Разумеется, Кэйя возвращается с хорошими новостями. Мондштадт встречает его с радостью — мягкий весенний ветерок обвевает лицо, словно приглашая не спешить возвращаться на рабочее место, а еще немного насладиться прекрасным днем. Кэйя хмыкает себе под нос: хорошо Архонтам — им хоть отчеты писать не надо. Поприветствовав рыцарей на страже у ворот, без лишней задержки направляется прямиком в штаб.
Больше всех, разумеется, его рада видеть Джинн. За последние полгода он уже несколько раз ездил в Сумеру по государственным и торговым делам. Даже после возвращения малышки Кли из ее удивительного путешествия Кэйя еще на время задержался там, что, в общем-то, не беда: в городе в последнее время все спокойно.
— Ты вернулся, — вместо приветствия говорит Джинн, отрывая взгляд от документов на своем столе, когда слышит легкий стук в дверь и видит Кэйю в своем кабинете. На ее лице — вежливая улыбка, несколько формальная, но определенно теплее той, которую можно увидеть, когда она ведет переговоры с Фатуи. — Как прошла поездка?
— Как и ожидалось, — говорит Кэйя, отодвигая стул для посетителей. Довольно рассевшись, он протягивает Джинн увестистый конверт. — Я же говорил, что буду полезен Мондштадту в любой точке Тейвата.
Джинн раскрывает конверт. Договоры о поставках, расписки, торговые соглашения, все про специи, пряности, орехи — ничего необычного, но сумма, о которой идет речь, хорошая. Очень хорошая. Винокурня «Рассвет» ни в какие времена не была замечена за неуплатой налогов, так что эти бумаги, на которые сейчас смотрит Джинн, могут означать только одно: и у винокурни, и у всего Мондштадта намечаются действительно светлые времена.
— Как ты это сделал? — усмехается Джинн, возвращая конверт Кэйе. Он замечает, что в уголках ее глаз появились едва заметные морщинки — она стала чаще искренне улыбаться. Заставляет хотеть почаще приносить хорошие новости.
— Сумеру — богатая страна, — шутливо разводит руками Кэйя. — А смена обстановки вдохновляет. Не хочешь попробовать? Говорят, время от времени полезно.
— Я тебя умоляю, только ты не начинай, — Джинн подпирает голову рукой в шутливом раздражении. — Честное слово, что ты, что Лиза...
— Я просто беспокоюсь о благополучии действующего магистра, — Кэйя картинно кладет ладонь себе на грудь, мол, честное рыцарское. Но вообще Джинн в последнее время и правда начала задумываться о том, что не была в отпуске уже два года. А всё дурное влияние подчиненных, которые сами ни за что не позволят своим положенным отпускным сгореть зазря.
— Спасибо, Кэйя, — говорит Джинн. — Как соберусь, оставлю тебя за главного.
— Действующий магистр изволит шутить? — Кэйя выставляет руки вперёд в притворной защите, но после добавляет абсолютно серьезно: — Но ты все равно подумай об этом.
— Подумаю, — кивает Джинн так убедительно, словно и правда подумает. Вот и славно. — С винокурней справишься?
— Справлюсь, — поднимаясь со стула, говорит Кэйя так убедительно, словно и правда справится.
— Можешь идти, — говорит Джинн, и обычно подобные слова звучат так, будто собеседник пытается прогнать, но только не в ее случае. Просто даёт право быть свободным, если нет желания обсудить что-то ещё. Кэйя кивает и слышит доносящееся уже в спину «Береги себя».
Не от чего в Мондштадте себя беречь, но заботу Кэйя все равно оценил.
***
Кроме Джинн его отчёты все равно читать некому, но Кэйя все равно пишет, на что потратил средства в поездке, вплоть до последней моры, и какие перспективы в области международной торговли это может принести Мондштадту. Кэйя вообще не считал себя натурой творческой, но временами в нем просыпался спящий талант, и тогда даже Лиза, время от времени помогающая Джинн перебирать бумажки, не сдерживает искреннего смеха, что Кэйя считает своеобразным признанием своего таланта обращаться со словом. Довольный собой, он решает, что пора бы пропустить стаканчик-другой.
В «Доле Ангелов» сегодня оживлённо: только и говорят, что о прошедших праздниках.
— Даже Путешественница приезжала! — гордо говорит Чарльз, когда Кэйя расслабленно присаживается за стойку. — Разминулись вы с ней.
— Да, — говорит Кэйя. — Разминулись.
На самом деле, за последние полгода Кэйя провел с Люмин больше времени, чем за все время после ее отбытия из Мондштадта. С ней приятно путешествовать и легко разговаривать — Кэйя, конечно, и сам за словом в карман не полезет, но от Люмин всегда веет искренностью и даже некой наивной простотой. Это обман, Кэйя понимает это лучше кого-либо еще. От Люмин веет звездами и такой невероятной силой, что никакая наивность и открытое сердце не дадут это скрыть.
Кэйя заказывает «Полуденную Смерть», и настроение как-то неуловимо портится. Привычным жестом перекатывает вино в бокале — придется поработать над тем, чтобы восстановить добрую репутацию напитка в своих глазах. Кэйя вздыхает. Ему не хочется разбираться со всем прямо сейчас.
Это вовсе не значит, что Кэйя обдумывал произошедшее в Порт Ормосе всю дорогу до Мондштадта, конечно, нет, но в дороге все равно заниматься, по большей части, нечем, так что мысль-другая в его голову всё-таки закралась. Дома думать об этом хочется ещё меньше, но вот незадача — перед ним стоит любимое вино, а в голове — мысль:
На месте Дайнслейфа он бы так и поступил, чтобы показать: я слежу за тобой.
Кэйя не уверен в том, что его восприятие верно отражает его мотивы — никогда нельзя исключать простой интерес и опаску — но не в этом же дело.
Дело в том, что ему теперь надо жить дальше. И, желательно, видеть в своем отражении собственные глаза.
Кэйя делает глоток. Как же хорошо дома.
А Чарльз — Чарльз улыбается и говорит:
— А вы какими судьбами, капитан? Привезли нам хороших новостей?
Кэйя допивает свой первый коктейль и, громко хохотнув, высыпает на стойку мору на следующий:
— О, да, — он смеётся. — Очень хороших.
***
Сегодня Кэйя разбирается с корреспонденцией. Это не так весело, как смотреть на танцы хиличурлов, проезжая мимо очередного лагеря во время патруля, и раза в три скучнее, чем пытаться остановить стража руин, зажавшего новичка в угол и грозно моргающего своим механическим глазом, но всё-таки лучше, чем вести деловые переговоры или выдерживать допрос под пытливым взглядом Путешественницы и анализирующим — Дайнслейфа, так что некоторое усердие можно и проявить.
Кэйя пишет Альбедо. Он был очень вежливым и даже постучался в дверь его лаборатории, когда пришел с утра на службу, но дверь оказалась заперта. Ничего удивительного — главный алхимик часто выбирается в горы или путешествует с сестрёнкой, возможно, стоит попытать удачу в другой раз. Кэйя не очень хочет надеяться на удачу, так что решает сообщить ему о своей просьбе в письменной форме.
Кэйя долго держит перо над листом бумаги, думая, что же ему написать на винокурню «Рассвет». Обо всех официальных визитах хорошо уведомлять хотя бы за три дня, и Кэйя уверен, что его причина навестить подпадает под критерии официального визита, но по той же причине, выходит, слишком надолго отложить это тоже не выйдет.
«Загляну через четыре дня», — пишет он в итоге, потому что четыре — это не так заезжено, как три, но и не так неприлично, как неделя, и ставит инициал, хотя это и бесполезно: адресат узнает почерк и без всяких подписей. Это такая игра.
Кэйя хочет написать Путешественнице, но в итоге решает, что не стоит: он, возможно, ещё не готов встретиться с ней так скоро. Кто знает, в чем ещё придется сознаться перед ее как будто бы понимающими глазами. Дело не доходит дальше кляксы на чистом листе, и это хорошо: даже если бы кто-то захотел почитать его неудачные черновики, никакой ценной информации ему добыть бы не удалось.
Перед тем, как уйти проверять, как дела у новичков, Кэйя думает, что надо спросить у Джинн, в городе ли Кли.
Он привез ей сумерские сладости.
***
О том, что Дилюк получил письмо, Кэйя догадывается, когда встречает его за барной стойкой через день. Конечно, он не стал уведомлять его ни о своем отъезде, ни о своем прибытии заранее — сам узнает, если захочет, но Кэйя не был сторонником идеи делиться всеми планами ордена.
Свои планы он, разумеется, тоже предпочел держать при себе.
В общем, Дилюк наверняка рад его видеть.
— А я-то думал, что Ордо Фавониус наконец-то решили упразднить бесполезную должность, и ты окончательно спился с горя, — бурчит он под нос.
Есть в нем, и правда, что-то совиное, думает Кэйя. Ему часто доводилось слушать их жуткий писк, а если повезёт — полноценное уханье, когда долг службы отправлял в путешествие или патруль по лесам. На Драконьем Хребте даже видел одну: большая, белая и очень грозная — Кэйе бы точно было не по себе, если бы он был мышью.
— Увы, я слишком ценен для Ордена, — приветливо улыбается Кэйя, присаживаясь за стойку. — Да и работы меньше не становится.
— Возможно, в таком случае вам стоило бы больше внимания уделять вашим непосредственным обязанностям, — безучастно замечает Дилюк, но всё-таки ставит бокал перед Кэйей. — Подавать хороший пример сослуживцам.
— Не каждый готов работать в три смены, — замечает Кэйя, и Дилюк фыркает, но вино наливает.
Это как аперитив перед основным блюдом. Это как аванс перед полноценным жалованьем. Это как пирожное перед обедом, когда Аделинда обещала надавать по ушам.
Хищные птицы не любят слишком много внимания, иначе они начинают чувствовать угрозу и утомление — Кэйя знал пару-тройку вещей о дрессировке хищных птиц ещё со времён своей жизни на винокурне — так что Кэйя берет свой бокал и отходит пообщаться со старыми знакомыми. Дилюк провожает его хмурым взглядом, но он всегда хмурится, так что все в порядке.
Кэйю завсегдатаи видеть рады, принимая за стол и с громким хохотом рассказывая последние новости. В Мондштадте все по-прежнему: Эмбер подтвердила свой статус чемпионки полетов в этом году, Нимрод опять бросил пить неделю назад, а Вагнеру предложили заказать механическую кузницу из Фонтейна, из-за чего у него уже несколько дней настроение ещё мрачнее обычного.
— Скучно было как-то без вас, капитан! — пьяно хохочет один из рыцарей и, подняв кружку с душистым элем, говорит: — За возвращение!
— За возвращение! — подхватывают остальные рыцари и работяги, собравшиеся за столом, чокаясь пивными кружками. Кэйя не совсем понимает, в чем такая большая радость, но тосту все равно улыбается и прикладывается к собственному вину.
Пьяным быть в пьяной компании весело, но Кэйя неспроста занимает пост, который занимает. Он не просто пьет — он строит стратегию. И сейчас его гениальный ум понимает, что если он позволит себе развеселиться ещё больше сейчас, то завтра будет бурчать на Эмбер или смущать Сахарозу просто из вредности, так что самым разумным решением Кэйя считает ретироваться в свою комнату в штабе Ордо Фавониус, оставив подвыпивших коллег удивляться, куда исчез капитан кавалерии.
— Уже уходите? — доносится из-за стойки как раз в тот момент, как Кэйя собирается толкнуть входную дверь. Дилюк смотрит на него ехидным взглядом, и это ближайшее к улыбке выражение, которое Кэйя видел на его лице за очень долгое время.
И глаза большие такие, красивые, хоть и вечно недовольные. Есть в них что-то совиное.
— Отдохну перед завтрашним постом, — бодро отмахивается Кэйя, хотя выпить в хорошей компании для него и есть лучший отдых, но улизнуть незаметно не вышло, так что придется выдумывать объяснения. — Должен подавать хороший пример сослуживцам.
Кэйя позволяет себе разок хохотнуть, весело и непринужденно махая рукой на прощание, и в таверне снова становится весело и пьяно.
Некому обращать внимание на такие вещи, и Дилюк, протирая бокал, позволяет себе украдкой усмехнуться.
***
И всё-таки что-то тут было не то.
Кэйя лежит в кровати в своей скромной комнате и смотрит на ночь через открытое окно. Теплый летний ветер приятно холодит кожу. В такие моменты только и хочется, что болтать о всякой всячине, шутить и мечтать о будущем, как тогда, когда он был ещё достаточно юн, чтобы радоваться каждому дню, но уже достаточно взрослым, чтобы растерять все остатки наивности.
Но сегодня Кэйя думает о Люмин.
Они пересекались ещё пару раз после той встречи в таверне Порт Ормоса, но Люмин не стала расспрашивать, а Кэйя не стал интересоваться, запомнила ли она тот разговор.
Перевернулся на другой бок. Есть вещи, даже мысли о которых заставляют чувствовать себя неловко, будто есть кто-то, кто может его подслушать. А все мастер Крепус, который ещё в детстве однажды сказал, что вредничать его сыновья могут сколько угодно, но Анемо Архонт слышит всё, и никакие тайны не останутся нераскрытыми.
Они с Дилюком тогда придумали свой собственный язык и очень гордились собой ещё долгое время, не понимая, однако, почему Аделинда изо всех сил давит смех, когда они пытаются прошмыгнуть в отцовские погреба мимо нее.
Кэйя улыбается забавным воспоминаниям, но есть вещи, которыми он не очень хочет делиться с Анемо Архонтом.
Но вот что интересно: что бы подумал Анемо Архонт, если бы встретил Дайнслейфа так же, как встретил его он?
Изо всех сил Кэйя старался не находить время думать об этом последние месяцы, но это особенно сложно, когда он один, за окном ночь, а на него смотрит только бесконечное небо, усеянное четырехконечными звёздами.
***
Кэйя — человек уважаемый и приличный, так что и на винокурню он приходит в такое время, чтобы Аделинде было неуместно попытаться усадить его за стол и напоить чаем, а Дилюка не было на винокурне, чтобы он мог перекинуться парой слов с Эльзером, спросить, как дела у Таннера, и спокойно вернуться к выполнению своих рабочих обязательств.
Стоит ему переступить порог винокурни в этот прекрасный солнечный день, как его с доброй улыбкой встречает Аделинда.
— Здравствуй, господин Кэйя, — она говорит. — Я как раз заварила чай.
Кэйя улыбается ей, его сердце стучит быстрее, заливая неловким румянцем его щеки, и он понимает, что ни в какие годы не сможет ей отказать.
— Я, правда, не планировал задерживаться, — тепло улыбаясь, говорит Кэйя. Конечно, на Аделинде это не сработает, но он должен успокоить свою совесть тем, что хотя бы попытался.
— Господин Дилюк говорил, что в ближайшее время у рыцарей не планируется больших экспедиций, — лукаво улыбается Аделинда, и этот ее взгляд заставляет чувствовать себя так неловко, словно он совершил какую-то пакость и пытается утаить ее под ее строгим, но добрым взглядом. — Чтобы к нам добраться, все равно надо брать выходной.
В итоге Кэйя пьет чай с Аделиндой, а Эльзер, оказывается, умудрился слечь с болезнью среди лета, так что делами винокурни Дилюк занимается сам.
— Можешь ему и передать документы, — говорит Кэйя, доставая конверт со всеми договорами о поставках, что он заполучил в Сумеру. — В благодарность, так и быть, хватит одной бутылки из его личных запасов.
— Сам и передашь, — говорит Аделинда с вежливой, но теплой улыбкой, прежде чем ее тон меняется на более серьёзный и обнадеженный, что ли. — Он будет рад тебя видеть, Кэйя.
— Даже не сомневаюсь, — бросает Кэйя, и он не хочет звучать нервно, но Архонты, как же он не хочет смотреть ему в глаза прямо сейчас. Думать о неприятных вещах в Мондштадте сложно, и вдвойне сложно делать это под пристальным взором глаз цвета лучшего вина.
Долго, однако, волноваться ему не приходится: закончив работу с корреспонденцией, Дилюк спускается со второго этажа сам. Выглядит он чуть-чуть лучше, чем когда он работает за барной стойкой. В широкой белой рубашке он выглядит не так обречённо и замкнуто, как в своих обычных одеждах, и Кэйя мысленно радуется, что решил заглянуть именно жарким летним днём.
— Благодарю, — он сдержанно говорит Аделинде, присаживаясь за стол и принимая от нее чашку чая, после чего переводит взгляд на Кэйю. — Рад встрече.
Кэйя рассыпается смехом, ставя локти на стол (просто из интереса, захочет ли он поправить его ужасные манеры):
— О Архонты, говоришь так, словно мы не знакомы.
— Как знать, — Дилюк поднимает бровь, мельком глядя на его локти, и после этого повисает неловкая тишина. Кэйя смотрит на Аделинду, мол, вот почему я не люблю оставаться. Она вздыхает и чуть заметно пожимает плечами: ты знаешь, как это работает.
— Как прошла командировка в Сумеру? — в итоге спрашивает она, чтобы немного улучшить ситуацию, и это работает, потому что на лице Кэйи расцветает яркая улыбка.
— Сумеру прекрасно! — он говорит, наклоняясь вперёд. — Люди сговорчивые, выпивка отличная. Дорого все, правда, но это не беда, если знаешь, на что сторговаться.
Кэйя подмигивает, что выглядит странно, но в целом понятно, что командировкой он остался доволен.
— Так ты к нам с хорошими вестями? — тепло улыбается Аделинда, и это должно было звучать обнадеживающе, чтобы как-то помочь перейти к делам, но сердце Кэйи проваливается в пропасть, и именно сейчас Дилюк фиксирует свой взгляд на его лице, словно с ним что-то не так. Тем не менее, он улыбается, с меньшим энтузиазмом, но все равно очаровательно, и, сияя, как этот прекрасный жаркий день, говорит:
— Разумеется.
***
Мастер Крепус был человеком набожным. Не настолько, конечно, как семья Гуннхильдр, но для Кэйи это все равно было испытанием, когда он только привыкал к жизни в новой стране. Он плохо говорил на местном языке и много плакал, а Дилюк нелепо старался его утешить, думая, что он просто никогда не видел ничего похожего на статую Архонта.
В свое время это была большая проблема. Сейчас это кажется глупым, но тогда... Ведь Кэйя не боялся того даже, что его может сдуть ветром и сбросить со скалы, или как там Анемо Архонт наказывает неугодных. Что пугало его на самом деле, настолько, что спать от ужаса он не мог целыми днями, — так это возможность, что злой бог прочтет его мысли и всем все расскажет. Это хуже, чем быть испепеленным на месте, вот как тогда думал маленький Кэйя, прячась по ночам не только под одеяло, но и под подушку, ведь если он не видит и не слышит, то и его никто не будет ни видеть, ни слышать.
Была мысль притвориться заболевшим, но тогда уже все знали о его страхе, так что это бы все равно не сработало, и в день визита к статуе Анемо Архонта Кэйя смотрел в землю, не то боясь чего-то, не то надеясь, что если он не будет смотреть, то не оскорбит его своим взглядом.
В итоге он почувствовал теплый ветер — на дворе тогда стояла весна и готовилась скоро перейти в лето — и, задетый каким-то порывом, осмелился поднять глаза.
Вплоть до этого самого дня он не может забыть то чувство и думает о том, что это должно было что-то значить.
Это было очень неловко — первое время они едва понимали друг друга, и все, что Дилюку оставалось, — это ободряюще класть руку на плечо и повторять, что все будет хорошо и бояться нечего, — но именно это воспоминание проигрывается в голове Кэйи каждый раз, когда он видит статую Барбатоса в Долине Ветров на патрулях.
***
Мондштадцы умеют понимать ветер.
Это удивительное открытие Кэйя совершил, как только начал понимать речь этой страны. Ему ветер был просто ветром, непривычным и абсолютно одинаковым, с какого бы направления он ни дул. Кэйя мог отличить теплый от холодного, и на этом его понимание заканчивалось. Но он слушал, что говорят люди, и они определяли по ветру погоду, настроение Архонта, гадали даже и строили планы согласно тому, что они чувствуют.
Даже с годами такую чувствительность Кэйе выработать не удалось, но он сделал для себя вывод, что каждый общается на своем языке.
В общем, он правда подумал о Дилюке, когда увидел ту лампу на сумерском рынке. На ее свет слеталась всевозможная сумерская мошкара, и выглядела она грубо, но по-своему интересно.
Именно тогда ему в голову пришла мысль.
Светильник, к слову, Дилюк унес к себе в кабинет — не хочет делиться красотой с посетителями и работниками винокурни, очевидно, — и Кэйя снова подумал о совах, которые уносят добычу и прячут от глаз других птиц.
***
— У Вольфендома появились Гончие Разрыва, — небрежно бросает Дилюк, когда Аделинда оставляет их копаться в бумажках, а Кэйя пристально смотрит на мешки под его глазами.
— Думаешь, они едят виноград? — улыбается Кэйя, но Дилюк смотрит на него укоряющим взглядом, и шутка не получается.
— Я проверил все вокруг, но не обнаружил ни следа Ордена Бездны, — говорит Дилюк, и вот это уже Кэйю немного напрягает.
— Но они же вроде... — он начинает, ненадолго задумываясь, как ему это преподнести. — На аномалии сползаются.
— Уверен? — Дилюк отрывает глаза от одного из договоров о поставках пряностей, которые привез Кэйя, и с интересом разглядывает его лицо.
Кэйя пожимает плечами, сухо говоря:
— Это же существа Разрыва, — и больше ничего не добавляет, как будто этого объяснения хватит. Дилюк, однако, на этот раз судьбу не испытывает и не расспрашивает подробнее, только хмыкая себе под нос. Кэйя знает, что это его способ показать, что он услышал.
Каждый общается на своем языке.
На винокурне ничего не меняется из года в год — Кэйя нечасто сюда наведывается, чтобы не хотелось глушить вином ностальгию после этого — стены, и пол, и камин, и мебель остались теми же, что были ещё при их отце. Со страстью Дилюка к разрушению воспоминаний было бы логично, если бы он избавился и от таких напоминаний о прошлом, но, к приятному удивлению Кэйи, все оказалось не настолько плохо.
Наверное, ностальгировать по давно не существующему месту было бы куда больнее.
Даже кресла у камина и шахматы на столе не пропали за все это время, разве что фигуры изредка меняют свое положение. Кэйя давно прочитал все, что привез Дилюку на рассмотрение, так что, поддавшись воспоминаниям, спрашивает:
— Ещё играешь?
Дилюк отвлекается от бумаг и видит, что Кэйя смотрит в сторону шахматного набора. Все тот же, отцовский, такие предметы сложно износить или испортить, он в свое время ещё так гордился, что этот удалось заказать у самой Воли Небес из Ли Юэ.
— Иногда, — он говорит непринужденно и возвращается к изучению документов.
— Бедный Эльзер, — хмыкает Кэйя. — Бедолага наверняка устал проигрывать.
Дилюк немного оттягивает ворот своей широкой рубашки — жара в самом разгаре, и даже он не может полностью ее игнорировать — и говорит равнодушно:
— Однажды я победил Путешественницу.
В этом нет ничего удивительного — Дилюк действительно хорошо играет, а с таким человеком, как Люмин, сложно не захотеть сыграть партейку-другую, но в голове Кэйи все выглядит совершенно иначе. В голове Кэйи только цветок в ее волосах, ее золотой взгляд и Дайнслейф, огромным карающим мечом нависший над его душой.
— Сыграем? — говорит Кэйя, прежде чем думает, зачем он это делает.
Дилюк снова отрывается от бумаг, не раздражённо на этот раз, а с удивлением, что ли. Последний раз они играли в шахматы ещё в юности, ещё до того как...
— Что?
— Сыграем, говорю? — повторяет Кэйя и, хитро ухмыляясь, добавляет: — Ну, знаешь, как в старые добрые.
Эта формулировка заставляет Дилюка напрячься на секунду, после чего он позволяет себе один раз хохотнуть в голос, и сердце Кэйи в очередной раз крошится мелкой стеклянной крошкой, в какую стираются зеркала Девы Фатуи, когда она мертвым телом падает на землю.
— Ты за белых, — он говорит, поднимаясь со своего стула и направляясь к камину, чтобы расставить фигуры. Он, конечно, очень сдержан, но Кэйя все равно видит азартную искру в его глазах и в очередной раз понимает, что это все ещё тот Дилюк, которого он когда-то знал.
С доски приходится сдувать пыль, и пылинки золотом осыпаются в свете солнца, льющемся через окно. Подобная картина всегда напоминает детство, когда время шло так медленно, что подобные детали удавалось замечать.
Их хорошо учили: чтобы понимать, как управлять винокурней, следовало разбираться, как делается вино. Чтобы управлять хорошо, следовало понимать, как сложно сделать вино хорошо.
Кэйя давил виноград и, вернувшись в свою комнату, чтобы привести себя в порядок перед вечерними занятиями чистописанием или чтением, какое-то время просто лежал без сил, пока такие же пылинки крутились в стоячем воздухе, оседая на тяжёлых шторах или падая на изысканные полы.
С Дилюком играть было весело: как только он узнал правила игры, то сразу старался уничтожить все пешки. Потом он, конечно, подрос и научился целиться сразу на короля.
Сейчас Кэйя уже ближе к своим тридцати, и теперь он имеет некое представление о том, как работает Мондштадт, Дилюк и сама жизнь, и поэтому в этой партии он выбирает осторожную тактику. Когда-то он предпочитал играть от обороны, но играть совсем без азарта скучно, так что на этот раз он решает сначала изучить, что будет делать Дилюк.
А выглядит Дилюк красиво. В настолько ярком солнечном свете его волосы сияют, как огонь, а взгляд таких же огненных глаз сосредоточен и суров. Он подбирает волосы — в такую жару его грива не даст ему покоя — но видно, что дома он время от времени позволяет себе дать слабину.
Он устал. Конечно, Кэйя видит, что он устал. Все не так плохо, как это было все те годы назад, когда Дилюк покинул Мондштадт, сухо отвечая на каждую попытку достучаться до его злой и израненной души. Но даже так — даже так он смотрит на него и не понимает, где он сможет найти в себе силы сломать его ещё раз.
Это не жалость. Жалость — это когда Анемо Архонт слышит все твои мысли и не наказывает, терпеливо ожидая, пока ты поплатишься за них сам. Кэйя смотрит на доску и не может сдержать улыбку. Теперь Дилюк пытается сделать так, чтобы его противник не имел путей отступления.
— Интересная тактика, — Кэйя говорит, хмыкая и продолжая игру, сосредотачивая свои силы на защите короля. — Подстать герою, действующему в тенях.
На этот раз хмыкает Дилюк: подобные люди, даже отступая, не дадут противнику себя уничтожить.
— Джинн мне рассказывала о ваших методах ведения боя, сэр Кэйя, — говорит он, хитро глядя на Кэйю в ответ.
Это правда. Конечно, это правда, что Кэйя любит дать противнику почувствовать вкус победы, прежде чем уничтожить его бесповоротно. Кто может судить его за это? Победа слаще, если были ставки, но, может, он просто слишком много времени проводит за карточной игрой в таверне.
Крио стихия беспощадна: нет ей дела до людских желаний, и ни одно воспоминание не покинет ледяную темницу, что появляется вместе с Глазом Бога.
Первые дни ведь было больнее всего.
Ожоги жгло невыносимо, и только Джинн тогда оказалась рядом, чтобы помочь Кэйе, когда он приполз к ней, что израненный зверь.
Кэйя писал письма в те дни, и на многих из них до сих пор остались следы растаявших снежинок, которые появлялись без его желания.
Дилюк тогда злился, и чтобы не совершать непоправимых ошибок, поспешил покинуть Мондштадт в поисках Фатуи, Бездны и самой судьбы, отобравшей у него то, чем он дорожил больше всего на свете. Не отцом даже, как Кэйя понял с годами, — ушедшей жизнью.
— Похоже, ты победил, — нежно улыбается Кэйя, ставя локти на стол и наклоняясь вперёд — конечно, вызов, им все детство запрещали ставить локти на стол. — Преклоняюсь перед вашим мастерством, мастер Дилюк.
— Партия ещё не закончена, — немного удивлённо, но спокойно замечает Дилюк.
— Мне не победить из такого положения, — беззаботно замечает Кэйя, поднимаясь с кресла и забирая свою меховую накидку. — Цугцванг.
Дилюк не согласен, он как никто знает, что это не означает мат, он сам не раз использовал подобное положение для победы. Даже если любое действие приведет к потере, это далеко не обязательно значит проигрыш. Тем не менее, на продолжении он не настаивает и, несколько взволнованно поднявшись со своего кресла, спрашивает, громко, отчётливо. Спокойно, но Кэйя словно снова чувствует его руку на своей спине.
— В чем дело, Кэйя? — говорит он, и Кэйя только качает головой.
Больше он ничего не говорит и мысленно чертыхается всю дорогу домой. Ускоренный стук его сердца не успокаивается до поздней ночи, пока он не падает без сил с бутылкой вина на свою кровать.
Заснув, он беспокойно ворочается всю ночь, и ему снится пустыня, мертвая, обезлюдевшая, а над небом зияет черная пропасть.