“...После всех этих событий она стала более скрытной, ни с кем не идёт на контакт. Но вам, генерал, Байлу доверяет – пожалуйста, поговорите с ней.”

В комиссии по алхимии всё ещё полный беспорядок, но кабинет Байлу этот хаос не коснулся – Цзин Юань стучит, прежде чем войти внутрь. Девочка сидит за столом и делает какие-то записи, но вошедший заставляет её вздрогнуть и быстро прикрыть потрёпанную тетрадь раскрытой книгой – жест простой, но Цзин Юань замечает его, никак не комментируя. Байлу правда тяжело – каждый её шаг разглядывают будто под микроскопом, она сама не знает об этом, но лишь догадывается – за ней следят постоянно, на неё надеются, её ненавидят, её существование считают ошибкой и благословением.

Она живёт в паутине лжи, сплетённой вокруг неё так плотно, что настоящий мир выглядит затуманенным и выцветшим. 

Цзин Юань никак не может ей помочь – хуже, он тоже часть этой паутины.

– О, давненько вас не было, генерал! – Байлу спрыгивает со стула и подбегает ближе, оглядывая его с головы до ног, – как вы себя чувствуете? 

Он улыбается ей в ответ той самой дежурной улыбкой-маской, прилипшей к губам, абсолютно ничего не значащей, и ему становится немного тошно от самого себя – Байлу доверяет ему, пускай и немногим больше, чем слугам и наставникам, окружающим её, как Верховного старейшину видьядхара. 

– Всё как обычно, госпожа Байлу, – в руки девочки опускается промасленный пакет, источающий аромат свежих сладостей, – это из переулка ауруматонов. Слышал, вы со Стеллой хорошо поработали, чтобы восстановить популярность этого места, – Байлу с любопытством и нетерпением ребёнка разворачивает пакет и восторженно выдыхает, увидев сладкие пирожки с фруктовой начинкой, – мне даже подарили несколько карточек с Вашими фото, – Цзин Юань смеётся, протягивая ей фото с изображением самой Байлу и её подписью – это приводит девочку в смущение и замешательство, она неловко улыбается.

– Перестаньте смущать меня! Главное, что это сработало, верно? – она провожает его на кушетку и отходит, чтобы заварить свежий чай.

В кабинете Байлу уютно и тихо – Цзин Юань в молодости бывал на других кораблях альянса и даже попадал в лечебные корпуса КММ – светлые, стерильные и футуристичные, наполненные компьютерами и механизмами обтекаемых и эргономичных форм. На Лофу, среди долгожителей, предметы, которые в других местах считаются антиквариатом – это вещи ежедневного привычного пользования, здесь всё слишком другое: шёлковые обои на стенах, ширмы с росписью, комоды из красного дерева, курильница, источающая слабый аромат сандала. У Байлу в кабинете привычно и уютно – под звук того, как видьядхара хлопочет над чайничком, он ложится на удобную кушетку и прикрывает глаза.

На низкий столик опускаются чашки и закуски к чаю, Байлу садится на кресло, оборачивая хвост вокруг себя – Цзин Юань замечает тяжелый нефритовый замок на её кончике – ещё один способ контролировать её, и ещё одна маленькая ложь, рассказанная взрослыми. Маленькие ладошки сжимают неоново-синий планшет, стилизованный под древний свиток, и Байлу быстро набирает привычное: 

“Лечащий врач: Байлу

Пациент: Цзин Юань, сяньчжоуский мужчина. Плановый осмотр.

Жалобы:__________”

– На что жалуетесь, генерал? – большие голубые глаза отражают неестественный электронный свет, когда она смотрит на него.

– Всё то же. Мне становится сложнее медитировать. Быстро устаю, когда работаю, испытываю сонливость, усталость и лёгкую сдавленность в груди, – Байлу записывает его слова, не изменившись в лице – он видит, что она почти готова сказать что-то едкое насчёт его “симптомов”, повторяющихся из раза в раз, но сдерживается, прикусывая кончик языка и старательно печатая.

– Вы выполняли все мои прошлые предписания?

– Так точно, – Цзин Юань улыбается и укладывается поудобнее, подкладывая одну из мягких подушек под поясницу, – но с медитацией проблемы…ухудшаются.

Эти его слова заставляют Байлу нахмуриться. 

– Может быть, на вас так сильно повлияло сражение с Фантилией? Вы были сильно ранены, генерал, течение вашей Ци было нарушено, – тёплая детская ладонь сжимает его руку и двумя пальцами она деловито проверяет его запястье, молчит.

Тишина затягивается, Байлу вздыхает и откладывает планшет в сторону.

– Расскажите мне, пожалуйста, генерал. Вы знаете, что я встречалась с бывшим старейшиной, вы слышали наши разговоры. А я – видела выражение вашего лица, когда вы смотрели на него и меня. Это вас тревожит?

Цзин Юань молчит. А потом – тихо сглатывает и садится на кушетке, спустив ноги, протягивает руки к чашке – и больше не улыбается; на его лице – лишь сосредоточенная серьёзность и лёгкая тревога. Она такая сообразительная – в комиссии по алхимии давно пора перестать считать её неразумным проблемным ребёнком.

– Как ваше самочувствие после той встречи, Байлу? – спрашивает он, будто игнорируя её вопрос; руки тянутся к чашке с чаем и он делает один небольшой глоток.

Что ж, похоже, настало время неудобных вопросов – кончик хвоста Байлу дёргается, и она вся как-то некомфортно ёрзает в кресле, сжимая пальцами край платья.

– Не…не знаю. Это странно, – наконец, отвечает она – будто после торгов с самой собой, выбора между ложью и правдой, – я хотела бы, чтобы Дань Хэн остался, потому что он как будто понимает меня, и единственный, кто со мной честен. И после всего, что произошло, я…

Она боится – Цзин Юань понимает это очень хорошо – она просто ребёнок, на которого возложили непосильную ношу чужих чаяний и надежд. Ребёнок, которого хотели убить только за то, что она существует – разве это справедливо?

– …Всё хорошо, – Цзин Юань не верит в свои слова до конца и сам тоже, – я смогу тебя защитить.

– Дело не в этом, – Байлу опускает голову и обхватывает её руками – совсем как маленькая сгорбившаяся старушка, – раньше я просто хотела исследовать мир, отправиться в приключения, но знала, что Лофу – мой дом. А теперь…я не чувствую себя здесь в безопасности. Что мне делать? 

– Я смогу тебя защитить, – снова повторяет он. Его большие теплые ладони накрывают её, совсем маленькие и по-детски мягкие, она поднимает голову, вглядываясь в его лицо круглыми голубыми глазами, в которых плещется недоверие и надежда.

Они ведь совсем не похожи. Она на него никогда так не смотрела.

Но Цзин Юань всё равно рад, что она здесь, осталась с ним, единственная из всех – пускай она сама не помнит об этом.

***

Медитация – один из процессов, позволяющих нормализовать течение Ци в теле; а ещё – один из процессов, благодаря которым можно отсрочить поражение Марой. Ученые считают, что Мара проявляется на фоне негативных чувств и страхов, злобы и сожаления; Цзин Юань медитирует, чтобы отогнать от себя дурные воспоминания, сосредоточиться на хорошем и забыть плохое.

Когда они вернулись в Чешуйчатое Ущелье, воспоминания о том дне снова возникли перед глазами, наслаиваясь друг на друга: боль и отчаяние, и разъедающее изнутри чувство, что он не способен никого защитить и ничего сделать. Время унесло его соратников одного за другим, он же пережил их всех.

Оставшись в стороне и проклиная себя за бессилие.

Он вспомнил, как огромное чудовище сотрясало целое ущелье своим рёвом – в нём смешалось отчаяние и боль, страх новорождённого младенца, выдернутого из безопасной материнской утробы и всепоглощающее желание разрушать. Они прибыли на шум вместе с учителем – женщина бежала между разрушенных каменных колонн, перепрыгивая ямы и трещины в полу, оставленные огромными когтистыми лапами. Цзин Юань увидел раздавленное жемчужно-розовое яйцо – жидкость вылилась из него, смешавшись с кровью. Видьядхара, росший в нём, больше никогда не откроет глаза.

Его затошнило, но учитель окликнула его, и её звонкий голос разнесся по всему ущелью.

У корней древа Изобилия старейшина стоит на коленях, согнувшись над чем-то, лежащим перед ним – Цзин Юань никогда не видел его настолько подавленным, разбитым и ошарашенным; всегда холодный и возвышенный, будто небожитель, сейчас он больше всего похож на обычного человека.

– Я ошибся, – шепчет он тихо, но эхо разносит его голос, – всё должно было быть не так, всё должно было…

Он похож на умалишенного.

Больнее всего видеть, как тот, кем ты восхищаешься больше всех, оказывается разбит вдребезги.

Учитель кричит на него, и её голос тоже разносится по ущелью. Вдалеке ему вторит голос химеры, горестный и больной: она пытается выбраться наружу, и ранит сама себя же от страха и отчаяния.

– Если ты попытаешься убить её – я убью тебя, – звучит голос позади. Он – ремесленник, совсем не боец, его может уложить на лопатки даже зелёный юнец, вроде Цзин Юаня, и он бросает вызов ей, мастеру меча, известному во всём альянсе Сяньчжоу своим мастерством. 

Они все в отчаянии – это чувство такое густое, что почти тяжело дышать – один из них хочет защитить самого дорогого себе человека, не взирая на то, каким монстром она стала, другой – раздавлен сожалением от собственных ошибок. Учитель же – Цзин Юань никогда не мог понять её эмоции до конца – преисполнена отчаянной решимостью идти до конца.

Они здесь все, впятером – снова. Буквально несколько месяцев назад они уже были тут, вместе празднуя очередную победу – это был первый раз, когда Цзин Юань пил с ними алкоголь, как взрослый.

Исход битвы предрешён: Цзинлю милосердно не убивает его, уверенная, что он одумается, сможет смириться; но Инсин встаёт раз за разом – кажется, что если он больше не сможет стоять – поползёт к за ней, оставляя окровавленный след, лишь бы остановить её.

Цзин Юань хочет, чтобы этот кошмар наконец закончился, но не может вмешаться.

– Где у дракона слабое место?

Дань Фэн, будто очнувшись от своего помешательства, смотрит на неё снизу вверх и молчит.

– Ну же! Как мне убить её, отвечай!

На его лице нет ни капли крови. Бледное, как погребальные одежды – он беззвучно открывает и закрывает рот, прежде чем выдавить из себя ответ:

– Темя.

Цзин Юань думает, что Дань Фэн сказал это, потому что хочет исправить свою ошибку; Инсин же яростно кричит от бессилия – теперь ему ни за что не остановить Цзинлю, не выиграть ни секунды времени жизни для ужасающего монстра, вобравшего в себя драконьи и лисьи черты.

– Ты должен был смириться, когда она умерла.

Он начинает смеяться. 

От этого смеха по спине Цзин Юаня бегут мурашки.

– Это говоришь мне ты? Что ты знаешь о смерти? – седые волосы мужчины пропитались кровью, липнут к лицу, рукам и одежде; ему тяжело, но он переворачивается на спину и закрывает рукой рану на боку, – тебе никогда не понять этого! Для тебя жизнь – бесконечна и однообразна, для меня и таких, как она – это лишь отблеск кометы на небосводе. Все ваши вечные жизни, все загубленные перерождения – ничто, лишь малая жертва в сравнении с тем, чтобы дать ей новую жизнь, слышишь? 

– По крайней мере мы умеем отпускать наших мертвых, – тихо говорит Цзинлю, – смертным же всегда будет мало того, что они имеют.

– Потому что этого и правда мало! – он так смеётся, что в горле начинает булькать кровь и течёт по его подбородку, пропитывая тёмные одежды.

Она оставляет его захлёбываться кровью, ринувшись на очередной рёв чудовища вдалеке. Цзин Юань следует за ней, оставляя своих друзей позади – в следующий раз он увидит одного из них, взятым под стражу, а другого – почти через сотню лет совершенно иным человеком.

***

– Боюсь, моё состояние теперь нестабильно, – вздыхает Цзин Юань, делая глоток чая, – медитация, как способ профилактики заражения марой мне больше недоступна, как только я закрываю глаза – меня одолевают призраки прошлого. В конце концов, прошло слишком много времени. Все жизни долгожителей оканчиваются так, а на мою долю выпало уж очень много всего.

Байлу замирает, смотрит на него встревоженно и беспокойно, а потом на её лице отражается сожаление; она пытается улыбнуться, чтобы его утешить, но не может солгать ему в лицо так же просто, как он лжёт ей, когда говорит, что может её защитить.

– Маложивущие виды сказали бы, что старость не лечится. Наверное, и у меня так, – продолжает он, и ложится обратно на кушетку; золотые глаза устремляются в потолок, и мысли текут медленно, как дымок от курильницы, – это неизбежно.

– Вовсе нет, – Байлу вскакивает со своего места, совсем непрофессионально – она похожа на букашку, пытающуюся остановить огромный катящийся валун, – вы просто устали, генерал! Столько встреч за такой короткий срок, ещё и это сражение с эманатором – это нормально, что вам сложно восстановиться и прийти в себя!

Маленькие руки девочки снова хватают его за ладонь – но теперь она держит его не как врач, а как просто человек. Как ребёнок, которому нужна забота и опека взрослого.

– Вместо того, чтобы тонуть в прошлых сожалениях, вам лучше сосредоточиться на текущих радостях. Давайте сходим вкусно покушать – в переулке ауруматонов столько новых ресторанов – в ваше время такую еду точно не подавали! – её решения такие наивные и простые, что впору рассмеяться лишь из-за того, как она волнуется и хлопочет – но даже в её голосе слышно отчаяние.

Цзин Юань думает, что ненавидит это чувство – оно слишком сильно впиталось в его прошлое и просачивается в настоящее; оно живёт во всём его теле и отравляет его уже больше сотни лет; отчаяние погубило его друзей и раскололо Облачный Квинтет.

Он садится на кушетке и смотрит на Байлу – нет, всё-таки, они похожи, очень сильно – одинаково непосредственные и добрые, немного наивные – но с чистым сердцем. Такое сердце нельзя предавать – потому что оно слишком быстро разбивается на осколки.

– Можно мне обнять вас?

– О? – Байлу удивлённо вскидывает брови, но всё-таки садится рядом и раскидывает руки для объятий, – конечно, можно!

Цзин Юань обнимает её – маленькую девочку-дракона; но в памяти, запятнанной горькими воспоминаниями, наконец, всплывает что-то хорошее – он, совсем мальчишка, в объятиях женщины из лисьего народа. Она смеётся, утирает ему сопливый нос рукавом и стирает слёзы с щёк, а потом снова обнимает, крепко прижимая к себе.

Теплая, добрая и искренняя; немного наивная – но с чистым сердцем, в котором нашлось место и мальчишке со строгим учителем, и холодной женщине с мечом наперевес, и талантливому мастеру, живущему в страхе не успеть ничего в своей короткой жизни, и драконьему старейшине, который, кажется, никогда не нуждался ни в чьей любви.

– Спасибо, что осталась со мной.

“Байхэн”