Оно само...

— Расправить крылья и взлететь… Расправить и взлететь… — увлеченно бормочу себе под нос, проводя очередную линию на плотном листе бумаги.

— Опять витаешь в  облаках?

Морщусь, понимая, что мое уединение нарушили и беспардонно вторглись в личное пространство. Но ей простительно — как никто другой она понимает меня, ведь мы практически отражения друг друга. Близнецы.

— Да вот пытаюсь реализовать одну задумку, но не уверена, что Грымза оценит.

Наша общая преподавательница в академии искусств мало кого удостаивала похвалой и ставила хорошие баллы. Об отличных речи вообще не идет. На моей памяти “отлично” у нее не получил ни один студент.

— А я плюнула, — махнув рукой выдает сестра и падает рядом на кровать. — Ты бы за стол что ли села, а то и так вся кривая, так еще и зрение угрохаешь.

— Ой, не нуди, а. Сижу так, как мне удобно. И вообще — на себя посмотрела бы, как только за холст садишься.

— Так то холст, а ты внезапно с планшетника за карандаш взялась. Что на тебя нашло?

— Сложно сказать, — задумчиво тяну, прикусывая грифель. — Ощущение, что жизни в таких набросках больше. Там ровные границы и фигуры на глянцевом мониторе, а здесь небрежный хаос линий, со своим характером…

— Ну ты даешь! — восклицает сестра и дергает меня за небрежно собранный пучок.

— Не придирайся!

— Нам архитекторам проще: прямые линии, расчеты — все четко и ясно. Фантазию привлекаем уже на пару с дизайнерами, когда требуется внешний облик. Единственная сложность — вписать проект в общую картину местности. А так, знай себе линии да углы черти.

— Эх, слышали бы тебя преподы…

— И хорошо, что не слышат. Мне бы все просто и четко, а вот тебе мечты подавай и слоников розовых. А, нет, прости, драконов!

Бережно отложив листы, на которых уже угадывались силуэты летящих ящеров, с тихим рыком бросилась на сестру. Попытка придушить эту бестию потерпела поражение, но вот до ребер я дотянуться смогла и вскоре наше пыхтение разбавил ее визг и затем хохот.

— Все-все, уймись! Сдаюсь! Ты победила, мечтательница.

— Вот как нарисую дракона, — завелась я не на шутку. — Он оживет и заберет меня отсюда, подальше от всего этого.

— Ага, — хрюкнула от смеха сестра, — в страну оленью, как в песенке.

Эмоции схлынули, спор сошел на нет, а я с каким-то нездоровым воодушевлением схватила карандаш и принялась увлеченно творить.

Вот здесь плавная линия крыла, а тут хищный изгиб длинного тела. Изящная вязь чешуек на мощной шее, а на голове мощные витые роговые наросты. Медовый блеск глаз, обрамленный густо-чернильной каймой и вертикальная щель зрачка, мрачно взирающая на мир вокруг.

Моя фантазия обретала реальность, руки порхали без участия разума, я писала душой. Даже мимика казалось живой, хотя какая она должна быть у древних ящеров? Их ведь никогда никто не видел вживую.

Как только дракон обрел четкость, взялась за краски. На окрик сестры, о том, что уже ночь за окном, не обратила ровным счетом никакого внимания. Лишь приняла к сведению, продолжив смешивать цвета на палитре.

Обсидиановый тон вдоль хребта, с вкраплениями шафрановых бликов на кончиках пластин. Ведь не может быть тьма без солнечных поцелуев россыпью на могучей спине, когда светило находится на пике?

Едва заметной полоской, тонкий графитный мазок тени для объема и тут же, сверху, точным движением кобальтовый отсвет. Два близких, но таких различных оттенка. На миг оторвалась от процесса и прикусила вымазанную краской кисть: мне категорически не хватало чего-то.

Чтобы вдохнуть жизнь в мою мечту, мне не хватало масштаба. На плотном акварельном листе дракон смотрелся словно сквозь замочную скважину. В которую я подглядываю, чтобы в очередной раз восхититься его плавным и величественным полетом.

Сквозь замочную скважину, говорите? Хм, а это мысль. Взяла лист в руки и приколола его к стене, отступив на пару шагов назад. Затем еще и еще. Пока не запнулась о кресло, небрежно отодвинутое от рабочего места сестры.

— Твою ж маковку лаковую! — помня о том, что уже глубокая ночь, ругалась негромко и себе под нос.

Оттолкнув мешающий "трон", снова уставилась на картину. Центральная фигура была объемной и понятной, а вот все остальное — жемчужно-опаловые пустующие без внятных деталей края — раздражало. Но ощущение перспективы прекрасно давали чернильные оттенки, во всю гуляющие по стенам.

— Мне нужен фон, — бормочу, прикидывая варианты.

Стою минуту-две, а после меня накрывает с головой — убрать все лишнее и творить. Ведь для меня холст это все вокруг. Не долго думаю, начинаю свой вандальный забег.

В сторону летят любимые пейзажи, оставляя после себя на светлых стенах сиротливые бледно-лавандовые прямоугольники.

В кои то веки, выбранный мной цвет стен рабочего кабинета сыграет на руку. Этот оттенок отлично подойдет для предгрозового полночного неба, где парит величественный зверь.

Когда в окно робко постучался нежный коралловый рассвет, несмело мазнув теплым лучом по щеке, я сидела в углу комнаты и рассматривала то, что сотворила этой безумной ночью. Довольная улыбка скользнула по губам. Плевать на все и вся, сердце пело, счастливой птицей билось в груди своими призрачными крыльями. Цели не было, были чувства и эмоции, которые накрыли с головой, плодами которых я сейчас наслаждалась.

— Это что за… — слегка сиплым ото сна голосом поинтересовалась вошедшая в их святая святых.

— Моя работа.

— Мне вот что интересно: а сдавать ты как ее будешь? Весь дом на руках понесешь?

— Знаешь, а мне плевать.

— Чувствую, с твоими творческими заскоками, ограничители придется покупать. Но сначала их придется выдумать!

— Не думаю, что можно ограничить душу, — филосовствую, устало откинувшись спиной на кремовое облако. — Зачем творить, если не выкладываться полностью, забив на рамки и навязанные ограничения?

Мой вопрос повисает в воздухе, а вместо ответа от сестры, по комнате неожиданно  проносится поток теплого ветра. Он играется с прядями волос, выпавшими из моего пучка и легкой лаской гладит щеки.

— Что за?.. — успевает спросить моя половинка, когда я падаю спиной назад.

Сердце проваливается в пятки, дыхание спирает, а в ушах звучит довольных басовитый хохот.

“Ты же этого хотела, верно?”

Грозная тень, неотвратимо приближающаяся ко мне принимает до боли знакомые очертания. И я завороженно замираю в этом нереальном полете, раскинув руки словно птица, наконец покинувшая свою тесную клеть и готовая к чудесам.