. точка

«Всё начинается с точки. Царство точки беспредельно» — прошептал он, напомнив себе этим, что наручники больно врезающиеся в его руки — лишь временное препятствие.

Там за преградой из стен был жаркий летний день, а здесь из-за кондиционера прохладно, как осенью. Холодный воздух за шиворот заползал под рубашку, заставляя ёжиться.

Хирург покачнулся на пятках нетерпеливо, стоя за решеткой. Побыстрее бы всё закончилось. Побыстрее бы. Его при любом раскладе осудят. Но отправят ли его в тюрьму?

Если адвокат прав, то один из членов комиссии, проводивших освидетельствование, на их стороне. Только неизвестно удалось ли тому убедить остальных в его вменяемости.

— Пожалуйста, повторите ответ на мой вопрос, я не расслышала.

Хирург нервно облизал губы, быстро глянул на собравшихся в зале суда и тут же опустил глаза обратно. Здесь было столько народу, его коллеги, его враги и друзья. Они были здесь, чтобы посмотреть как он справится с тем, что теперь имеет. Конечно, им любопытно, но они лишь статисты в его жизни. Скоро их рядом не будет.

Скоро он отправится по пути своей судьбы, туда куда всем остальным путь закрыт. И когда это случится — он будет смеяться последним.

Среди всей толпы было лишь три важных человека: пожилая дама в сиреневых роговых очках — представительница обвинения, молодой да хитрый человек в дорогом костюме с иголочки — представитель защиты, и глава всего процесса судья, серьезный грубосколоченный пожилой мужчина в тяжёлой мантии, напоминающий филина.

— Да, я сказал, — торопливо заговорил, тут же одернул себя и уже более размеренно и убедительно добавил: — Я абсолютно уверен, что вы поймёте положение, в котором я оказался. Это была экстренная операция. Третья по счету многочасовая операция, очень напряженная. Моя рука дрогнула.

Это было мягко сказано. Он услышал потустороннюю музыку, видел яркие цвета окрасившие пространство тончайшими вибрациями света. Дышал разрядами электричества. Такое мог уловить лишь сверхчувственный разум. Он не мог объяснить этого, но движения его рук стали безотчетными, он безразлично подметил когда скальпель задел сонную артерию и кровь забрызгала все вокруг. Его руки двигались сами по себе подчиняясь музыке. Пока остальные суетились пытаясь что-то предпринять.

Этим людям не обязательно знать как все было на самом деле. Они не поймут.

— Понимаю, — сказала обвинитель, хирург скосил на нее глаза и убедился в обратном, она была все такая же скованная собственными убеждениями, как в самом начале, ничего не изменилось. — Еще вопрос: как вы объясните свои периодические изменения настроения, о которых нам рассказали сегодня ваши коллеги?

Они всё-таки хотели докопаться. Выставить его сумасшедшим и упрятать в психушку. Куда ему категорически нельзя попадать. Уж лучше в тюрьму, там у него будет возможность действовать, в то время как в больнице из него сделают дебила, пичкая препаратами.

— Я не пью и не курю. И наркотики не упортребляю...

— Мы это уже знаем, вы ведь согласились сдать кровь на анализ. Мы знаем, что вы не были под наркотическим опьянением.

— Да, ну... это так к слову. Я к тому что у меня нет зависимостей. Может лучше если бы они были. Что касается моих перепадов настроения, то я живой человек. В жизни каждого человека бывают разные периоды, каждый справляется со стрессом по своему, а я... Я кажется не справился со своим.

Хирург поднял глаза, вот сейчас они вызовут психиатра и тот выложит его распотрошенный ум перед всеми. Нелюди.

— Тогда позвольте мне пригласить сюда эксперта, который расскажет нам как прошла судебно-психиатрическая экспертиза.

Все в этом мире было движением точки. Перемещение точки по нотам, линия цвета была траекторией движения точки, изменением тональности — та же динамика одной единственной точки. И вот сейчас в его поставят наконец точку, когда станет ясно куда именно его засадят. В тюрьму или в лечебницу.

Художники шифруют музыку в цвете, тщательно словно ноты выверяя каждый штрих и расставляя цветовые пятна. Но важней всего всегда была точка. С нее всё начиналось и заканчивалось. В ней заключалась вся сущность мироздания. И если ему позволят отправиться в тюрьму, то он отыщет свою точку рано или поздно.

А если нет, тогда всё кончено.

Член комиссии выглядел усталым, но шаг его был твердым, когда он вошёл в зал суда и встал на свидетельствую трибуну, голос тверд и мелодичен, когда зачитывал клятву, взгляд острый, но безразличный к исходу событий.

Хирург поглаживая запястья, руки почти немели перехваченные холодным металлом. Его ждало будущее. Его траектория. Так было угодно всем кто его опасался.

Когда-то искусство было бездуховно. А он не верил в высшие силы, но они привели его в эту точку чтобы раскрыть его ослепшие от человеческого бытия глаза.

Разве не прекрасны были их пути?

То как они протягивали к его сердцу свои световые щупальца и неуловимо посиеивал над этим человечьим цирком. Попытка регулировать и контролировать была такой слабой, что никто и не заметил как легко было соскользнуть от земного правосудия.

Вопросы и ответы в эту секунду пролетали мимо не задевая сознание хирурга, он знал что найдет точку изначального, не мог не найти, потому что таковым было его предназначение. Расшифровать истину заключённую в субатомной частице мироздания. И ему стало спокойно как никогда ранее. Маска беспокойства сползла с его лица обнажив все то что он не хотел демонстрировать раньше. Он вдруг понял что все это время знал что произойдет дальше, но человеческий разум ослепил его мешая видеть истину. А теперь он вновь прозрел.

Все теперь не имело значения.

Это была точка в его деле.

С нее все только начиналось.

'*'*'*'

За время карантина он обдумал все как следует — две недели, были немалым сроком. Он даже привык к тем ощущениям, которые появились после того как его шевелюру сбрили начисто. А почти спартанские условия даже приносили ему удовлетворение. Должно быть именно так чувствовали себя святые, вставшие на путь аскезы и самоотречения. Невероятное чувство значимости переполняли его теперь, когда ему не приходилось тратить внимание на мелочи жизни.

Он был все это время один.

Это было хорошо, по-своему. Однако ему нельзя было медлить больше. Он должен был передать знание прежде чем его призовут на другую сторону. А его обязательно призовут, потому что сущность подобного уровня не может долго существовать на земле, а он почти приблизился к безвозвратной точке.

В тюрьме должны быть те кто мог принять эстафету, иначе его бы здесь не было. Первое время его даже не беспокоили только задавая странные вопросы о том за что он попал сюда. Будто это имело значение, но он позволил себе ещё немного поиграть в невинно осуждённого, рассказал о медицинской практике и скольким людям жизнь спас. Количество живых перевешивали количество тех кто по его милости перешёл грань света.

Раньше он верил, что в тюрьме жизнь не сахар, но знал что это один из тех стереотипов, которым все безоговорочно верят.

Его статья позволила ему быть почти своим. Но он видел существенное отличие. В то время как его переполняли вулканические энергии, других угнетала клетка и условия содержания. Они хотели устроить голодовку.

— Хирург, — они будто знали, что он отрекся от своего имени навсегда, и приняли его правила игры,— будешь шить рты.

Ему дали самодельную грубую иглу и леску. Он только кивал пораженный тем как правильно все события складывались, оставляя лёгкое чувство что все прописано заранее чьей-то непоколебимой волей. На конце этой иглы была точка, и его рукой Сила желала свершить ее динамический танец. Он мог лишь сдаться этому и улыбка, которая появилась на его лице была по-настоящему искренней. А взгляды его новых пациентов и собратьев по клетке обеспокоенными или даже испуганными.

Но всего этого было недостаточно. Он следовал правилам, но эти правила не позволяли ему развернуться в полной мере. Ему нужна была поддержка извне, а никто из его бывших коллег и друзей не желал нести ему передачки.

— Если ты бомж, тогда заведи себе заочницу, — посоветовал ему положенец, видя как тщетны попытки хирурга достучаться до тех кто остался на другой стороне решетки. Поговаривали, что положенцы суровые, но справедливые люди, это оказалось правдой. Обычно такие как этот бывалый заключённый помогали советами, если сокамерник был полезен их обществу и приличным по их меркам человеком.

Хирург почти не прилагал усилий чтобы таковым казаться.

Первые письма имитировали все ту же байку. Он был интеллигентен, он умел красиво говорить, он умело пудрил мозги. И первое о чем он попросил свою новую подругу это репродукция Кандинского. Хорошо напечатанная в качественной типографии на матовой бумаге свернутая трубочку. Но он просил ее прислать композицию. Одну из тех что художник раз за разом репетировал прежде чем достичь совершенство, а эта дура набитая прислала ему импровизацию написанную под влиянием впечатлений.

В следующий раз он отправил с десяток писем, чтоб наверняка получить желаемое. И ему вскоре повезло. Одна из девиц оказалась чуть более образованной, чем остальные и поняла, что ему нужно.

Теперь Композиция VII висела над его койкой и он часами вглядывался в безудержную игру красок и вслушивался в симфонию, звучавшую внутри. И едва сдерживал ликующий смех.

Ему становилось всё труднее удерживаться в земном мире. Душа пела и простилась за грань. Но его миссия была ещё не завершена. Он ещё не передал великую тайну заключённую в сиянии волшебной картины. А она была там. Изначальная точка. Ещё чуть-чуть и он отыщет ее, прокрутив в обратном порядке звуковую последовательность. И когда это случится, он будет по-настоящему свободен, а все реальности и миры будут у него как на ладони.

Все было прекраснее некуда.