Трёхцветный отряд

Этим августом в тишайшем и скучнейшем — насколько скучным можно назвать некоторую, но никогда не нулевую опасность нападения дракона — в городке Фандалине произошло целых два праздника.

Первый праздник произошел в самом начале августа, когда еще сохранялось горячее присутствие лета. Это была свадьба, естественный итог истории, за которой уже три месяца следили жители Фандалина.

История эта проста и понятна, приятна и согревает сердце, и по-хорошему, должна случаться хоть раз в каждом маленьком сонном городке. Видите ли, за три года существования объявления “Магистр Невервинтера щедро заплатит всякому, кто освободит дружественный город Фандалин от угрозы нападения дракона” на запрос откликнулись только два отряда приключенцев, да и те скоро покинули город в поисках чего попроще. 

Так вот, совсем недавно в город прибыл новый отряд! И не покинул его, встретившись со всей местной спецификой: бездорожьем, плохой погодой, культом грозового кабана в лесах, баньши на побережье, кочевыми разбойниками в предгорье, и ну, белым драконом в горах. 

Между собой жители Фандалина прозвали их “Трехцветным отрядом”, потому что все его участники, хотя и были эльфы, но происходили из настолько разнообразных мест, что поначалу из-за разницы произношений не могли общаться между собой на эльфийском. 

Бывший фермер, бывший гладиатор и бывший менестрель Норн Золотистая Ночь был дроу из подземной столицы Мензоберранзана. Он, хотя внешне ослеплял неземной — подземной — красой, всем этим великолепием белоснежных кос, обсидиановой кожи и развитых грудных мускулов, при близком знакомстве потрясал скорее вспыльчивым нравом, обыденной неприязнью ко всем не-эльфам и совершенной неспособностью обдумывать слова перед их произнесением. 

От увечий в очередной потасовке в череде пререканий и оскорблений его спасали, опять же, тяжелый акцент в общем языке, от которого собеседники понимали смысл реплик только в самых общих чертах, и то, что в трехцветном отряде было младшее поколение семьи Фиров. Дивайн и Энна Фир, по счастью, происходили из уважаемой семьи, и дипломатия для них не пустой звук; почему они расточали свои умения на жертв Норновой вспыльчивости, а не более привилегированную публику — это их дело, и никто не захочет в это слишком углубляться. 

Хотя этих светлоликих и приятно улыбающихся солнечных эльфов нельзя назвать ни скрытными, ни обманчивыми, ничего определенного сказать про них тоже нельзя — примерно как нельзя точно описать отдельное пятно света на лесной полянке. Вроде выросли в крупном городе, вроде учились в академии, вроде решили “развеяться”, прежде чем приступить к обязанностям наследников — да только какого города, какой академии, чьих наследников? 

Узнать просто нелегко, потому что старший Фир, Дивайн, предпочитает сам открывать тайны волшебства, истории и всего такого, а не делиться своими. Младшенькой, всего-то сотня лет от роду, Энне по вкусу более вещественные, более приземленные воплощения волшебства — иногда приземленные настолько, что их приходится три дня выкапывать из просоленного пляжа, пока равнодушное море заливает и работника, и яму.

— Свет моей жизни, огонь моих чресел! А ты уверена, что мы правильно вычислили координаты? 

Это голос Норна, вы слышите крик? Это он с утра копает одно и то же место на пляже, распугивая крабов и привлекая любопытных чаек. Неутомимое море заливает его яму, размывает груду выкопанной земли, сдвигает с места отполированные солью камни, а он все копает, потому что такова сила его любви. 

— А разве можно правильно вычислить координаты по раскладу на Таро? — неуверенно, как ученик строгого учителя, спрашивает последний из отряда, Руфин. 

— А разве можно лечить одними молитвами за здоровье? — уклончиво, вопросом на вопрос отвечает Энна. 

Руфин на это задумывается так, будто он не целитель, не поклоняется божеству защиты жизни, и не его молитвами до сих пор жив трехцветный отряд. 

— Я имела в виду, что Дивайн определил место, и там точно есть останки баньши, — терпеливо объяснила Энна до того, как ее друг запутается в бесплодных мыслях. — И он сделал это так же надежно, как ты лечишь божественным словом.

— Но я лечу не божественным словом. И не одними молитвами. Молитвой я только кровотечение останавливаю. И то не самое сильное… 

— Именно поэтому Дивайн продолжает сидеть над колодой, — кивнула Энна на брата, который в осознанном сне перемешивал карты на столе и выкладывал их по-новому в бесконечном цикле. Во что карты должны сложиться, чтобы указать координаты, знал только сам волшебник (и, возможно, пользовался этим). —  Но ты же не хочешь, чтобы Норн сидел без дела и разглагольствовал про свои похождения?

— Не хочу, — совсем тихо откликнулся целитель. 

Немного помолчал, походил туда-сюда, вдруг в ужасе закрыл веснушчатое лицо ладонями, раскрыл, снова подошел к Энне, глубоко вдохнул и добавил: 

— Но мы уже весь день сидим на побережье. Если не упокоить баньши до ночи, то она, боюсь…

— Все будет хорошо, не переживай, — перебила Энна до того, как самый оптимистичный жрец в её жизни успеет сказать “баньши упокоит нас”. 

Руфин Лебедь был лесной эльф из трехцветного отряда, самый младший и нерешительный. По его собственным словам, он родился в Могилеве при храме божества процветания Дубавец, и недавно отправился в путешествие взросления, потому что настоятель так повелел.

Настоятель, видимо, был эльф жестокий и нетерпимый, иначе никак не объяснить, зачем понадобилось в одиночестве вышвыривать в жестокий мир такую ранимую душу как Руфин. Всякое увиденное плохое зло вызывало у него искреннее недоумение вплоть до отчаяния на грани богоотречения. Страшно подумать, как он так жил до того, как Фиры подобрали его, как котенка, на дороге между Невервинтером и Вратами Бальдра. 

И то, любитель загадок и любопытных случаев Дивайн просил оставить рыжего жреца в том числе потому, что за годы изучения разнообразных областей знаний никогда не слышал ни про Могилёв, ни про божество Дубавец. Старший Фир подозревал, что Руфин принадлежит другому миру — а то, что тот выглядит, говорит и ведёт себя как самый нормальный лесноэльфийский житель Фаэруна, то это просто совпадение и когнитивная адаптация. 

***

Теперь, когда все четверо из трехцветного отряда кратко представлены, можно и рассказать причину первого августовского праздника в Фандалине.

Наверное, с виду это самое скромное сочетание браком в мире между дроу и солнечным эльфом — но, по счастью, по духу это самая радостная и уютная свадьба для всех присутствующих за долгое время. 

Ни со стороны Норна, ни со стороны Энны не было ни множества родни, ни богатых подарков от родственников и друзей семьи, ни даже жрецов Сильвануса — только они сами, и их отряд, и все знакомые жители: владельцы лавок, ремесленники, старатели с рудников, завсегдатаи таверны и знакомые уличные животные. 

— Перед хором небесных светил, и перед глазами тысячи существ, и перед ликом Дубавец я заявляю, что души госпожи Энны Фир и уважаемого Норна Золотистая Ночь связаны, взаимны и нераздельны, как воздушный корень орхидеи и грибной мицелий…

Да, и сочетает их браком бледный до потери веснушек Руфин, которого от нервного обморока спасают только чтение речи-молитвы — а безжалостное путешествие научило его читать во время боя, спросонья в ледяной воде и в случае насланной баньши паники.

— А теперь пейте и веселитесь, мягкотелая паства! — рявкает Норн, стоит жрецу пропеть-проговорить последний слог благочестивой церемонии. — Веселитесь и прославляйте мою прекрасную жену, и ее подвиги! 

И он подхватывает Энну на руки и кружит совсем не аккуратно — скорее как пьяный счастьем дроу не может стоять на месте, смотрит на свою возлюбленную воительницу без доспехов и оружия, облаченную в наскоро украшенное цветами из лент платье и августовское солнце.

***

Второй праздник был невозможен без первого. Видите ли, два воина в трехцветном отряде решили соединиться браком перед лицом богов не просто так — они вполне учитывали, что встреча с драконом может закончиться смертью.

Так и произошло. По счастью, смерть забрала только дракона. И левый глаз Энны, если потеря частей тела считается за маленькую смерть.

По сравнению с благочестивой свадьбой день избавления от долгой опасности прошел еще веселей — начался с пира, прославления прекрасной воительницы и мудрого волшебника, и закончился мордобоем с Норном, который в горячке бахвальства сравнил подбитого дракона с хромым гномом и получил по щам и от единственного гнома в городе, и от дворфов-старателей, которые сочли делом чести защитить соседа.

***

— Руфин, ты почему не празднуешь? Почему прячешься? Ты теперь герой, брат, не прячься от тех, кто должен тебя восхвалять.

Руфин посмотрел на Норна на пороге комнаты, посмотрел на окно (наглухо закрыто и занавешено), посмотрел в открытый на коленях молитвенник, будто вместо обычных страниц там мог появиться свиток с переносящей дверью. 

— Я уже наслушался восхвалений, спасибо, — вежливо сказал он и поднялся навстречу Норну. — Кого-то нужно лечить?

— Да что ты, мягкотелым столько зубов не нужно, не волнуйся раньше времени, — попробовал успокоить его Норн, но целитель только вздохнул, закатил глаза, подхватил сумку с лекарствами и вышел из комнаты, тактично игнорируя попытки воина его остановить.

***

— Брат, ты как будто совсем не радуешься нашей победе. Ешь, пей, почувствуй себя свободнее хоть разок в жизни! Ты заслуживаешь этого больше всех!

— Пожалуйста, не мешай мне исправлять твои ошибки.

— Да какие ошибки, я же говорю, ты совсем не чувствуешь вкус победы! Вместо этого возишься в вонючих слюнях…

Где-то за спиной завязалась очередная потасовка, пока Руфин, — одна рука с пляшущими огоньками наполовину в чьем-то рту, вторая через щеку пациента изображает знак, отгоняющий боль — пока Руфин пытался собрать обратно разбитый дворфский зуб. Вот ведь, почему нельзя было разбить зуб мудрости, их можно просто вырвать, а без верхнего жевательного вся челюсть поплывет, как восковая…

Через добрый час, приладив все части обратно и заставив расколы соединиться обратно, Руфин говорил пациенту:

— …и неделю не ешьте ни мяса, ничего твердого, а только кашу и мокрый хлеб, и тогда. И тогда.

Он хотел сказать «все наладится», и не смог. Сгорбившись на низкой табуретке, под звуки близкой, всего лишь через несколько стен толпы и недоуменный «мм?» не-такого-беззубого собеседника целитель замолчал и расплакался, уткнулся лбом в колени и так и сидел, ничего не замечая.

***

— Извини. Невозможно вечно держать Норна на коротком поводке. Да и я думала, что после дракона он вымотается на месяц вперёд и не будет творить бед.

Носить повязку на одном глазу для Энны слишком просто: она носит полумаску, пока что из дерева, в отсутствие других материалов украшенную лентами и цветами. Издалека кажется, что точеное лицо распадается на новые цвета и формы; Руфин смотрит на это слишком внимательно, потому что не хочет вникать в слова. 

— Норн тебя тревожит? — спрашивает Энна, и это страшный вопрос. На него не хочется отвечать. 

— Конечно, — тихо, почти шепчет Руфин. — Он же бешеный.

Энна на это только влюбленно хихикает. Короткий, увлеченный хи-хи, с ощущением последующей фразы «а мой-то сегодня».

— А ты смеешься, — говорит целитель бесцветно.

— Это потому что цели нет, — со знанием дела замечает Энна. — Раньше было: ой-ой, надо убить дракона. А сейчас чудовище пустили на компоненты, голову отдали магистру, деньги распихали по карманам, что дальше делать?

— Что делать, — эхом повторяет Руфин. У него нет ответа.

 С его долей вознаграждения можно начать другое приключение, начать хоть новую жизнь — да разве можно придумать, какую?

***

— Ты можешь вернуться в Могилёв, — предложил однажды Дивайн. — Я даже пойду с тобой! Мне очень интересно, как выглядит город, не упоминающийся ни в каких литературных источниках. 

— Мне туда нет дороги, — насупился Руфин. — Я же от убийства дракона совсем не изменился. Я не могу как бессмертный, парить в вышине, странствовать, ветром небесным повелевая легко… Всё ещё остаюсь, словно мёртвый недвижный камень, полон печали, зависший меж моря и облаков.

— Это очень поэтичный способ сказать «не могу придумать новую цель в жизни», — заметил Дивайн. 

— А ты придумал? — потерянно спросил Руфин.

— А я ничего и не терял, кузнечик мой, — разулыбался Дивайн и приязненно потрепал младшего товарища по голове — аккуратно, чтобы не распушить аккуратно уложенные короной рыжие косы. — Мне нужна была вся алхимическая начинка, которую можно получить из древнего существа! Арканные башни в облаках не на земном угле парят, знаешь ли. 

— А на чем тогда, — вежливо спросил Руфин и приготовился слушать длинную лекцию о том, как устроена прекрасная башня Дивайна. 

***

Всю осень и зиму трехцветный отряд отдыхал и копил силы — кто бурно, кто красиво, кто уютно, кто растерянно. Норн и Энна купили себе дом на границе с лесом, а в результате одного зимнего приключения взяли на воспитания двух сирот полуэльфов — и ошибется тот, кто подумает, будто это остудило нрав воинственного дроу или заставило Энну меньше лезть в сомнительные авантюры.  

Дивайн со вкусом обставлял свою башню, описывая каждый новый стульчик и стеллажик так, как не каждый возлюбленный пишет «ее глаза на звезды не похожи…»

Что касается Руфина, то три месяца зимы для него прошли в растерянной печали. Весной он заметил у крыльца таверны ростки одолени, редкой лекарственной травы, и высадил их на пустыре рядом со святилищем богини удачи. 

Случайность за случайностью, к маленькой клумбе одолени присоединились хелидон, авиценния, мак, болиголов… Да чего перечислять, под отрешенной заботой Руфина как будто весь справочник аптекарского дела процветать начал, буйно, бессистемно — пока не увенчался проросшим за один день отличным, тонким и звонким здоровым во всех отношениях (кроме оранжевого цвета листвы) дубом-подростком.