Забредший

Он сбился с пути. Не по своей воле. Конь, испугавшись чего-то, оставшегося для него неведомым, сорвался с места, покинув проложенную тропу:

– Апорт! – в ужасе забывшись, отдавал он не тот указ.

Лесные дебри прореживались, деревья все меньше походили на деревья и больше на бледные мраморные изваяния, будто люди некогда проклятые обернуться то ли в статуи, то ли в деревья. Сгущавшийся туман с наступающим рассветом окрашивался в цвета авроры. А его вороновый конь несся все дальше и дальше; пока он в страхе прижимался к спине своего скакуна, не ведая пути, молясь о том, что в скором времени конь выдохнется и остановится.

– Тпр-р-р-у-у-у! – схватил кто-то поводья, вмиг останавливая коня.

Он с трудом удержался в седле. Не веря, что конь стоит, он все же выпрямился и огляделся. Вокруг уже был не лес, а болото, в глубокие топи которого и бежал его конь, в которых бы они и потонули, не останови их.

– Л-л-леди, – про манеры нельзя забывать, в какой бы ситуации ты ни оказался, – благодарю за помощь.

И без сил он трупом рухнул с коня в грязь.

Разбудило его раскатистое:

– БВУ-У-Э-Э-Э-Э-Э!!! – доносившееся будто со всех сторон разом. В недоумении и ужасе он наткнулся взглядом на жабу, устроившуюся на его груди.

– Только погляди на нее: вся такая травянисто-пепельная, – заметила девушка, помешивавшая что-то в котле, кипящем над костром. – Бьюсь об заклад, в тебя влюбилась. Аж сюда за тобой допрыгала.

И пригубив с деревянной ложки свое варево, пробубнила себе под нос:

– Чего-то не хватает…

Скинув с себя громогласную жабу, он осмотрелся и в недоумении уставился на открывшийся перед ним вид: они были на краю крутого клифа, внизу бурлили волны, а на горизонте багрел закат.

Встав и поправив свой перепачканный фрак, украшенный драгоценными пуговицами, часть из которых, что неудивительно, умудрился растерять, он поклонился:

– Еще раз хочу Вас поблагодарить за оказанную помощь. Могу ли я узнать Ваше имя?

– Вайда Милори, – представилась она, взглянув на него.

И ее глаза были…

– Ведьма! – схватился он за кинжал, что висел на его поясе, и направил острое лезвие на девушку.

Темно-небесный, купаросный, изекрый, сизый, тугаший, кубовый, васильковый… Все это – цвета ведьм. И именно таковы были ее глаза. Вайдовые, словно тусклые сапфиры.

– Произносится: «Вайда», – с легкой усмешкой будто бы поправила она его.

– Ты околдовала моего коня, чтоб заманить в свою ловушку? – и потому так легко остановила его коня: ведьма она. – Ради чего – ради выкупа? Клянусь Солнцем, что стража…

Она расхохоталась.

– Еще чего! Я была там, где я была, а ты оказался там, где оказался. И я тебе, вообще-то, жизнь спасла, – заявила она. – Это очень даже не по-ведьмовски, не считаешь?

Правда, с которой не поспоришь: не походила она на ведьму. Вовсе не в одеждах цвета ночи, а в арлекиновой накидке, в разноцветье которой будто были все мыслимые и неизведанные доселе цвета. Без остроконечной шляпы, без метлы, без скрюченного носа… И очень-очень даже не уродлива.

– Но ты прав: я – ведьма, – и в следующий миг в ее руке блеснул его кинжал, что тут же был отправлен в костер, вмиг вспыхнувший переливами берилла и опала.

Он отступил от нее и застыл:

– Конечно, ты волен в своем выборе, но не позволю я свалиться в обрыв тому, кто мне должен.

Не по своей воле он зашагал к костру и уселся рядом с ней.

– На, попробуй! – протянула она ему тарелку, налив варево из котла.

– Что это?

– Суп, – улыбнулась она.

Отвар был омерзителен на вид и запах: густой, болотисто-бурый… – но на вкус не вызвал и намека на рвоту, а наоборот растекся приятной горчинкой. И он не заметил, как опустошил всю тарелку.

– Ты так и не представился, – заметила она.

Нельзя называть ведьме своего имени – всем известное правило. Тем более нельзя называть столь важное имя, как его.

– Багор, – ответил он, бросив взгляд на океан, переливавшийся в закате.

– Ну что ж, Багор, пора тебе отплатить за свое спасение.

Но стоило им оказаться в нужном месте, он заявил:

– Это же гиблое дело!

– Да ладно! – махнула Вайда рукой. – Шагнул и вышагнул – всего-то!

– Это озеро, покрытое пламенем! – возразил он.

– Ага, как-то дракон поджег его своим дыханием, как мой старик рассказывал, потому что что-то там не поделил с кем-то там – эт неважно. Что важно: на том островке – видишь деревья? – бьюсь об заклад, спрятавшиеся в их сердцевинах древесницы прожарились просто отменно. Достань их для меня.

– За свое спасенье я должен умереть?

– Будь это обычный огонь, я бы и сама туда сходила – не проблема. Сколько раз дом мой поджигали, думая, что я в нем, не сосчитать, – приходилось за вещами ходить, да. Но это же драконье пламя! Разве в тебе не течет их кровь?

И она была права: пламя и вправду его не тронуло. Не это ли доказательство его рождения? Его прав, что никогда не поддавались сомнению, а потому вся его судьба была предрешена. Ему лишь оставалось плыть по течению всю свою жизнь, идти по вытоптанной другими тропе, делать так, как говорили старшие и наблюдающие.

– Теперь-то ты меня отпустишь? – спросил он ведьму, хрустевшую прожаренными до угля лягушками, сидя на камне посреди цветочного луга, на который они набрели на пути от озера.

– В смысле? – удивленно спросила она. – Я не дала тебе потонуть в болоте – ты достал мне деликатес, что я попросила. Мы с тобой в расчете.

– Так ты не собираешься возвращать меня домой?

Она подавилась своей трапезой от удивления.

– Ты поэтому за мной до сих пор ходишь? Думаешь, я верну тебя домой?

Он кивнул.

– Но я тебя и не держу, – произнесла она. – Ты забрел в Земли Ангулимна, и раз ты до сих пор по ним блуждаешь, может, ты и не особо-то хочешь возвращаться.

– И куда мне тогда идти? – растерянно пробормотал он себе под нос и хлопнул себя по лицу, будто в надежде, что все окажется сном.

Вайда вздохнула и произнесла:

– Ничего страшного в этом нет: не знать, куда идти. Как говаривал мой старик: «Все равно мы есть, где мы и есть, и будем, где будем; главное – идти».