Eins, zwei, drei, vier, fünf, sechs, sieben, acht, neun, aus.
Eins. Hier kommt die Sonne.
— Эти глаза… Они и не человеческие!
— Да он же сам Дьявол!
— Дьявол! Дьявол!
— Бегите, люди добрые!
Zwei. Hier kommt die Sonne.
Наверное, за прошедший век не было ночи темнее, чем эта. Небо поглотила холодная душная бездна темноты и принялась поедать вышку городской стелы, давясь белым выжженным песком; звëзды покинули необъятный купол будто бы задолго до того, как на этой земле был возложен первый кирпич, а вместе с ним и фундамент первого дома. Порох серой тенью перепачкал всë: стены, дорожки и даже белоснежные облака, которые никогда больше не выцветут под светом двух немигающих Солнц. Бездна выела сердце городка после первого выстрела тяжеленного орудия члена Ган-Хо-Ганс, и теперь алое пятно — не то её глаз, не то чья-то огненная фигура — не покидало трясущийся горизонт.
Drei. Sie ist der hellste Stern von allen.
Багровая длинная тень перешагнула разорванный далеко не детьми кожанный грубо сшитый мяч, подошва еë ботинок невольно увязла в месиве из пыли, крови и растерянных желтых гильз, но алая тень зашагала дальше ровным тактом, без единого лишнего движения. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, не поднимая головы. Нечеловеческого происхождения зверь приближался с каждым мгновением, и Монев мог бы поклясться: ему ещё никогда не было так страшно, как сейчас.
Vier. Hier kommt die Sonne.
Он посмеялся над зверем, почти удавил его у стены и назвал его настоящим трусом, фамильяром, идиотом. Но ничего из этого не возмутило и не всколыхнуло зверя — это он слышал уже тысячу раз, если не больше — на каждое человеческое слово, на каждое проклятье и клевету у него найдется свой шрам. Рваный и большой, серый, тонкий, длинный или вовсе голая сетка, держащая твёрдую плоть. Он никогда не просил жалости и пощады к себе — это не нужно, это его не интересует.
Fünf. Hier kommt die Sonne.
Наконец высокая тень остановилась прямо у ног тяжёлого тела Монева, который тщетно пытался поднять орудие, и подняла голову, что сливалась с теменью небес. Солнца закрыло облаками пороха и пыли, но они сейчас Моневу ни к чему: на фоне черноты зажглись две новых голубых искры. Бешеные и полные ярости глаза, что сначала беспокойно сновали между тел погибших, теперь невидяще и слепо уставились прямо на него таким взглядом, что ничего не поменялось бы, если на их месте не оказалось бы вовсе ничего. Если бы люди могли с л ы ш а т ь свет, из их ушей тотчас хлестнула бы кровь, а на утро редкий житель не проснулся бы глухим.
Sechs. Hier kommt die Sonne.
Die Sonne scheint mir aus den Augen,
Sie wird heute Nacht nicht untergehen
Und die Welt zählt laut bis zehn.
Он ярость человеческого горя, он — его воплощение, что не должно было появиться на этот свет.
— Я сплю и вижу кошмар… эти глаза… так смотрит сам Дьявол! — лицо Монева исказилось от боли и рассыпалось на тысячу морщин от животного страха, когда алое пятно остановилось перед ним долгой мерцающей вспышкой. Следом послышался тихий холодный щелчок повернувшегося в Кольте барабана. В нём всего лишь два золотых патрона, однако пройди минута и член Ган-Хо-Ганс умрет бесславно, от страха, как кролик в собственной норе.
Die Sonne scheint mir aus den Händen,
Sie wird heut Nacht nicht untergehen
Und die Welt zählt laut bis zehn.
— Погибли люди. — сухо сказал голос из темноты.
Sieben. Sie ist der hellste Stern von allen.
— Пощади, Вэш Ураган! — зрачки Монева сузились до крохотных точек, когда чужая нога тяжело опустилась ему на грудь. Однако, быстрое грациозное детище молнии, очевидно, не собиралось его щадить. И ему было не до того, чтобы думать, виновен один Монев, или ещё тот, кто решился выслать его за шкурой, оцененной в шестьдесят миллиардов двойных долларов в алом плаще. Сейчас погибли мирные люди, а значит, кто-то должен за это ответить — и дуло Кольта было направлено точно в лицевой щиток маски убийцы.
— ПОГИБЛИ ЛЮДИ. И ИХ БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНУТЬ. ЗНАЧИТ И ТЫ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ.
Acht, neun. Hier kommt die Sonne.
Sie wird heut Nacht nicht untergehen
Und die Welt zählt laut bis zehn.