Эрвин повернулся, услышав смех невдалеке. В редком скоплении людей не сложно было уловить высокую нескладную фигуру светящейся Браус. Он бы узнал её и в тесной толпе. Девочки с солнцем вместо сердца не забываются.
На губах треснула усмешка. Командиры должны быть беспристрастны. Не провожать хрупкие удаляющиеся фигуры солнечных девочек печальным взглядом, не искать их среди сотен других, не желать им жизни.
Некогда им. За стеной заждались титаны, а такие, как она всегда умирают первыми. Неуклюже спотыкаясь о невидимые камни прямо в прожорливые пасти.
Такие, как она, прижимая ладонью окровавленную культю, по-дурацки глупо шутят о том, что две руки слишком много для одного человека, а с титанами и поделиться не жалко.
Такие, как она плачут навзрыд, стоя у могильных плит товарищей, от которых и осталось-то немного.
Он отвернулся. Некогда ему. Мир распадается по кусочкам, как огромный паззл, а взрослые мужчины должны защищать невинных детей. Ему тридцать пять и он сыт по горло смертями.
Браус оборачивается, чувствуя на себе внимательный взгляд. Показалось. Где-то вдали командир придумывает сверхумные планы. Она улыбается. Такие, как он живут, чтобы спасать медленно разлагающееся человечество.
Идеально ровная спина неестественно сгорблена. У самых висков вот-вот проступит седина. В его глазах всё бремя разрушающегося мира. В его улыбке непоколебимая уверенность. С такими улыбками врачи убеждают самых безнадёжных больных, вручая им лучики надежды. Преступно не верить таким улыбкам. Даже если умирать завтра. Даже если сейчас.
Она уверена, такой, как он протащит до последнего надежду в победу, разобьёт всех титанов, соорудив знамя на самой высокой точке стены.
Такие, как он не имеют права погибнуть.
Саша бросает взгляд на Конни и невольно улыбается. Он строит рожицы и изображает беззаботность. Их кровати пустеют с каждым днём, а он и не дрогнет.
С ним не страшно пролетать мимо клацающих пастей гигантов, не грациозно приземляясь, обдирать колени. Смеяться до коликов в животе, удирая от гигантских лапищ титанов. Делать всё, будто это чертова игра. И тобой не перекусят во время антракта.
Саша знает, Эрвин Смит тот, кто спасёт человечество, перевернёт весь мир вверх ногами, но добьётся своей цели.
Саша знает, Конни не спасёт человечество, не сделает выворачивающих наизнанку открытий. Конни просто будет рядом, он защитит от гигантской лапы, накроет от удара, будет дико хохотать, когда всё предрешено и никогда не отпустит.
Саша знает, такие, как Эрвин Смит живут после смерти в памяти, такие, как она и Конни только сейчас, в сердцах.
Конни наблюдает за скользящим взглядом Браус, которая, как ему кажется, с восхищением и трепетом взирает на вечно серьёзное лицо командира. Ему не нравится, что эта каменная глыба крадёт у него солнечные улыбки, поэтому просто продолжает дурачиться, перетягивая внимание на себя, как глупый ребёнок. Когда так остро стоит вероятность не проснуться завтра, не жалко строить из себя клоуна.
Через пару часов поход за стену. Конни уже не страшно. Ко всему привыкаешь. К уродливым рожам кровожадных тварей тоже, к смердящему запаху смерти, к вони разлагающейся плоти, к нечеловеческим крикам боли.
Не привыкаешь только к страху, когда приземляясь на влажную от дождя землю, невозможно найти улыбающийся силуэт вечно жующей напарницы. Ему бы всё на свете пережить, лишь бы всегда видеть её улыбку, смотреть, как счастливо она впивается зубами в чёрствую булку хлеба. Жива. И это значит больше... Нет, это всё для него значит.
На этой убогой, умирающей планете он не нашёл другого смысла жизни.