Неотвратимая кара

Блэйд, как искусный мечник, всецело отдаёт собственную жизнь на распоряжение Богам.

Совершить шаг, вступив на путь к неизведанному для Охотника — то же самое, что и принципиально рассечь жилистые ладони клинком. Эта безумная традиция для простых смертных — что-то вроде самоубийства, для него же — очередное доказательство бессмертия. И раз за разом, безоговорочно ощущая неровные трещины оружия, он решается: одно действие — и осознание, что до сих пор живой, накрывает с головой. Со вкусом, с мучительной агонией, пожирающей тело и рассудок владельца изнутри до пепла. Так, словно в былые времена умолять о бренном существовании — не что иное, как крайняя нужда. Он не просил и не умолял. Никогда.

И в минуту ожесточенной борьбы с марой*, Блэйд решительно впадает в беспробудный сон. Вполне осознавая результат таких радикальных решений и, нисколько не страшась, преследующим по пятам последствиям.

Тут до ужаса громко. И немного сыро.

Из вытянутых коридоров подсознания Охотника доносятся истошные вопли. Мужчина не в состоянии разобрать: надтреснутые голоса Богов, поверженных и некогда бывших при жизни товарищей, соединяются воедино, оглушая до противного шума в ушах. Их вины в этом нет: эти воспоминания — обрывочные и тягостные — давно должны были кануть в Лету, а не задерживаться, упорно цепляясь за широкие плечи мечника. Но, неотступно следуя, они тянут на самое топкое дно: с упоением, наслаждаясь единичным вздохом и радостно ликуя. К сожалению, Блэйд пока что контролирует щекотливую ситуацию, и вполне отдаёт отчёт действиям.

Как владыка подсознания, он волен совершать всё, что заблагорассудится. Единственный минус такой свободы — их взгляды. Пожирающие до самых костей, сжигающие и вечно недовольные. И название им — «воспоминания». О, внутренние монстры явно восторгаются этому, с упоением рыча и требуя добавки. И в такие моменты, право слово, он вспоминает женщину в солнцезащитных очках, некогда предложившую сделку: или снова смерть — скорее безнадёжное оставление безобразных шрамов раз за разом на его теле — или возвращение к жизни. Тогда это выглядело как неудачная шутка, будто издевательство над собственным бренным существованием. И он, разумеется, согласился. На что — сам не до конца осознавал тогда.

Но, вероятно, эта элегантная женщина, даже в бою — Кафка — переживает. Переживает и, о нет, определённо ждёт, обременяя судьбу на единый путь с таким неуравновешенным безумцем, как он. Иначе тут, рядом, её бы не было. Не было в его же подсознании и на его же территории. А давно это его территория? «Шёпот духа» определённо подчиняет всех живых существ, которых он касается, в том числе и мечника. Такого неправильного — с точки зрения общества, и такого привлекательного — с точки зрения Охотницы за Стелларонами. Блэйд давно бросил тщетные попытки избавиться от влечения к этой женщине, тем более — помогающей справиться с марой и удерживающей на плаву разумного сознания. И он обязан признать, что «шёпот духа» — умение, что позволяет гипнотически воздействовать на существ с помощью речи — определённо возрождает. Раз за разом, словно замкнутый круг. Не потому, что Охотник беспрекословно подчиняется под воздействием, а потому что сам, не глядя никуда, отдаётся полностью и безвозвратно по доброй воле.

И он слышит её голос. Всё отчётливее и отчётливее, настойчиво пробивающийся сквозь душераздирающие крики его медленно, но верно сужающегося подсознания. В какой-то момент Блэйд чётко ощущает костлявые пальцы на своём тёмном плаще. Они настойчиво тянут вниз, не желая прощаться, и срывая пропитанный алой кровью бинт с его бедра поверх штанов, оголяя незажившие раны. Эти гримасы ужаса на побледневших лицах некогда живых — настоящий кошмар, неотступно следующий за ним на протяжении множества лет, если не веков. Когда уже за ним придёт смерть? Он так устал ждать.

И вдруг всё стихло. Смолкло на веки вечные, с противным воплем схлопнувшись до ослепительного солнечного света, что так настойчиво бил по глазам.

«Он на Лофу Сяньчжоу» — осознание накатывает стремительно, стоит только приоткрыть веки. И мечник видит её, свою спасительницу: с грустной улыбкой и с прекрасными розово-лиловыми глазами. Блэйд не проронил ни слова, будучи убеждённым, что все слова на её несколько обманчиво ласковое: «Блэйдик, пора вставать» — пустой звук; лишь, низко промычав, доверчиво ткнулся головой в её нежные руки. Если условием временного спасения из недр глубоких ужасов было любовное поглаживание его по щекам, то Охотник не против насчёт такой сделки. Пусть так и будет.