Тайна сонника мисс Ребекки

— Господи боже, чтоб вы все подохли, сраные уроды! Я ухожу из этого пиздоблядского цирка! — Адам громко саданул дверью о косяк, сверху дунуло меловой пылью. Хлипкие двери, хлипкие стены, вся эта сучья контора — присыпанная блестками куча мусора.

Лифт тащился с тридцать второго этажа до первого гребаную вечность. Вторую вечность заняла поездка в такси до Паддингтона. Адам полез пальцами в карман кожанки — вырубить телефон. Пусть оформляют увольнение, присылают, Адам подотрется в сортире этой бумажкой и отправит назад — ДНК сойдет за подпись. Незачем возвращаться в стеклянно-металлическую будку на верхушке мира, за полгода работы даже ебаного кактуса на столе не завел. Еще одну вечность скоростной поезд летел до дома. Все три времени вкладывались одно в другое, вечности скручивались бутылкой Клейна, по ощущениям внутри нее переливались мозги Адама. Дойти до дома, быстрее, быстрее, запереть двери и окна, открыть морозилку, сквозь зубы ругаясь, потому что крышка с утра приморозилась...

Три глотка — и мир обретает хоть какое-то слабое подобие сносности.

Это все ничего. Ничего. Это можно пережить, если лекарство под рукой. Оно немного жжется и обволакивает горло горечью, но зато дарит куда как больше. Еще пара глотков... Пять. Дышится легче. Нет нужды торопиться искать работу: сбережений пока хватит. Адаму ведь много не надо — макароны, кусок дешевой свинины да консервированные овощи. В морозильнике — крепкий портер и пара бутылок водки на самом дне, так, нечасто, для расслабиться.

Последний босс — пидорас особого сорта, но в целом они все одинаковы. Стоит лишь выразить свое мнение — моментально получишь сапогом по роже. Этот даже и сапога-то бедолага не имел, так, мямлил что-то про этику и прочую ебань. Адама нанимали не для этики и хождения на носочках, а под конкретную задачу приносить фирме бабло. И с этой задачей он справлялся нормально. Но триждыблядская этика оказалась важнее...

Стекло звонко хрустнуло в мусорнике, вязко скрипнуло осколками погребенных на дне бутылок. Свежеоткрытая пахла морозцем, по пальцам бежали стылые капли. Восхитительно. Можно упасть на первую подвернувшуюся горизонтальную поверхность и закрыть глаза: смотреть на гостиную неохота совершенно. Кожаный черный диван с горами макулатуры, бурый гига-мусорник у двери, мятые с одного бока рольшторы, пыльный ламинат.

Телефон завибрировал. Это Вик: других опций нет. Девчонок или знакомых-приятелей не водится — не считать же пятничных собутыльников в баре? Рабочие номера Адам заблочил еще в такси. Вообще заблокированных контактов в его книжке было куда больше, чем открытых. Адам отклонил вызов, палец соскользнул на список. Папа. Дебора. Нахер-нахер, лучше не видеть. Стереть совсем Адам не мог. Не мог — и все. Только заблочить, спрятаться, сидеть в конуре и не отпирать дверь. Делать вид, что подох, как последний говнюк.

Да он и есть — говнюк. Самый натуральный. В голову полезли воспоминания, которые срочно следовало залить чем-то покрепче портера.

Через какое-то время в дверь постучали. Встать и дойти до прихожей было непросто, но Адам справился. Можно вручить себе блядскую медаль, хотя лучше кубок.

— Да ты уже в дым, — констатировал Вик, оглядев Адама. — Выгнали? Я видел, как ты шел, а рабочий-то день...

— Заходи, — мотнул головой Адам.

— Да нет, я домой, не ужинал еще. Просто хотел убедиться, что ты в порядке.

— Заходи, — повторил Адам, — Ужин закажем. Что... — сглотнул, — что хочешь. Угощаю.

В горле снова адская сушь, срочно надо холодненького.

Вик вздохнул и вошел в дом. Уселся на угол дивана, привычно нашарил среди брошюр доставки еды какие-то очередные суши. Адам упал рядом, вытянул ноги и припал к гладкому прохладному горлышку бутылки.

— Как ты это ешь?

— Ни дня без этого вопроса, — усмехнулся Вик углом рта. — Я же не спрашиваю "как ты это пьешь"?

— Но ты ни разу не смог убедительно доказать, что склизкие кислые комки с рыбой, кишащей паразитами — съедобны.

— Мне неохота ничего доказывать, — Вик широко зевнул. — День пиздец. Заказ на заказе, Стив спину сорвал, миссис Хаксли опять не забрала машину. Сколько мне еще ее корыто у себя держать?

— Карга старая, — кивнул Адам. — Нашла бесплатную парковку...

— Да не карга, на самом деле. Просто забывчивая. Возраст уже. Старушка молодец, в восемьдсят водить, и двигатель у нее содержится в порядке, всем бы так. Так что там у тебя? Выставили? За что на сей раз?

Адам отмахнулся.

— Хочешь фильм?

— Лучше какое-нибудь кретинское шоу.

Смотреть на вымышленных менеджеров, совершающих дебильные ошибки, и ржать над ними вместе с закадровым смехом. Лучше, чем думать о себе.

Менеджер, всего-навсего менеджер, пусть и не из последних. В семнадцать Адам "подавал надежды", а после проебал все до одной. Теперь ему за тридцать, остался нервяк на работе и пустота в доме. И в мире в целом. Человек прямоходящий обязан был изобрести портер, едва оторвав пальцы от земли — и изобрел, чтобы, познав горе от ума, не превратиться в человека-в-петле-висящего.

Вечер выдался отвратным — даже несмотря на присутствие Вика. Зубастые улыбки ведущих на экране раздражали, в смехе чудилось что-то пугающее. Яркая картинка перемежалась видениями: радужные блики от стакана в баре, мамино фото с черной лентой, отец и тетя Ребекка ссорятся — хотя они никогда не ссорились, никогда! Адам засыпал и просыпался, не в силах отрубиться полностью: перенервничал. Тот шмат адреналина, который впихнули в кровоток надпочечники, не сумел быстро задушить даже этанол.

Папа тоже любил дурацкие шоу, особенно то, со скользкой лестницей. Как они ржали! До боли в животах, в горле, до слез...

"Не звони больше, пап. Хватит, просто забей, знаешь, просто забей на меня. Ну пожалуйста".

Рука потянулась за бутылкой, но не нашла ничего, кроме пластикового судка с китайской лапшой.

— Ты же не ел, — голос Вика расплывался, мешался со смехом телевизора.

— Я не хочу, — еле двинул языком Адам и наконец выключился.

Он не приехал на похороны матери, потому что некстати попавшийся патруль тормознул его и лишил прав за вождение в нетрезвом виде.

Он не смог привезти документы для нотариуса, и Деборе пришлось переться с детьми в Лондон еще раз. Да просто Адам — козел. Никчемный кусок говна, уже давно неспособный ни на что, кроме бесконечного утопания в глубинах самоедства.

О, они пытались — пытались вытащить его. Да только вот см. пункт выше.

Тетя Ребекка приезжала даже после того, как он кинул в блок семью, даже после того, как папа перестал. Панически боясь машин, упрямо добиралась с тремя пересадками; привозила в сумках домашнюю еду, убирала в доме и пыталась разговаривать. Да только что может ответить даже на самую проникновенную речь кусок говна? Он бы не смог еще раз, и еще раз, и еще. Просадил бы деньги на все это психотерапевтическое дерьмо и группы поддержки с фальшивыми объятиями — сначала свои деньги, а потом семейные. Так уже было.

Однажды Адам просто не открыл тете Ребекке дверь. Она торчала на крыльце часа полтора, все стучала своим маленьким сухим кулачком и звала — он знал, сидел на полу на кухне, чтобы не было видно из окна, слушал какую-то тяжелую громкую срань в наушниках, плакал и жрал бренди прямо из горла. Так оно легче.

На крыльцо удалось выползти к полудню. Следующего дня или последующего за ним — без разницы. Адам глотнул свежего воздуха и закашлялся. Еще не хватало заблевать собственные ступеньки. Почтовый ящик давно вспух от совместных усилий мощных лапищ почтальона и дождей с солнцем. Адам протянул к торчащей из металлической пасти стопке писем руку, дернул. Вся гора выплюнулась на пол. Адам поворошил ее босой пяткой. Среди грязно-белого голубел яркий конверт — явно свежий. Глупо прыгая на одной, другой ногой Адам поднял письмо, перехватил в руку и оперся о косяк, пережидая, пока всколыхнувшееся похмельное нутро уляжется обратно.

Конверт был подписан отцом.

╔༻ ━━━━━━━━━━━━━━━━ ༺╗

Приглашение на церемонию похорон

Ребекка (Ривка) Эткинд

Покойся с миром

Вечная память от любящей семьи

╚༻━━━━━━━━━━━━━━━━ ༺╝

Тетя Ребекка была особенной. Не от мира сего — в самом хорошем смысле. Она просто не имела ничего общего с этим грязным и унылым местом. И лишь ей удавалось отыскать в нем яркие, счастливые точки словно бы альтернативной карты, показать их другим — и Адаму тоже. Тетя дарила потрясающие подарки: не дорогие, но запоминающиеся. Перья райских птиц. Расписных куриных богов. Засушенный глаз хамелеона. Прогулки в странных местах: однажды Адам, Вик и тетя несколько часов бродили по закрытой зоне раскопок, потом удирали, а сторожиха орала вслед и грозилась вызвать полицию... Подарком было само переживание. Путь.

В комнате Адама по сей день лежали за стеклянными дверями шкафа головоломки. От простых, которые тетя Ребекка дарила лет в шесть, до сложных и громоздких, не всякому взрослому по плечу. Адам решал их. Он обожал решать их. Раньше, когда еще "подавал надежды" и верил: судьба вот-вот раскроет ему объятия, просто за то, что он такой хороший мальчик.

— Вик, зайдешь?

Адам сидел на кухне, сверля взглядом открытку, пока солнце не закатилось за буки в роще.

— Ага, только докручу Додж и переоденусь. Что-то срочное?

— Нет. Не... Если занят — не надо, забей.

Конечно, он знал: Вик все равно придет. Это не бесило. Его единственного Адам мог выносить в острую фазу — потому что друг ни разу не втирал всякую душеспасительную дичь и не пытался спасать. Он просто был рядом.

Они дружили с младшей школы. Вик и Адам, Адам и Вик. Тетя всюду брала их вдвоем и подарила репродукции Виктора Адама с акварельными рисунками всадника и двух лошадей. Вику, конечно, досталась та, что с лошадьми — он их безумно любил, собирал фигурки и клянчил у родителей возить его на конную ферму каждый праздник. Адам до сих пор порой звал друга "полконя" — так восьмилетний Вик ответил на вопрос "Какого ты роста?". Может, поэтому теперь держал автомастерскую — чинил железных коней, если уж живых позволить себе не мог.

Семья Вика была куда более религиозной, чем семья Адама, а Вик крамольно хотел есть сэндвичи с ветчиной и сливочным соусом и не носить идиотскую шапочку и бороду*. Бывшая жена, как и все девушки, с которыми Вик крутил романы в юности, была гойкой* — и этот протест окончательно рассорил его с семьей.

Так и остались они — два бобыля. Но где-то там, за кадром, светила еще и тетя. Теперь ее нет.

***

Разумеется, с неба моросило. Классика чисто английских похорон. Камни надгробий казались темнее и ярче, чем они есть, лишайник на стене мигал рыжим, неуместным в царстве скорби. Адам потихоньку соскребал его ногтем, поглядывая в сторону свежей могилы. Он стоял далеко. Вик обнимался с папой, с Деборой, кажется, на памятнике был венок с фиолетовыми розами — тете бы понравилось, красные и белые она не любила. Стоило хоть кому-то оглянуться, Адам делал шаг назад. Они не могли наверняка знать, что он здесь, но могли различить силуэт у стены: в черном пальто, под черным зонтом. Башмаки понемногу утопали в сырой вязкой почве.

— Извините... Вы — Адам? — Он резко обернулся. Перед ним стояла пожилая женщина крайне благообразного вида. — Мисс Ребекка говорила, стоит поискать в радиусе полумили, — она хихикнула. Адам молчал, не зная, как реагировать. — Не плачьте, — брови женщины сошлись домиком, она тронула его за плечо. Адам понял, что и правда плачет — по лицу текли слезы. — Ривка была прелестной, она очень вас любила... И оставила вам кое-что. Ах, я забыла представиться, — женщина протянула руку. — Мария Гиршман, адвокат мисс Ребекки. Идемте со мной, контора недалеко.

Тетя оставила Адаму коробку с его детскими поделками, бережно хранимыми все эти годы, и всякую памятную мелочь. А еще — небольшой ежедневник в плотном конверте. Тетя писала то ли дневник, то ли что-то подобное — Адам уже не мог разобрать, что говорила миссис Гиршман, потому что все силы уходили на другое: держать себя в руках и не показать, какой он придурок. Хотя бы адвокату, которого тетя Ребекка наняла специально для него. Не опозорить тетю хоть перед этой женщиной. Хоть один гребаный раз повести себя как мужчина.

Адам хотел прийти домой, почитать что писала тетя, за чашкой чая с молоком, как они сидели когда-то. Он правда хотел помянуть ее так. Но в итоге разнюнился, расползся, словно тряпка, и все кончилось еще одной запойной ночью.

***

Дорогой мой Адам!

Я всегда знала, что ты умный, чудесный, блестящий молодой человек. У тебя доброе сердце, да-да, не спорь, уж я-то знаю. Я люблю тебя и всегда буду любить, что бы ни было. Мой последний подарок я готовила с надеждой, что ты его по достоинству оценишь. Только ты сможешь найти ответы на вопросы. Следуй подсказкам, ищи дорогу в темноте — и выходи на свет.

Пожалуйста, не скорби по мне — я прожила хорошую жизнь, и она не была бы такой хорошей, если бы в ней не было тебя и Вика. Я обнимаю вас, мальчики, как это теперь говорят — виртуально.

Отправляйся в путешествие, когда будешь готов. Все обязательно получится. Я верю в тебя. Пожалуйста, верь и ты.

тетя Ребекка

П.С.: Деньги я перевела Вику, там должно быть достаточно на все.

Книжка оказалась сонником. По крайней мере, первые сто страниц занимали аккуратно переписанные откуда-то толкования снов. Закладкой служило перышко зимородка и фотография тетиного паспорта. Дальше шли записи тети о снах, что ей приснились. Некоторые были путаными, другие — интересными. Адам глотал страничку за страничкой, пока не дошел до конца.

━━━━━━━━━━━━━

Две лошади пасутся в загоне, рыжеватый акварельный цвет. Мимо проносится лихой всадник и машет мне рукой. Он кажется знакомым. Эти картины вообще кажутся смутно знакомыми, словно что-то лежит на самой грани сознания, на поверхности. А то, что чуть ниже поверхности, мы обычно пропускаем или сокращаем — если только ты не педант.

━━━━━━━━━━━━━

Адам и Вик сидели за столом в новооткрывшемся баре на углу торгового центра. Деревянная обшивка стен переливалась радужными огоньками: абажуры были сделаны из множества цветных осколков стекла. Наверное, хозяин бара — турок. У стойки толклась молодежь. Сонник на столе шелестел от вентиляторного ветерка.

— Ты понял, что все это значит? — спросил Вик, потягивая спрайт.

Адам вздохнул.

— Если я не ошибаюсь, тетя хочет... хотела, чтобы я решил какую-то загадку. И первый ключ, по идее, должен найтись в соннике, иначе зачем бы она мне его передала?

— Есть мысли? — Вик облокотился о стол.

— Ну... вот этот последний сон написан синими чернилами, остальные — черными. Всадник и лошади, если верить толкованию, означают успех, счастье и прочую дребедень. Но это не то.

— Помнишь, как мы ездили на ипподром?

— Ага, — пробурчал Адам.

Выбранное для ужина место было явно неудачным. Лучше бы пошли в пиццерию или к японцам за раменом — там хотя бы не пьют. Он сглотнул.

— Дай немного.

Вик пододвинул стакан, толкнул к другу трубочку.

Эти картины вообще кажутся смутно знакомыми...

— Картина. Картина, которую тетя подарила тебе. Что именно на ней было?

— Две лошади в загоне. — Вик выпучил глаза. — И тут две лошади! И еще акварель! Ты считаешь...

Адам усмехнулся.

— Может, я на верном пути. Но надо подумать дальше. Наши картины — и что?

— Может, там что-то написано сзади?

— Исключено, — отмахнулся Адам. — Это было слишком давно, не могла же она написать... О! — он воздел палец, осененный внезапной мыслью. — Пошли домой!

Дома Адам аккуратно снял со стены картину в рамке, сдул пыль и протер стекло рукавом.

— Виктор Адам!

— И что?

Адам вынул телефон, вбил в поисковик имя художника.

— А то, что на поверхности, мы обычно пропускаем или сокращаем, если ты не педант!

Он торжествующе потыкал в лицо другу экран.

— Да погоди ты, я так ничерта не вижу! — Вик перехватил его руку.

— Педантом меня звала мама, — лихорадочно тараторил Адам, — Когда я поправлял всех и вся, чтобы не звали меня Адди и прочей фигней — только Адам! Только! Понимаешь?

— Нет, — Вик щурился на экран. — Жан Виктор Винсент Адам. Ого, ну и имечко.

— Оно полное! Полное имя художника! — Адам сорвал с холодильника какой-то древний чек, зубами стащил колпачок валявшейся на кухонном столе ручки. — Смотри, теперь мы вычеркнем то, что на поверхности и получим...

— Жан Винсент? — неуверенно прочел Вик.

— Да!

— А кто это?

— Сейчас глянем.

Пару минут кухня перемигивалась телефонной подсветкой.

— Футболист какой-то, — пробурчал Вик.

— Не какой-то, а тренер Франции! Родился 29 ноября 1930 г. в французском городе Лабёвриер...

Друзья переглянулись.

— Ты думаешь то же, что и я?

Вик широко улыбнулся:

— Тетя Ребекка бы могла такое задумать. Только она.

— Деньги ведь у тебя? Заказывай билеты!

— Погоди, мне надо сначала развязаться с работой. А еще знаешь, — он посерьезнел, — Адам, я конечно твой друг и все такое, и никогда тебе ни слова не сказал, твоя жизнь — только твоя и... Короче, вот это все — совсем другое дело. Я не поеду, если ты мне не пообещаешь, что...

— Заткнись, ради бога, Виктор, — Адам со злостью припечатал мобильник к столу. — Я сам уже и так решил. Пока мы делаем этот квест — я ни капли в рот не возьму, ни единой капли. Ради нее. Ради тети.

— Хорошо, — с облегчением выдохнул Вик. — Тогда до завтра, услышимся, дружище.

***

Дни, пока Виктор распределял обязанности механиков на время своего отсутствия, тянулись мучительно: Адама терзала жажда, но вода ее словно бы не насыщала, проваливаясь куда-то в иное измерение. Но он держался и даже ни разу не зашел в гараж, где стояла морозилка. Подходил к двери — да, но внутрь ни разу не вошел. В день отлета, чтобы не искушать самого себя, Адам принял снотворное и пробыл в отключке все пять часов до Лилля.

Дремотный морок сполз лишь на подъезде к Лабёвриеру.

— И где будем искать? — поинтересовался Вик.

Перед поездкой он постригся и выбрился начисто, теперь выглядел моложе Адама лет на пять.

— Думаю, надо спросить в мэрии, вдруг они что-то знают. Вот только найдем кто тут говорит по-английски...

Это оказалось головоломкой почище любой другой: француженки за стеклянными окошками щебетали и сюсюкали, поднимали брови, вытягивали губы уточкой, мотали головами, рисовали какие-то доисторические пиктограммы на офисных листах, но английского языка выдавать не желали. И информации про Жана Винсента никто предоставить не мог.

— Чертовы лягушатники! Даже стенда с великими людьми города нигде нет...

— Что, если спросить про тетю Ребекку? — предложил Вик. — Ну вдруг она тут была. Попытаться-то ничего не стоит.

Адам с сомнением покачал головой, но потом обратился к мисс в окошке:

— Мадам, Ребекка Эткинд. Этэ? Эте... ля*? Бабушка. Бабушка.

— Громэр*, — закивала мадам, — Громэр! Жэ компри! — и пощебетала дальше.

— Что там? — выглянул из-за плеча Вик.

— Я понял только "документы", — и передал свой паспорт в окошко, вместе с фотографией тетиного.

Девушка поискала что-то в компьютере, а потом радостно закивала:

— Мадам Эткин, силь ву пле! — и на вполне сносном английском добавила: — Улица Каштанов, дом двадцать.

Пришлось сначала ехать на автобусе, потом долго идти пешком в гору. Дом располагался в самом конце заваленной сухими листьями аллейки. На дороге лежали и ветки, а трава плотным колючим ковром покрыла двор. Маленький домик, совсем крохотный по сравнению с высоченными деревьями, которые его окружали. С конька крыши свисали плети хмеля. Тете бы здесь понравилось. Вернее, ей точно здесь нравилось. А Адам и не знал, что у нее есть такое убежище, вафельный домик, трогательный в своей хрупкой наивности.

Адам поборол комок в горле и прошел к крыльцу. Нападавший хворост хрустел под ногами. На крыльце были аккуратно расставлены горшочки с розово-пепельным молодилом. На каждом красовалась надпись: Дебора, Таня, Роб, Адам, Виктор...

Адам сунул руку в горшок со своим именем, пальцы укололи плотные жесткие листья. Ключ был там.

В доме пахло чем-то сладко-осенним и неуловимо уютным. Словно несколько дней назад в кухне выпекали фруктовые коржики, а после дети разнесли крошки по всему дому. На окнах красовались кружевные занавески с фестонами. На полочке над камином — фотографии. Двенадцатилетний Адам стоял в центре, безмятежно улыбаясь, держал под мышкой шлем для верховой езды. Из-за фото выглядывал объемистый конверт формата стандартного документа. Адам не стал трогать — и так ясно, что там.

— Спасибо, — беззвучно сказал он, глядя на тетину улыбку на семейном фото.

— Нужно купить еды, я схожу разведаю, пока все не закрылось, — Вик был, как всегда, прагматичен. — Мы ведь тут заночуем?

Ужин прошел тихо. Никому не хотелось включать ни телевизора, ни музыки. В приоткрытые окна долетал вечерний птичий гомон, постепенно сменявшийся ночными тихими звуками спящей рощи.

Вик клевал носом, пока Адам не отправил его спать. Сам он уснуть не мог. Взял из кухонного шкафа бокал, налил воды из-под крана и, прихлебывая, пошел исследовать дом.

В тетиной спальне полки были заставлены книгами и поделками — миниатюрными комнатками из разных материалов. Кабинет алхимика, столярная мастерская, теплица диковинных растений...

Адам взял с полки книгу наугад, раскрыл. Это оказался сборник рассказов, жутковато-сказочных, не понять, не то для слишком умных детей, не то для небрезгливых взрослых... Очнулся, когда часы на стене тихо зазвенели трижды.

У кровати, покрытой плюшевым шоколадным покрывалом, стоял большой кукольный дом. Адам сел на постель, осторожно открыл раскрашенную под кирпич стену и заглянул внутрь. Ближайшая комнатка тоже оказалась спальней: небесные обои, с рисунком явно крупнее, чем надо бы, выглядели вырезкой из журнальной фотографии. Наверное, так и бывает, когда человек собирает свои поделки сам, а не покупает готовые наборы. Крохотная кроватка, платяной шкаф и два ковра — эти смотрелись купленными. Домом явно пользовались как полочками для мелочей: в кукольной спальне лежала расческа, дико смотрящаяся на маленькой кровати; валялась забытая спичка и кусок мыла с запахом розового масла. Адам поставил свой уже пустой бокал туда же, опустился на корточки чтобы заглянуть под лестницу: на нее указывала яркая стрелка из фольги. Внутри лежала туго свернутая трубочка — на вид из той же бумаги, что и страницы сонника.

━━━━━━━━━━━━━

Ему приснился сон: он увидел лестницу, которая стояла на земле, а верхом достигала неба, и ангелы Бога поднимались и спускались по ней.*

Врата Веры откроются тебе, когда подойдешь на полконя, увидишь правую бровь без глаза под ангельским крылом. Тогда в погожий день взору откроется и голубой ключ, размера 4х2,23.

Я с тобой и буду охранять тебя, куда бы ты ни пошел, и верну тебя в эту землю. Я не покину тебя и исполню все, что обещал тебе.

━━━━━━━━━━━━━

Тетя никогда не была склонна к религиозности. Значит, надо искать нечто вещественное.

— Мне кажется, надолго мы тут не задержимся, — услышал Вик, разлепив глаза с утра. — Следующая подсказка ведет в Израиль.

***

Виктор бурчал все время, пока они ехали до Парижа, проходили хуллиард проверок и летели, а потом снова подвергались шмону, словно матерые рецидивисты, и опять ехали. Друг совсем не жаждал посещать "землю предков" и без конца вещал про нарушение женских прав в ортодоксальных общинах и прочей мутотени. Адаму проще было молчать в знак согласия: если не спал под таблетками, он скрипел зубами, пил воду мелкими глоточками и каждые сорок минут бегал в туалет.

В Бен-Гурионе хмурые проверяльщики прикопались к крошечному бутыльку WD-40, который Вик везде таскал с собой, потом Адам чутка выпустил пар, поругавшись с пограничником, отказывавшемся пропустить строптивого пассажира под вожделенную табличку с треугольниками, после чего друзей едва не отправили назад во Францию. Желудок вел себя как последняя сука, даром, что уже полтора дня не принимал ничего, кроме воды и кислых вещей, которых в мире оказалось не так много, как хотелось бы. Лимонную кожуру Адам грыз прямо так, горько-терпкий вкус хоть немного приглушал тошноту.

В городе пришлось покупать черные очки — английский умеренно-серый вариант оказался бессилен против яростно жалящего южного солнца. Вик притих и разглядывал обстановку с нескрываемым интересом. Наверное, успокоился, раз его с самолета не забрали в общину Хабад-Любавич.

Квартира, которую они сняли, оказалась ничего так, но главное — в ней был кондиционер. Вик, глядя на Адама, вздохнул и выставил температуру на плюс семнадцать.

— Визит к "Вратам" придется отложить, — признался тот, заползая на диван. — Мне откровенно хуево.

— Принести тебе чего-нибудь? — спросил Вик. — Тут аптеки есть, я видел, только без крестов.

— Ты уже готов к исследованиям, а? — через силу улыбнулся Адам. — Беги, полконя. Мне ничего не надо.

На самом деле, конечно, надо. Пиздец как надо. Адаму надо было выпить — не важно что, не важно как и где. Пальцы ощущали фантомные холодные капли от бутылки. Должен же быть в этом доме хоть глоток. Хоть капля... Жалко постанывая по-щенячьи, Адам побрел по стеночке в сторону кухни. Захлопали дверцы шкафов. При виде знакомого темного силуэта сердце скакнуло в груди. Да, он обещал и он выполнит обещание. Но только чуть-чуть поправит здоровье, совсем-совсем немного. Чтобы держаться на ногах. Чтобы выполнить квест.

На этикетке было что-то написано по-еврейски, но главное — форма винной бутылки и нарисованные виноградные гроздья. Адам сорвал пластиковую обмотку и припал к источнику. Горло судорожно сокращалось, как пизда старой потаскухи, дорвавшейся до подростка, но через пару глотков тело поняло, что его подло обманули. С невнятными проклятиями Адам шарахнул бутылку об пол.

Всего лишь, мать его, сок, сладкий, как крашеный сахарный сироп. Адама вывернуло в раковину густой виноградной кровью.

К возвращению Вика кухонный пол был замыт до блеска, но внутри все равно саднила вина: Адам сорвался. Да, это к счастью, оказалась наебка, но он сорвался. Он же обещал. Обещал не быть говном хотя бы короткий промежуток времени...

***

Статуя "Врата веры" топорщилась на площадке прямоугольными воротами не особо впечатляющего размера, громоздкими формами, похожими на ацтекские тотемы. Над головой шумели узкие листья пальм, пахло пылью, бензином и морем.

— Врата Веры откроются тебе, когда подойдешь на полконя...

Вик поднял бровь, глядя на друга. Адам хмуро таращился на страницу сонника. Голова болела страшно.

— Ты хочешь, чтобы я лег на землю? — уточнил Вик. — Тебя не устраивает информация о том, что мой рост 172 сантиметра? Ты думаешь, я вру?

— Ты когда в последний раз мерил-то?

— Да пес его знает, в больнице, лет семь назад.

— Ну вот, а с возрастом люди становятся ниже.

— Что-то я не припомню, чтоб тетя Ребекка преследовала меня с рулеткой.

— Ляг пожалуйста, у меня-то нет рулетки, как я твои 172 стану отмерять?

— Но... в какой точке?

— Увидишь правую бровь без глаза под ангельским крылом. Тогда в погожий день взору откроется голубой ключ. Только я хоть убей, здесь крыльев никаких не вижу. Ты видишь?

— Я вижу стопочку онигири, — вздохнул Вик. — Пойдем, поедим? Я нашел неплохой японский ресторанчик.

— Тут сказано, — Адам потыкал в табличку на трех языках, — что справа изображен сон Иакова. Но где крылья?

— Идем, мы оба получим здесь солнечный удар. Мне лично лучше думается, когда я поем.

— А мне — когда выпью, — ляпнул Адам.

Вик тяжело вздохнул и промолчал. Хотелось кого-нибудь уебать по лицу. Только Вика-то не за что, остальных и подавно. Себе, может, заехать? Рожей прям об эти вот удобненькие острые каменные складочки, которые онигири — но на деле не то колосок, не то...

— Крылья! Крылья же! Просто ангелы в позе 69, ты глянь! — Адам схватил Вика и потащил в сторону, — Смотри! Это их крылья! А там внизу мужик — Иаков! И его глаза. Значит, встать нужно вот сюда... ложись!

От радости даже тиски вокруг головы разжались. Правда, ненадолго. Что значит "голубой ключ"?

***

Через пару суток, вроде, отпустило немного. По крайней мере, можно было что-то съесть и худо-бедно выспаться, не вскакивая от внезапных приступов тахикардии. Адам ходил к скульптуре ежедневно и подолгу стоял на выбранной точке, пытаясь понять смысл ребуса. Разглядывал пятки и носы, пересчитывал мужиков с горнами на верхней перекладине. В соннике ключи подразделялись по цветам — каждый значил что-то свое. Но цельной картинки не складывалось.

— Ты опять здесь торчишь? — вздохнул Вик. Небо ярко багровело в прямоугольном проеме Врат. — Во-первых я нашел интересный музей. Во-вторых тут в Яффо вкусный ресторан местной кухни.

— Кошерной? — изумился Адам. — Ты теперь ешь кошерную еду?

Вик покраснел.

— Какая разница? Главное — вкусно! У нас дома готовили совершенно несьедобно, если сравнивать, — смущенно добавил он.

— Голубой ключ, — прошептал Адам задумчиво. — Откуда тут голубой вообще? — он взглянул на Врата и рассмеялся. Достал телефон, оглянулся, убеждаясь, что стоит в верной точке, и сделал снимок. — Сейчас наш голубой ключ — розовый. Смекаешь?

Вик помотал головой.

— Это небо. Небо — наш ключ. Прямо по линии крыш.

***

Мастер-араб в мелкой душной лавчонке говорил по-английски довольно бодро, но долго не мог понять чего от него хотят двое иностранцев, тычущих в лицо бумажку с кривой линией. Потом все же понял.

— Пятьсот! — заявил он.

— Так дорого за какой-то ключ? — возмутился Вик. — У вас на витрине расценки — пятьдесят!

— Ручная работа, — возразил араб. — Пятьсот, и завтра будет готов.

Осталось понять, от чего этот ключ.

— Тетя сказала о возвращении. Только куда — домой или в ее дом?

— Теперь он — фактически твой, — возразил Вик. — И я еще не попробовал французскую кухню, а это большое упущение.

Деньги еще оставались, время — тоже. Вик щедро отмерил себе три недели отпуска — пора бы, за столько лет. Они гуляли по окрестностям, прятялись под платаном от дождя, ели французские блюда и улыбались француженкам, порой получая ответную улыбку.

Приходила мысль: а зачем думать о ключе, ведь главное в подарке — это путь. Всегда был и будет.

Адам отправился исследовать густую рощу у дома. Зайдя вглубь, он заметил что-то массивное и темное. Это оказался домик на дереве, построенный вокруг обросшей лишайником и мхом лиственницы. Лестницы наверх не было. Адам покружил около домика, ощущая неясное волнение, потом отправился домой. Там он оглядел прихожую, потом решил наведаться в подвал. И точно! В углу лежала свернутая веревочная лестница с двумя массивными крюками. Интересно, этот домик выстроили до того, как тетя Ребекка купила дом?

Вик пришел тоже, привлеченный молчаливой суматохой, и уставился наверх с явно видным недоверием.

— А он не рухнет под твоим весом?

— Не должен, — прокряхтел Адам, снова и снова швыряя крюки.

— Может, тебе как раз и должен, — проворчал Вик.

Влезть наверх получилось тоже далеко не сразу. Веревочная лестница — это вам не стремянка. Воображать на ней тетю Ребекку в ее летящих юбках было еще веселее, друзья насмеялись от души. Тете бы это понравилось...

Внутри тесного — едва втиснуться двоим — домика пахло смолой и птичьим пометом. В углу виднелось брошенное сорочье гнездо.

— Смотри!

Адам увидел, куда указывает Вик и замер. В тени сухой лиственной лапы стоял ящик, а в ящике был замок. Адам снял с шеи шнурок с ключом и, волнуясь, поднес к скважине. По виду — совпадало.

— Мне выйти? — понятливо спросил Вик.

Адам, помедлив, кивнул:

— Спасибо, Виктор.

Когда шорох и проклятия спускающегося Вика затихли, Адам снова склонился над ящиком. Вот то, ради чего это все. Щелчок решенной головоломки. Главная цель.

Замок поддался, а потом застрял.

— Вик! — выглянул из домика Адам. Друг, уже расположившийся на валуне поодаль, повернул голову. — Брось мне WD!

Крышка откинулась. Адам увидел свое лицо, коричневое и вытянутое в линию на стеклянном боку. Кривое зеркало. Знакомо до боли. Портер подмигивал сверкающими пузырьками, обещал то, чего неспособен дать. Такой же, как те бутылки, которые Адам лопающимися черными мешками выгружал по понедельникам из дома.

А тетя Ребекка, оказывается, умела быть жестокой.

Чтож, он заслужил. Адам понял, что воет, вцепившись в ящик мертвой хваткой, и рыдания никак не остановить, только продолжать, пока не выльется, не закончится вся муть и грязь, а из сердца не хлынет высоко в небо чистый родник.

***

Где-то над головой тинькнула птица. Потом еще одна, и еще. Сколько Адам пролежал вот так, в тишине, свернувшись калачиком на досках? Он поднялся на локте, утер лицо — оно почти высохло. Сильно пахло озоном — наверное, скоро пойдет дождь. Деревья за стенами домика перешептывались, ветер играл ярко-зелеными ветвями. Весь мир был таким... Таким странным. Адам ощущал себя проснувшимся — проснувшимся по-настоящему, после лет и лет сна, а теперь вокруг все такое яркое и четкое. И путь перед глазами тоже яркий и четкий.

Адам взял бутылку из ящика, двумя пальцами, словно ядовитую змею, и вышвырнул вон. Глухой звук отозвался насмешливым эхом. Адам торопливо спускался по путающейся в ногах лестнице. Одолев ее, схватил выживший портер и, размахнувшись, рассадил вдребезги об острый угол валуна. А потом еще и остальное — топтал и ломал ногами, бил найденным во мху булыжником до мелких, совсем мелких, осколков, пока запах перебродившего зерна не потух, заглушенный мхом, смолой, грозовым небом.

Подошел Вик, молча хлопнул по плечу и постоял так, рядом, пока оба не ощутили, что голодны.

— Я там приготовил онигири, но так, чтобы тебе зашло. Пойдем?

— Пойдем.

***

— Привет, пап. Я могу... Можно мне приехать? Нет. Мне не нужно. Мне не нужны деньги, я в порядке. Да, в порядке. В полном. Просто я хотел бы... Я все еще могу?... Да! Да, конечно! Хорошо. Я буду. Спасибо. До встречи, папа.

Август 2023