Когда старое лучше нового

Его уровень искрился, разбрасывался болотными искрами. Пространство вокруг опять недовольно заволновалось, забегало тенями, зазвенело неслышными колокольцами. Ловец трещал и кряхтел, будто живой. А числа нервно дёргались, пытаясь вырвать место на экранчике друг у друга, но неизменно отдавая первенство одному единственному: девяносто семь. Это же практически перпендикулярно горизонту вхождения! Сон нервно теребил в руках прибор, не зная, что делать. Ему не дали инструкций, ничего не сказали. Первый день с новым человеком, первый день с новой дверью. С самым новым ловцом снов для его самой прекрасной девочки. 

Он был очень красивым в своей геометрической форме. Прямоизогнутые линии арбузного цвета да мокро-асфальтового в своей основе. Иногда тёмные ниточки мерно горели полосатой корочкой, но чаще вспыхивали тревожащей сочной мякотью. И уровень. Уровень чистенький, блестящий, цыплячий, с удобными бусинками, с которыми так приятно взаимодействовать... Да вот только девочка его оказалась чужда точных цифр. Там, где нужна была прямая, она хотела волну, и там, где он мог просто шагнуть, появлялся загадочный туннель, светящийся аметистовыми одуванчиками. Или в цветах молодой листвы на солнце. Или звучащий счастливым детским смехом. Почему-то девочке нравились необычные туннели. 

Но вот только ловец снов оказался неживым. Он не мог провести сон по заковыристым тропам её разума. Не мог подсказать, где дышать, а где идти, где танцевать, а где шагать твёрдым шагом. Он открывал проход лишь когда уровень показывал ноль. 

Но никак не девяносто семь. 

И сон не мог договориться, не мог запрыгнуть, не мог изменить цифры. Он не мог к ней зайти. 

Девочка спала, не видя ничего. Даже своего самого первого сна.

И тогда сон решился на запретное. На что-то совершенно безумное. То, что совсем никак нельзя делать рядовым снам. И не рядовым снам. Где-то в другом месте, конечно же можно; с другими людьми иногда тоже. Когда тебе дозволено Морфеем и другими снами. 

Но кто же узнает, когда небо так ласково подмигивает? Кометами отвлекает, облаками укрывает? Когда ветер заглушает шелестом листвы и шумом волн? 

Когда девочка даже не улыбается? 

И тогда он взял щепотку звёздного света в самую тёмную ночь; он соткал нити цвета утреннего тумана из лесных паутинок; совиные перья пустынного окраса нанизал на зоревые бусинки. И обруч ивовый. 

И лунный свет он обернул вокруг себя три раза и нырнул на самые глубины, туда, где невиданные рыбы водили свои невиданные хороводы. Чтобы соткать из света веточку, и веточку, и целое деревце, и приманить к нему самую таинственную воду. 

Ловец снов задышал. Заблестел. Затрепетал пёрышками. По старым схемам, зато такой живой и надёжный. А сон осторожно, будто ему самому приснился сон, поднял свой новый лунный уровень и посмотрел внутрь. 

Качнулись пузырьки. Качнулась вода в деревце, задвигалась, заволнилась в такт горизонтам. Открывая туннель. В котором стены были глубиной океана, светящимся сапфировыми бликами, дорога в нём, вымощенная перламутром, изгибалась, извивалась, тянула внутрь старой магией, туда, где сияла в далеке далёкая дверь. 

И сон, наконец-то, вздохнул соблегчением. 

Совсем иной уже сон. Усталый, запретный и куда более прекрасный.