Ты спасёшь меня?

Нагито погибает – нет, не физически – внутри раздирает.

Раздирает на осколки его сердце, его душу. Что-то скребется когтями, выскребает остатки чего-то – чего? Он не понимает и не может осознать.

До одури больно, прожигает пустотой это что-то. Ему до безумия страшно, он задыхается безысходностью. Протяжные вздохи, стоны отражаются эхом в комнате. Пусто, плохо, безнадежно, отчаянно и тошнотворно одиноко. Он не может пошевелиться: тело связано веревками.

Кричи или не кричи, никто не придёт. Барахтайся руками, переворачивайся - да только натрёшь кожу. Никто не спасёт, и никто не придёт. Да, точно, он сталкивался с этими ощущениями.

Когда узнал о своей болезни, разрушающий мозг. Комаэда буквально чувствовал, как тот разлагается изнутри. Но это не было самим плохим, больным. Самое отвратительное – понимание, что он умрёт один. В полном одиночестве, где никто не вспомнит. Где никто не любил, никто не нуждался.

Кому нужен чёртов псих с постоянными истериками? Да, всё верно, он никому не сдался. Про него все забудут, спокойно оставят умирать. В действительности, он продолжит лежать в симуляции. Возможно, захотят выключить, чтобы не тратить ресурсы. С его удачей легко произойдёт самое худшее: его сознание застрянет в этом отвратительном месте. Абсолютное навсегда, абсолютное одиночество для абсолютного везунчика.

Хочется смеяться и плакать, рвать и метать.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, прекрасный конец, прекрасный, ха-ха-ха-ха-ха-ха, для такого мусора, ха-ха-ха—

— Комаэда!

Взгляд встречается с мутным силуэтом парня, в тёмной комнате разобрать что-либо представляется сложным. Чужой голос не сразу доходит до разума, кажется миражом – оазисом среди простирающихся на большой территории и повторяющихся видом песчинок. Руки неосознанно цепляются за чужую спину, неуклюже оттягивая хлопчатую ткань тёмной футболки. С такой отчаянностью прижимаются, как если слегка ослабить хватку, то Хаджиме навсегда пропадёт.

Он задыхается, хватая неуверенно воздух ртом, спотыкаясь на вздохах и выдохах и постоянно прерываясь.

— Комаэда…

Наконец приходит осознание смысла слов, сумев различать звуки. Губы слегка растянулись в улыбке: Нагито чувствует теплоту на щеках — руки Хаджиме заключили их в ощутимое прикосновение.

— Всё хорошо, всё хорошо. Давай, повторяй за мной: вдох, — Хината показательно вдохнул воздух, задержался на пару секунд и протяжно выдохнул. – Выдох. Давай, Комаэда…

Его голос очень тревожный, потрескавшийся с нотками безнадёжности и непонятной теплотой, лаской.

— Пожалуйста, Комаэда… — В него впечатывается до ужаса обеспокоенный взгляд. Фамилия Нагито произносится настолько нежно, что ему хочется сойти с планеты от переизбытка чувств. – Пожалуйста. – Хаджиме продолжает повторять одни и те же слова, показывая себя с очень трогательной стороны: былая хладнокровность и твёрдость ушли полностью. От этого по сердцу проходится скреб, разве мусор заслуживает кого-то настолько восхитительного?

— Со мной всё хорошо, — пытается успокоить Нагито, хрипя непонятные звуки, похожие на буквы. Он хватается руками за чужие, но только правая утыкается пальцами о пальцы Хинаты, левая касается предплечьем: протез снял перед сном, оставив лежать на тумбочке.

Комаэда берёт чужую руку, отодвигая от своего лица, и сжимает, чувствуя на пальцах мокроту. Моргнув пару раз, он чувствует лишнюю влагу в глазах. Следы слёз ощущаются неприятно на щеках.

— Дыши нормально, я умоляю тебя, — Нагито вспоминает собственную шутку в симуляции, она настолько не к месту, но ему так неловко, что он хочет немного сбавить обороты с помощью глупости. Не решается. – Вдох, — Комаэда наконец повторяет действия и слова Хинаты, чувствуя постоянные першения. – Выдох, — он закрывает глаза, пытаясь следить за дыханием и ощущая, как его грудь опускается. – Вдох, — Чужие касания обдают жаром, кружа голову. Или она кружилась по другим причинам, такое часто случалось. – Выдох, — С головой уходит в чувства, безнадёжно влюбленный – казалось бы, не в его характере. – Вдох, — Как он может настолько сильно любить человека и нуждаться в нём? – Выдох… Так, как себя чувствуешь?

Комаэда неохотно открывает глаза и понимает их положения тел: Нагито лежит на кровати, рядом с ним сидит Хаджиме, нагнувшийся ближе к лицу. Насколько плоха или хороша мысль, что Хината мог бы сидеть на его бёдрах?

— Получше… — Он никогда не умел описывать своё состояние, переживая по разным причинам и просто-напросто… не желая. В такие моменты вспоминается чёрствый голос врача, задающего одни и те же вопросы, часто безлико отвечающего и оставляющего наедине с шорохами ручки.

— Не могу поверить: я думал, что ты умрёшь, — Хината убирает правую руку с щеки Комаэды и утыкается ею в своё лицо. Нагито хнычет мгновение, но молчит. – Ты меня очень испугал, — тон наконец приобретает спокойные нотки.

— Что ты вообще делаешь в моей комнате? – Нагито остаётся лежать, не в силах подняться и понять обстановку полностью. Темно — значит, больше десяти часов вечера и не раньше трёх-четырёх утра.

— Я… — он внезапно замолкает, покраснев в ушах. – Даже не знаю, как объяснить…

— В плане?

Произошедшая ситуация настолько выбила из колеи Хинату, что тот не может даже связать слова в логичное предложение? Или он смущается перед какой-то неловкой вещью, как делал раньше? Может, два варианта сразу.

— Я не мог уснуть и решил сходить к тебе, но ты не открывал дверь. Я собирался уходить, но… — Он говорит тихо — только ночью, когда мешанина из звуков затухает, каждый шорох становится отчётливо слышно. Хаджиме все еще обеспокоенный. — Послышались твои крики и мне пришлось взломать замок.

Он смотрит на Комаэду так взволнованно-нежно, что вновь захватывает дыхание – приходится вспоминать о необходимости кислорода. Во взгляде Хинаты читается множество эмоций. Правда так испугался?

— Мне жаль…

— Тебе не стоит извиняться, — поправляет он, вздыхая. В другой раз Комаэда бы выслушивал недовольный монолог, напоминающий, что нельзя так плохо относится к себе и извиняться за то, что ты не контролируешь. Но Хината неловко улыбается и поглаживает по щеке свободной рукой, другой он все ещё сплетён с Нагито, не собираясь отпускать. – Главное, что ты пришёл в себя.

Хаджиме прикрывает глаза и утыкается губами в плечо Комаэды, чужое дыхание становится в разы насыщеннее, пробирая до мурашек.

— Тебе снятся кошмары? – Хината не хотел бы затрагивать эту тему, заставляя переживать все ощущения снова, но нужно убедиться, чтобы не оставить проблему нерешённой.

— Ага. Мне казалось, что я умер, — Он старается не заострять внимание, говоря поверхностно. – В одиночестве.

Хаджиме приподнялся, всматриваясь отстранённым взглядом.

— Видимо, это побочный эффект после комы. Ты намного хуже остальных пережил пробуждение…

— Видимо, — Комаэда смотрит в закрытое окно.

— Давно так? – Нагито пропускает мимо ушей чужой вопрос, то ли специально, то ли правда задумавшись, из-за чего Хината кладёт руку на подбородок, приподнимая и поворачивая лицо в его сторону. – Почему не сказал?

— Всё не было настолько плохо…

Хаджиме вздыхает, прикрывая глаза. Комаэда правда хотел бы рассказывать подобные вещи, но в последнее время они заняты совершенно другими делами и подходящего времени не находилось. Да и это давно его не тревожило, учитывая и то, что он привык к беспокойному сну. Или не подавал виду.

— Я беспокоюсь о тебе, ты же знаешь, — Хината старается смягчить голос, как может, и он правда наполнен любовью, но в его тоне ощущается раздражённость или… обида, Нагито не понимает - ему совестно.

— Знаю.

— Ты же понимаешь, что можешь рассказать любую мелочь? Мне не будет всё равно, ты не будешь мешать.

— Понимаю.

Комаэда начинает чаще дышать, чувствуя спёртость воздуха – стоило оставить на ночь окно открытым. Хината замечает вздохи, словно прочитав мысли, и, разъединив попутно руки, приоткрывает окошко, наполняя комнату прохладными порывами ветра и долгожданной свежестью.

— Нормально?

— Да, спасибо.

Нагито приподнимается, облокачиваясь спиной об подушки.

— Гхм-м, — протягивает непонятный то ли всхлип, то ли хрип, Хината садится рядом, прижимаясь плечами и касаясь чужой руки, лежащей на талии. Бледные пальцы слабые и легко поддаются касаниям, осторожно сжимают в ответ. – Давай я буду спать с тобой с этого дня.

— Звучит двусмысленно, — говорит безэмоционально Нагито: ему не до смеха, но он не хочет отвечать нормально из-за неловкости. Не хочет, чтобы Хаджиме приходилось страдать из-за него: спать с человеком, который будет постоянно будить тебя из-за кошмаров и не высыпаться. Комаэда не может позволить сделать этого, о чём Хината прекрасно догадывался.

— Я делаю это, потому что хочу помочь тебе и мне будет приятно проводить с тобой больше времени, — Он слегка повернут торсом в сторону Нагито, всматриваясь в поджатые губы и взгляд, направленный вниз. – Я поэтому и пришёл к тебе, ты не будешь мешать.

— Если буду? – Он хмурится, смотря неуверенно и тоскливо на Хаджиме.

— Для меня важнее будет знать, что с тобой всё в порядке.

— Но—

— Какие «но»? Комаэда, я люблю тебя, — выпаливает Хината, заливая уши багровой краской. – Я буду только рад… — осознание приходит не сразу, но Хаджиме старается держать лицо – хотя сводит брови к переносице.

Он по-своему вспыльчивый и такие проявления эмоций для Нагито значили очень многое – ему до безумия нравится видеть таким Хинату.

— Хорошо, если ты уверен, — заключает Комаэда, опуская голову. Не то, чтобы он полностью перестал переживать, но чужие сладкие слова проигрываются в голове, отвлекая.

— Уверен, — повторяет Хаджиме.

Утыкается носом в чужую щеку, проводя и останавливаясь губами на губах. Это длилось пару секунд: кротко и тёпло.

Их лица остаются на расстоянии пятнадцати сантиметров, взгляд Хаджиме чувственный – от него бьётся сильнее сердце, наполняя теплотой от макушки до кончиков пальцев. Нагито может свободно дышать.