О важности навыка завязывать галстук

— Вы имеете право хранить молчание. Всё, что Вы скажете, может быть и будет использовано против Вас в суде. Вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса. Если Вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен Вам государством. 

У него было очень глупое лицо, пока он слушал стандартную фразу. Удивлённое, обескураженное, немного грустное. Он спокойно дался властям, не проронив ни слова – выходил в тот момент из своей конторы, с ним не церемонились.

Это была первая их ошибка. Кэйа слышал щелчки, удивленные вздохи, чувствовал спиной – на них направлены камеры телефонов. Молоденькие журналисты на побегушках газетных издательств были тут как тут, когда подъехали полицейские машины. Караулили. Им за это доплачивают.

Задержание прошло спокойно, идеально, как надо. Никто ни на кого не орал, не пытался вырваться, никакой неоправданной жестокости. Он спокойно взял его за плечо и повел, а скорее – пошел рядом – к машине после того, как спросил:

— Ваши права Вам понятны?

Дилюк Рагнвиндр поднял на него взгляд. Он казался растерянным, возможно, таковым и должен был быть. У него, пожалуй, был отличный день, как у владельца одной из самых успешных адвокатских контор, пока к добротному зданию из красного кирпича не подъехало несколько машин с мигалками.

Они-то думали, Дилюк будет сопротивляться. Многие готовились давать отпор, похлопывали по своим кобурам и обсуждали между собой задержание Пабло Эскобара, или «Коротышки» Эль Чапо из Мексики. Проблема была в том, что Дилюк  не вырывался. В том, что он не был ни Пабло Эскобаром, ни Эль Чапо, и вообще не принадлежал миру картелей и мафиози. Пока что, на момент задержания и пока Кэйа зачитывал ему права, он был простым юристом, пускай и известным на всю страну. Казалось, что задержание удивило его самого.

— Сэр, ваши права Вам понятны? — повторил Кэйа, спокойно и твердо. 

— А… а, да. 

Для убедительности Дилюк кивнул.

Начался отсчёт. У них осталось двадцать четыре часа на то, чтобы заставить Дилюка сознаться. 

Он был небольшого роста и худой, в сером костюме-двойке с однобортным пиджаком. Волосы у него были длинные и кудрявые, ржаво-русые, он собрал их в пучок. Цепляя наручники, Кэйа увидел часы, наверняка дико дорогие. На руке, не до конца собранной в кулак, на большом пальце тихонько блестело кольцо. Перстень. Хотелось всё этот конфисковать, на всякий случай, вместе с телефоном. Телефон был старый, кнопочный и с зелёным экраном, и это, хоть и не сочеталось со всем прочим, было объяснимо. С одной стороны, "тихая роскошь", а с другой – не будет же представитель одной из мафиозных семей Америки держать рядом с собой новенький флагман, в котором каждая поставленная под "пользовательским соглашением" галка с радостью выдаст федералам конфиденциальную информацию. 

В том, что Дилюк работал на таких людей, никто не сомневался. Его задержали, ордер на обыск получили от лояльного судьи, и каждый, кто сидел в одной из трёх машин, знал: они взяли консильери. И ни Кэйе, ни Джинн это не нравилось.

Слишком быстро. Слишком мало доказательств, таких сильных, крепких. Они сделали внезапный выпад, возьми да арестуй его с надеждой найти что-нибудь во время обыска или вытянуть признание. Такое сработало бы с обычным маленьким человеком, который днём работает на фабрике, а ночью разделывает людей. Маньяки не особо умные, просто ловят их долго. Тут — другой разговор. Человек, сидевший на заднем сиденье машины, обычно сам был тем, кто приходил, садился рядом и мягко говорил: вы не обязаны отвечать на этот вопрос. 

Журналисты уже ждали их у входа в штаб. Кэйа вышел первым, открыл дверь сзади, помог подняться. Послышались щелчки, зазвенели вспышки. Он тут же представил эти фотографии, с ним, таким красивым и в наручниках, а на Кэйе, как обычно, свет сыграет злую шутку. Будет виден потный лоб, второй подбородок, широкие ноздри. 

Джинн встретила его с таким же недовольным лицом. Она выразительно подняла брови, Кэйа выразительно кивнул. Вздохнули все, пока задержанного вели в комнату с камерой. В комнате с камерой — стекло, стол, три стула. Он потребует адвоката, поэтому все три стула будут заняты в скором времени.

— Мне это не нравится. — сказала Джинн в который раз. С теми же словами она проводила Кэйю. Кэйа был согласен, но ее боссы держали ее за хвост и давили, давили, давили, а когда узнали, что они наконец-то вышли на кого-то значимого, то выкрутили его и сломали хвостовой хрящ. — Не нравится.

Она была права.

Это напоминало игру в шахматы, где каждый шаг должен быть продуман, выверен, надёжен, и при этом — он должен сработать. Что Джинн, что Кэйа и не с такими работали, под их началом признавались в своих злодеяниях убийцы, коррупционеры, наркобароны и мошенники. Те, кто знал, сразу же вызывали адвоката. Те, кто хлопал ушами, когда им зачитывали правило Миранды, просыпались уже после того, как важная информация выскальзывала в свет. Плохо, но что поделаешь. Однако Дилюк молчал.

Он не требовал адвоката, не жаловался, не разговаривал. Он молчал. Его усадили в комнату, и он ни разу не открыл рта даже для того, чтобы сделать глубокий вдох. Поозирался по сторонам, задержался на стекле — знал, что оно прозрачное, — поковырял заусенец на большом пальце. И лицо у него не менялось, было таким же мертвенно спокойным, невозмутимым.

— Я начну. А ты за мной. 

— Ладно. 

Кэйа смотрел, как она заходит внутрь. Камера продолжила запись, отдел начал наблюдение. Дилюк поднял на нее глаза, слушал, что она говорит, и молчал. Он молчал все полчаса, которые она его муштровала. Иногда Джинн замолкала, смотрела на него; в такие моменты Кэйа чувствовал, как уходит ее уверенность в том, что говорить дальше. 

— Сэр, вы понимаете, почему оказались здесь?

Молчание.

— Мистер Рагнвиндр, сэр?

Молчание.

Она сдалась. Вышла через полчаса и с силой, от какой вздулись на ее руке мышцы, хлопнула дверью. Дилюк не улыбнулся, хотя это явно была его победа. 

— Твоя очередь. 

Уверенный в своем опыте и в том, что они его разговорят, Кэйа растерял эту уверенность ещё на подходе к двери. Он всё же улыбнулся и толкнул дверь минут через пять, заходя с таким мягким и уверенным "итак, сэр…"

Они менялись. Иногда злой была Джинн, она грубила, показывала силу. Иногда – Кэйа, он душил и давил в стену, в то время как напарница вздыхала и предлагала кофе с пончиками. Сейчас была его очередь сыграть роль хорошего копа. Не помогло. 

Дилюк молчал.

Он проводил его взглядом, а Кэйа, спустя полчаса потуг, вышел и в сердцах хлопнул дверью. Посмотрел на Джинн, она смотрела на него. Закусил губу и шумно выдохнул. Злился.

— Что у нас есть? —Джинн кинула к его рукам папку, Кэйа взял ее и скривился, смотря на два тонких листа с общими данными и фотографией. Слова свидетеля уместились на трёх строках. Потом он скажет, что их у него выбили пытками.  — М-м-м. Встреча в Нью-Йорке, — он ткнул пальцем в размытую фотографию, где знакомый медный хвост виден среди черных пиджаков. — Когда семьи обсуждали контроль над строительными компаниями. Ещё… — послюнявив палец, он перевернул листок и скривился, подняв двумя пальцами расписку серой бумаги. — Серьезно? Выписка из банка?!

— Оплата услуг, оказанных его агентством сыну сицилийского тутти, — Джинн пожала плечами, хотя она понимала, как никто, этот обречённый вздох.

— Это что за полторы заметки?!

— Не спрашивай!

— Да это ничего не доказывает!

— Не ори на меня!

Кэйа замер на мгновение. Этим воспользовалась Джинн; она вырвала из его рук папку, бросила бросила ее на стол и помяла виски.

— Я говорила. У нас ничего нет. Да, по слухам, Дилюк Рагнвиндр, вот этот налоговый адвокат, который за ручку выводит из-под ареста богатеньких детишек, обосравшихся с финансовой темой, работает на одну из «пяти семей». Ха, да у нас даже история эта есть, вот только есть она не здесь, — в этот момент Джинн, смотря исключительно на него, ткнула пальцем в пустую папку, — а вот здесь. — палец плавно поднялся на уровень левого виска. 

— Как будто я не знаю! Что нам делать, Гуннхильдр? Отпустить его? Сказать: ошиблись? Да твой босс нас сожрет с потрохами, а этот, — указал он на стекло, прозрачное с одной стороны, — еще и засудит то, что от нас останется. За несоразмерный арест. О, да, прессе очень понравится это дельце.

Джинн поджала губы. Продолжая смотреть ему в глаза, она направилась к двери, и в следующий момент он уже смотрел, как она спокойно, словно не они тридцать секунд назад орали друг на друга, садится напротив Дилюка и, раскрыв папку, начинает что-то говорить и куда-то показывать пальцем. Кэйа читал по губам: «вы можете объяснить это?». Два пальца, указательный и средний, постучали по фотографии. Дилюк опустил на нее глаза. Темные ресницы поймали гадостный свет допросной.

Он явно пребывал в здравом уме, пробежался по фотографии взглядом, облизнул губы, слегка приподнял брови. Молчал. Тогда Кэйа перевел взгляд на Джинн — она крючилась над ним, нависла, вот-вот сожрет. Его это пробудило.

— Эй, Мика, — позвал он, не отвлекаясь от стекла, — Найди все, что на него есть, и принеси мне.

Юный стажер, только на прошлой неделе получивший табельное, старался максимально присутствовать в процессе. Было удивительно, что его вообще взяли с собой. Поэтому, когда один из старших детективов потребовал его «что-то найти», Мика, который все слушал, позволил себе прочистить горло и заговорить:

— Н-но та папка…

— Все, что не относится к делу. — проскрежетал зубами Кэйа. — Где он ест, на кого ставит на скачках, с кем спит — тем более, с кем спит.

— Но…

— Быстро! — он легко хлопнул по столу от досады. Джинн вышла минутой позднее. Все это время он не смотрел за ходом допроса, но догадывался, что изменилось немногое. Разве что Джинн стала еще немного ближе к тому, чтобы сорваться. — Я попросил достать всю информацию в публичном доступе. Сплетни, не относящиеся к делу.

Она все еще злилась на неудачу, одну из многих предшествующих, одну из тех, какие им еще предстоит потерпеть, и поэтому слова Кэйи не поняла с первого раза. А когда поняла, не высказала особого одобрения, но и возвращать стажера не стала: Кэйа захотел играть грязно, Кэйа захотел надавить. Он не станет никого шантажировать — для этого у них слишком крепко связаны руки, — вместо этого попытается сплести из полученной информации что-то тонкое и незаметное, и протягивать его через кожу до тех пор, пока не станет слишком больно. Только потом, когда Мика неуверенно отдаст им еще одну стопку бумаги, по толщине не превосходящую папку с делом, они вспомнят внезапно: у него же кнопочный, мать его, телефон.

Про какие фотографии и посты он вообще думал?

Сайт его конторы. Фотография Дилюка, в костюме, с улыбкой, сдержанной и холодной. Аннотация, пафосные строи о справедливости. Фотографии из зала суда, с заседаний, где можно было фотографировать. На них Дилюк с пучком, в узких прямоугольных очках, наклонился к микрофону и смотрит на судью. Приоткрытый рот. Что-то говорит. Защищает очередного мошенника. А взгляд такой же, сдержанный и холодный. Еще фотографии из газет после удачных дел — камера поймала, как он жмет руку клиенту и всё так же спокойно улыбается. На руке часы. Такие же, какие сейчас сидят за стеной и неслышно тикают.

Через несколько часов появилось шальное желание удариться лбом о металлический стол, на котором уже было разбросано несколько таких папок, четыре чашки кофе, кофейные кляксы, смятые платки. Им обоим было жарко, они оба то и дело вытирали лоб одноразовыми платочками. Джинн дула щеки, Кэйа тянул галстук и возил шеей, стараясь нагнать под рубашку немного воздуха. Дилюк молчал.

В какой-то момент они просто решили понаблюдать за ним. Смена позиции, призванная вернуть крупицы гордости, которые Кэйа бережно хранил с самого его ареста. Наблюдая за кем-то, ставишь его в уязвимое положение. Так он думал, так думала Джинн, так они хотели думать.

Они оба вздрогнули, когда Дилюк, размяв плечи, облокотился о стену — за такой реакцией последовал разочарованный вздох. В голову закрались самые глупые, самые безумные домыслы.

— Может, он по-английски не…

— Ты дурак совсем? — Джинн остановила его, даже не дослушав. Кэйа и сам осекся, от собственной глупости поджав губы. — А «по-какому» тогда?

— Итальянский, черт возьми, — он раздраженно дернул плечом, обиженный сам на себя.

— Он не из Италии… то есть, Сицилии… то есть… Альберих, мать твою!

— Да что я?!

— Глупости не говори. И без тебя тошно. — она призналась, и с этим стало как-то легче. Голова не соображала уже у всех. Размяв кисть, Джинн спросила у Кэйи, — Сколько у нас осталось?

Кэйа посмотрел на запястье.

— Два с половиной часа.

Они вернулись к стеклу. Дилюк никуда не делся. Казалось, он просто дремал, а предложенный ему кофе и сэндвич все так же лежали на столе.

— А что насчет продления допроса?

— Мы попросили о нем. — Джинн не повернулась к Кэйе, стеклянным взглядом буравя стеклянного Дилюка. — Суд внезапно не нашел для этого веских причин.

Кэйа начал подозревать, что и ордер на арест был выдан исключительно ради того, чтобы поглумиться над ними, в очередной раз выставить в дурном свете полицию и ФБР. А, быть может, так оно и было? Быть может, они, все, кто собрался здесь, были не более, чем кучкой идиотов с бутафорским оружием и пластмассовыми значками, арестовавшими невиновного человека, и никакой мафии и нет вовсе? За стеклом у них — человек спокойный, уставший, совершенно невинный. У него есть своя маленькая конторка, есть успешное, наверняка любимое дело, есть прямоугольные очки, кнопочный телефон и дорогие часы. Чего у него нет, так это доказательств статуса консильери, доказательств, что мафия, с которой связан непосредственно он, существует.

Они пару раз заходили к нему еще. Джинн была все так же уверена во всем, что они делали. Она смертельно устала, но не сдалась. Кэйа тоже устал. А еще он сдался. За стеной было слышно, как вяло он задавал одни и те же вопросы, как вяло тыкал пальцем на одни и те же бумажки, и как Дилюк с одним и тем же взглядом следил то за ним, то за его ртом, то за пальцами. Он, наверное, тоже устал молчать. Наверное, когда он выйдет, — почему-то Кэйа не сомневался, что его придется отпустить, — журналисты назовут условия его пребывания пыткой тишиной, хотя ему предоставляли еду, кофе, светскую беседу и развлечение в виде импровизированного сафари и двумя глупыми обезьянами. Худшие двадцать четыре часа в его жизни; они его истощили, утомили, но главное — они еще не закончились.

Джинн решила держать до победного. До минуты. До секунды. Она злилась, и злилась от беспомощности, отсутствия возможности что-либо предпринять. Возможно, она ждала, что в последнюю минуту двери распахнутся, офицер положит им на стол улику, которая всё объяснит, всем докажет: мафия существует. Кажется, у всех в этот момент откроется второе дыхание, но спаситель не приходил, дверь не распахивалась, никто не запускал в небольшую каморку свет и свежий воздух.

Они не заметили, что не двигаются уже как несколько минут, и что работа, какой бы она ни была, застопорилась, остановилась; Джинн вздрогнула, проморгалась, следом за ней вздрогнул Мика, они поняли, почему: Дилюк смотрел на них. Это было странно, даже жутко; если он и поворачивался лицом к стеклу, то разве что осматривал непосредственно стекло и его раму. Сейчас он смотрел на них, это чувствовали, от этого по спине елозил холодок. Глаза у Дилюка были темные, стеклянные, они смешивались с другим стеклом, и от этого отдел неожиданно стал уязвимым, словно не было никакой стены между ними и представителем нью-йоркской мафии.

Он смотрел на них, а затем приподнял руку и слабо поводил ею в воздухе. Призывал обратить внимание. Тогда проснулся Кэйа: он вспомнил этого Дилюка, сонного, спокойного, слегка печального. Таким он его арестовал.

— Что он хочет? — голос у Джинн из-за долгого молчания был сиплый. Она не отрывала взгляда от комнаты допроса. У Кэйи не было ответа. Он в принципе, кажется, не собирался ей отвечать или комментировать свои действия; поправив галстук, неаккуратно развязавшийся от роли импровизированной игрушки-антистресс, он в несколько шагов отошел от металлического стола. — Эй!

— Я пойду. — невзначай рявкнул он и сам удивился, что все еще может так делать. Джинн не стала его останавливать.

Дверь раскрылась без скрипа, он зашел уверенно и не убавил ход, как делал раньше, чтобы сесть за стол. Вместо этого Кэйа подошел прямо к стулу, на котором сидел Дилюк. Он поднял на него глаза. В комнате было по-приятному прохладно.

— Я хочу кое-что сказать.

Он тоже хрипел от долгого молчания; поняв это, Дилюк прочистил горло.

— Я слушаю, сэр. Мы слушаем.

Кэйа удивился — терпения даже хватило на «сэр». Он сложил на груди руки и перенес весь свой вес на левое бедро. Ему было все равно, насколько темным был взгляд у пойманного ими преступника. Он ждал ответа, ждал, когда можно будет взяться за работу.

Дилюк улыбнулся, узко, слабо, и рукой, которой он привлек их внимание, так же слабо поманил его подойти ближе. На руке у Дилюка все еще блестело несколько колец. Кэйа подошел к нему вплотную. Парфюм, который он отчетливо помнил по оглашению закона Миранды, почти выветрился. Это — последнее, что он успел осознать, когда та самая рука с тяжелыми кольцами схватила его за галстук и сильно, мощно, крепко потянула на себя.

Он понял это только тогда, когда от трения у него загорелась шея.

За стенкой проснулись быстрее: подскочил Свен, Мика вскрикнул, но Джинн остановила обоих взмахом руки, взгляд ее неотрывно был направлен на комнату допроса.

От неожиданности Кэйа подавился слюной и воздухом и неуклюже закашлялся совсем рядом с ним, с этим адвокатом, юристом, консильери и кем-бы-он-ни-был-еще, объявившим бойкот федеральному бюро расследований. Он был теплым, а рука у него был крепкая.

— Если не умеешь завязывать галстук, то вовсе не надевай его. — прошептал он низко, тихо, у самого уха, и голос его обжег и одновременно разорвал изнутри ледяной коркой. Кэйа задохнулся. Он замер, глупо открыв рот, и даже не пытался снова сделать вдох. Дилюк держал его крепко, Дилюк почти касался его, Дилюк, в отличие от него, дышал. — Смотреть противно. Хотя ты такой красивый, — ладонь расслабилась, рука мягко поползла указательным пальцем вверх по ткани галстука, к уздечке, и, легко подцепив ее, потянула вверх. Забывший о дыхании, Кэйа попытался сделать вдох тогда, когда Дилюк уже находился у самого горла. — Вот так. Надеюсь, не туго. Я действую по памяти.

Он чувствовал, как Дилюк улыбается, чувствовал его скулу, но не мог дернуться, не мог отойти, не мог ударить — сейчас было можно, это бы сочли за самооборону. Но он не мог. Возможно, в нем проснулся страх перед мафией, забытый за прожитый день.

— Так вот. Сколько времени осталось? Семь минут? Семь минут, Кэйа, — вился вокруг его уха голос, торжествующий, победивший. — Семь минут. Было глупо с вашей стороны на что-то надеяться. Кэйа, ты меня слышишь? Глупо. — выдохнул он и будто случайно с нежностью коснулся ушной раковины. — Ты же знаешь, данные клиентов юриста должны храниться в тайне, и я не имею права их разглашать. А я хороший юрист. Я не дам каким-то свиньям в синей форме нарушить право на конфиденциальность, Кэйа, ты меня понял? — почти что с нежностью спросил он и, не дожидаясь ответа — Кэйа готов был кивнуть, и он закивал бы, если бы не следующее его движение, ловкое, незаметное, нежное. Дилюк поцеловал его, легко коснулся мочки уха и в поцелуе улыбнулся, а затем еще раз, уже за ухо, а затем рассмеялся. Кэйа покраснел, в грудной клетке что-то внезапно дернулось и рухнуло вниз, и подмяло под себя все, и разлилось теплом.

Больше Дилюк ничего не сказал. Он отпустил его, сложив руки на коленях, и смотрел за тем, как он, спотыкаясь, с позором отходит к двери. Как вываливается из нее, но тут же вскакивает и хватает за запястья Джинн.

— Что произошло?! — прокричала она, а Кэйа не знал, что ответить, он не мог сказать что-то вперед бессвязных хрипов. Он кивнул ей на камеру и на экран, и Джинн покачала головой — для них Дилюк просто притянул его к себе, наговорил что-то, чего не было слышно, а потом отпустил, похлопав рукой по галстуку. С другой камеры, расположенной перпендикулярно стулу, на котором сидел Дилюк, все было то же. Все скрывали волосы и кэйина спина.

Кэйа неопределенно пожал плечами. Страх ушел, ушла злость, оставив вместо себя дрожь в ногах, усталость и стыд — стыд за то теплое, стыд за то, что в ситуации, в которую попал, Кэйа не думал ни о безопасности, ни о профессионализме.

— Он просто издевается над нами, — с могильным торжеством оповестил он оставшихся в отделе. Джинн нахмурилась. — Просто издевается. Вот и все.

— Мы можем… — по ее голосу было понятно: она сама не верила тому, что собиралась сказать. — Мы можем попросить продлить срок за угрозу жизни сотруднику и назначить залог…

— Ты думаешь, он не выплатит залог? — Кэйа потер переносицу. — Да и какой толк? Двадцать четыре часа рыли и ничего не нашли. Думаешь, найдут? За шесть минут? За полчаса? За час? За сутки? Тут работы на полгода, не меньше. Ты сама знаешь об этом.

Детектив Гуннхильдр поджала губы и отошла от него, словно бы разозлилась за то, что посмел озвучить собственные мысли. За все время, проведенное за металлическим столом с дешевым кофе и пластмассовыми сэндвичами, они как-то потухли по сравнению с надеждой, что все это время, все эти двадцать четыре часа не пропадут зря.

Пропали.

Дилюка вывели из комнаты допроса, сняли наручники. Он посмотрел на Кэйю, надменно и горячо, едва дрогнули уголки губ, и от его лица у него снова что-то дрогнуло внизу желудка. Он не признался в этом Джинн или Мике, никому не сказал и постарался удержать даже от самого себя. В глазах Дилюка, темных, горячих, опасности он не чувствовал несмотря на явную угрозу, высказанную ему лично.

Он слышал вспышки, слышал, как к дверям отдела тут же подбежали журналисты и стали задавать Дилюку вопросы, а если не слышал, то явственно представлял у себя в голове, как он, уставший и в усталости своей еще более красивый, отвечал на внимание.

Из привычки Кэйа потянулся к галстуку и замер, вспомнил, вздрогнул, сглотнул. Он поспешил утешить себя: Дилюк хотел поиграться, показать, что выиграл, что обставил их лишь тем, что ни разу не открыл рот, и что на месте Кэйи вполне могла оказаться бы Джинн, и все случилось точно так же.

Стали собираться домой. Никто не проронил ни слова, только Мика неловко спросил, куда деть ту информацию, которую он нарыл по его приказу. Его отправили куда-то скупой шуткой, над которой никто не посмеялся. Джинн подошла к нему. Их двоих ждали большие боссы, которых следовало бояться больше, чем мафию, ведь прошел очередной день, когда ее существование не было доказано. А боссы были.

Из большого кабинета они вышли еще более стухшими, хотя было приятно видеть, как два толстых полулысых мужика тщательно подбирали слова, чтобы в ситуации оказались виноваты исключительно они с Джинн, и от этой деятельности их морщинистые лбы покрылись горячей испариной. Кэйа подошел к своему углу стола, чтобы собрать папки и без особого энтузиазма унести чашки из-под кофе. Когда он вернулся, Джинн уже надела куртку и звенела перед ним своими ключами.

— Тебя подвезти? — спросила она. Под глазами у Джинн Гуннхильдр легли круги и морщины, а на лбу ясно читалось, что с завтрашнего дня она уйдет в отпуск, наплевав на правило двух недель. Возможно, ему следовало сделать также. Кэйа опустил взгляд ниже, когда кивал, и с усталостью отметил, что никакого галстука на рубашке у Джинн не висело.

Она часто говорила, что так и не научилась их завязывать, поэтому и не носит.