Аристарх. — Вы сами толком не знаете, зачем. Дорогая, окажи любезность, представь своих спутников?
Вот кем-кем, а «дорогой» себя госпожа Цуцикова не ощущала. А хотелось. Последние лет двадцать Медея и Аристарх виделись раз пять в год максимум, по работе. И всякий раз ведьма прилагала множество усилий, чтобы выглядеть на миллион. Но то ли инфляция нынче мощная, то ли еще что, но результатом она не была довольна никогда. Возможно, дело тут в том, что прав сейчас козлина, она сама не знала, какого именно результата хотела достичь.
Но что интересно, сейчас-то Медея явно не при параде и это еще мягко сказано, но чувствует она себя куда уверенней. Возможно, дело тут в самом Аристархе, в кои-то веки вышедшем из образа кино-звезды прямиком от стилистов-визажистов, а представшем перед публикой самим собой: чуть потасканным мужиком за сорок.
— А ты, дорогой, всех своих жертв величаешь по имени отчеству? — поинтересовалась ведьма.
— Нет, — отозвался Аристарх. — Но должен же я знать, какие имена выбивать на надгробье. Кстати, я надеюсь, вы будете не против братской могилы? А то, что-то я не в форме для долгих раскопок.
— Если что, я прекрасно обойдусь без… представления, — влез Панфутий. — И ради меня сильно напрягаться не надо. Можно, в принципе, вообще не напрягаться.
— Ради меня тем более, — заорал Витек. И тут же добавил громким, свистящим шепотом:
— Псс… Медя… Медя…
— Я смотрю, Медея, — с ленцой протянул Аристарх. — Компанию ты подобрала себе под стать.
— Аристарх, дорогой, я всегда восхищалась твоим умением изящно назвать меня хабалкой, — с искусственной восторженностью воскликнула Медея, а сама скосила глаза вниз, в поисках Витька.
Тот слез с куклы, подбежал прямо ей под ноги и теперь просился на ручки. Пришлось подбирать.
— Чего хотел? — прошипела она.
— Это… тут такое дело… — замялся мыш.
— Какое? Говори, не мямли.
— Нам надо, кровь из носа, пройти мимо этого типа. Конечная цель где-то рядом, возможно в соседней комнате…
Чудесно, очередной сверхъестественный инсайт, понятно, почему Витек мялся, словно барышня на сеновале. Ладно, все лучше, чем бестолково топтаться на месте.
— Понятненько. Предложения? Пожелания?
— Не знаю. Отвлечь его как-нибудь, или еще чего.
— Ясно. Значит, нет.
Зато у Аристарха пожелания нашлись.
— Уважаемые, я вам не мешаю? — с ледяной любезностью поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, продолжил:
— А вот мне как-то неуютно, когда меня игнорируют. Более того, о чем-то шепчутся, возможно, обсуждают меня же. Ты не находишь, Медея, что это, по меньшей мере, не вежливо?
Госпожа Цуцикова уже приготовилась доходчиво объяснить Аристарху, куда именно он в данном конкретном случае может засунуть и вежливость, и собственное драгоценное мнение, но тот явно вошел в раж.
— Знаешь, Медея, я даже не удивлен. Я был уверен, что однажды ты сюда явишься с претензиями.
— Даже так, — сочла нужным вклиниться в монолог ведьма. Не все же этому глухарю слушать исключительно собственное токование.
— Именно так, — отрезал Аристарх. — И это, к сожалению, не развившийся дар предвиденья. Просто… ты ведь всегда все портишь.
Правда?! Ну, надо же!
— Вот даже прямо сейчас. Ваша безымянная гоп-компания вторглась в частные владения, учинила дебош, а теперь ты не можешь молча выслушать, что я хочу тебе сказать.
И все-таки, душой она по-прежнему юна! Медея слушала этот занудно-агрессивный бубнеж и буквально ощущала, что ей снова двадцать… и что еще чуть-чуть и она подпалит засранцу шевелюру!
В те благословенные времена ведьма выходила из себя быстро. И буйно. А тут еще и повод шикарней некуда.
Ярость жгла вены вулканической лавой. Обжигала и рвалась на выход. Утомленный голос, с прохладцей отчитывающий Медею, как глупую школьницу, служил ей отличным ориентиром. Голос увещевал, тыкал носом, словно наделавшего лужу кота, в промахи, огрехи, неидеальности, шероховатости… во все, куда можно, или нельзя ткнуть!
И тыкал, и тыкал, и тыкал… выплясывал чечетку на страхах и слабостях, выплетал плотный кокон из неуверенности… а она, дура, ничего не замечала! В чем-чем, а в магии разума этот жирный, заносчивый паук был-таки на голову выше нее!
И главное — каков паразит — сейчас пытается сделать ровно то же самое!
Только, похоже, поистратил силу, козлинушка, поизносился!
Ну, держись, сволочь, будет тебе и дебош, и недополученный мордобой! И порча, ведьма она, или где?! Уж отвлечет, так отвлечет!
Медея сжала медальон, настраиваясь. Отдала Витька кукле. А потом, еще не до конца распрямившись, метнула в Аристарха шаровую молнию.
Огонь! Что этому несчастному полумертвому миру, что их тухлым, полудохлым отношениям просто необходим огонь.
И он откликнулся. Яростный, жадный, неистовый. Но теперь-то, в контакте с медальоном, у Медеи хватало сил держать его в узде… а клокочущая, жгучая ярость помогла найти с ним общий язык. Еще молнию! И еще! Эх, хорошо-то как!
Игрушке разъяснения, или особое приглашение не потребовались. Она с Витьком и медведем рванула вперед еще при первой шаровой молнии. Панфутий скользнул следом.
Хэх, оставалось надеяться, что «конечная цель» не подразумевает под собой очередную свалку, счетчик идиотизма происходящего и так зашкаливал и…
…Аристарх от молний уклонился с небрежным изяществом — хорош, паскуда — а после выудил из-за пазухи массивный, ржавый медальон на толстенной золотой цепи…
…и неизвестно, сколько Медея продержится в этой схватке…
— Неплохую бижутерию ты себе отхватила, Медь.
…вряд ли у них будет время на длительные поиски.
— Я, конечно, понимаю, что это боевой трофей, но придется вернуть.
Медальон был точной копией того, что болтался на шее у ведьмы. Или, что более соответствовало истине, доставшийся госпоже Цуциковой медальон оказался точной копией медальона Аристарха, потому как Медея с ужасом почувствовала, что теряет контроль над собственным… Глашкиным?.. куклиным?.. артефактом.
Арр, ну уж нет, так просто она не сдастся! И огонь не сдастся!
Стихия сама потянулась вперед, сжигая нити колдовского приказа, соединившие два амулета, а там уже и ведьма включилась, сформировав пламя в сплошную стену от пола до потолка.
— Так некому отдавать-то, — рявкнула Медея, толкая стену на Аристарха. — Предыдущая владелица померла.
— Я почему-то именно так и подумал, — отозвался тот, лихо заворачивая стену в огненный смерч.
Буднично так отозвался, отметила про себя Медея Поликарповна, разделяя смерч на несколько поменьше. Чего-то недопонял, или Глашкина смерть ему постольку-поскольку?
— Но ты вполне можешь вернуть не принадлежащую тебе вещь ее создателю, то есть мне, — продолжил Аристарх. — Давай же, Медея, прекращай это нелепое сопротивление. Отдай амулет и я сохраню тебе жизнь.
Сохраню тебе жизнь?
— «А ведь он хотел оставить тебя в живых», — пронеслись в голове слова Глафиры.
Не предсмертные, но близко.
Сохранить жизнь… И фиг поймешь, в чем тут дело. В сраной магии разума, обращаться с которой козлина умел как никто… и которой временами так и хочется поддаться? В фантасмагоричной идиотичности, или в идиотичной фантасмогоричности ситуации? (Что? Как? Зачем? И причем, черт побери, здесь она?) Или виной всему пробудившаяся в душе ведьмы двадцатилетняя девчонка, которая уже подустала, заманалась и, чего греха таить, порядком напугана, а потому совсем не против «на ручки и платьишка».
Да и не все ли равно, в чем дело, важно, что Медея резко потухла. Вот только-только горела, только-только держала в кулаке огненную стихию, подпитываясь от нее и питая ее собственной яростью, а тут… пшик!
…сдулась, стухла, перегорела… остались только пепел и пустота.
И госпожа Цуцикова, возможно, согласилась бы таки на заманчивое предложение, не вспомнила бы даже про Панфутия и Витька, которым помилования не обещали, вот только Аристарх лично все испортил!