Мутная вода

Рассеянный солнечный свет манил её к себе, завлекал обещаниями тепла. Она рванулась к нему, будто слыша ласковый его зов сквозь толщу воды. Но косяк крутился вокруг неё, и она лишь столкнулась со скользкими льдистыми боками сородичей, ободрав плавник.

— Не рушить строй! — осадила старая одноглазая самка. — Плыть!

Она смущённо юркнула за толстого самца и послушно двинулась с косяком дальше, ощущая на спинке и ягодицах мягкие поглаживания солнечного света.

В косяке её не любили, считали мечтательницей, а от того глупой. Всё ждали, когда отстанет, заблудится в рифе, и придется кормить на один рот меньше. Даже самцы в сезон нереста держались подальше — никто не хотел похожих на неё детей, таких же мечтательных и глупых дармоедов. Она ведь даже не охотилась! Подъедала остатки, а оттого была худой-худой.

Она жаждала воли и солнца. Порой думала, что вода ей опостылела с рождения, что Дагон перепутал души, и в русалочье тело вселил птицу. Ах, как же она хотела летать.

— Плыть! — пророкотал недовольный голос над ухом, и тяжёлый плавник замыкающего шлёпнул по бедру.

Она встрепенулась, вынырнула из своих мыслей, как хотела бы вынырнуть из воды и хотела уже встать на своё место в косяке, как раздался низкий, продирающий до костей гул. Это смотровой увидел опасность.

— В центр! — скомандовал замыкающей ей и лупоглазому мальку, отставшему от матери.

И они оба без промедления бросились в гущу косяка — под защиту крепких боков, мощных ног и острых зубов обезумевших от ярости самок.

Косяк не любил, но защищал её. Презрительно звал Мутной водой, но всегда прятал.

И вот, укрывшись в безопасности, она задыхалась от этой холодной заботы. Хотела бы сбежать, да так крепко её привязали к себе благодарностью, что путы казались крепче сетей на затонувших кораблях.

Кто-то легко тронул её за руку.

— Ты тут, — широко улыбнулась русалка с волосами закатного солнца — её любимая русалка.

— Смотровой заметил опасность, — ответила она, жадно вглядываясь в тёмные, томные глаза.

Эта русалка тоже была Мутной водой. Косяк подобрал её среди корабельных останков близко-близко к поверхности, вылечил и дал дом.

— Я думаю, это касатки. Слышала, как он панически гудел? — шёпотом поделилась Мутная вода, и они вздрогнули. После нападения касаток косяк редел, и редел страшно.

Вода донесла до них запах крови, мальки заскулили от ужаса, задрожали жабрами и прибились ближе к ней и Мутной воде. Мутная вода с материнской заботой огладила их покатые скользкие лбы успокаивая.

— Хочу вернуться домой, — тяжело вздохнув, призналась Мутная вода. — Я так устала бояться. Вы стали мне как семья, но лишь как. Мне нужна моя. Знаешь, ведь у меня тоже есть дети…

Она покачала головой — не знала, Мутная вода мало говорила о себе.

— Так вернись.

Мутная вода горько рассмеялась:

— Не могу! Могла бы… — дико крутанула изумрудистым хвостом, распугав мальков, она выругалась одними губами. — Не могу.

— Но почему?

— Не выберусь. Мне нужны ноги.

От этих слов её как пронзило! Она взглянула на нежный, переливчатый хвост Мутной воды, взглянула на свои бледные ноги с мощными щиколотками и, поддавшись порыву, предложила с нескрываемым отчаянием.

— Я помогу! Донесу тебя.

Глаза Мутной воды распахнулись широко-широко.

— Но… Ты правда пожертвуешь своей семьёй ради моей?

— Это плен. Не семья. У них нет никакой цели, кроме защиты косяка. А я…

— Ты хочешь свободу, — понимающе закончила Мутная вода. — Хорошо. Уйдём, когда косяк отобьётся от касаток — все будут слишком заняты ранеными и погибшими, вряд ли наше исчезновение заметят. Мы ведь, — красивые, полные губы изогнулись, и она сплюнула — для них всего лишь мутная вода.

Обретение единомышленницы и новой веры в свободу придало сил. Она даже возжелала (и тут же укорила себя за такие мысли), чтобы касатки перебили как можно больше родичей — побег должен был остаться незамеченным.

И едва смотровой прогудел снова — в этот раз облегчённо, Мутная вода махнула рукой в сторону провала в косяке. И она последовала незамедлительно.

Сначала они плыли через кровь, она делала воду липкой и вонючей. Кровь принадлежала сородичам, и она всё ждала, когда сердце дрогнет и позовёт домой, потянет колючей нитью к косяку. Но ничего. Словно щёлкнули гигантские челюсти и перекусили мучащие узы.

А когда вода очистилась от крови — показалось солнце!

Солнце! Ещё неяркое, но различимо круглое. И небо! Лазурное, далёкое, и глубокое — глубже любого моря. Она засмеялась и рванула к нему — ждущему, жаждущему увидеть её, своё дитя в русалочьем теле.

— Это прекрасно! — благоговейно поделилась она с Мутной водой.

— Я знаю. Будет ещё лучше. Ты же хочешь выйти на землю? Почувствовать воздух и солнце.

Очарованная, она кивнула.

Они плыли и плыли, пока не спустилась темнота, и пока снова не поднялось солнце, и только тогда Мутная вода остановилась.

— Скоро будет мелководье. Я обниму тебя, чтобы ты могла меня нести, хорошо?

— Да, — выдохнула она.

Внутри нарастала волна из чувств. Немного скрутило живот, а когда волна достигла сердца — то сбилось с ритма и заскакало по всей груди. Голова кружилась.

Мутная вода прижалась тёплой грудью к её холодной и скользкой, обняла руками плечи, крепко вцепившись пальцами в жабры, и скомандовала:

— Вперёд!

Скомандовала, как старая одноглазая самка, как замыкающий, как член косяка. Но она была так счастлива, так поглощена мерцающей под солнцем водой, что и не заметила.

Она поставила ноги, которыми прежде только гребла, на расползающийся под ступнями песок, сделала шаг, другой. И это было так естественно, так легко! Плавать было сложнее.

… Так ей казалось. Но чем меньше становилось воды, тем тяжелее казалась Мутная вода, более не поддерживаемая волнами. Те наоборот стали врагами, толкали под колени и уводили предательский песок из-под каждого шага. А солнце, прежде тёплое и ласковое, опалило её.

На сухом песке она упала. Раскалённый, он впился ей в бок, забил глаз — и это было так больно, так невыносимо больно! Она открыла рот в безмолвном крике.

Сухой мир был для неё глух и нем. Мутная вода склонилась над ней, губы её шевелились, но ни слова она не услышала.

Она слышала только боль, боль и боль. В израненных ступнях, в разбитых коленях, в спёкшейся на ягодицах коже, в пустой глазнице, в высыхающей чешуе, задыхающихся жабрах. Она открывала рот раз за разом, пытаясь дышать, но на языке был только песок и кровь.