— Маги-иллюзионисты — эксперты в похищении сердец! — однажды сказала какая-то женщина, на что в ответ Лини скромно улыбается из-за непонимания, как на такое реагировать.
Ведь с одной стороны его работа никогда не оставляет зрителей равнодушными, заставляя рукоплескать задолго до того, как занавес изящно опустится, сообщая, что шоу окончено, а с другой — ни для кого не секрет, что всё происходящее на сцене не магия, а чистой воды ловкость рук и неожиданность, из-за которой он кажется окутанным ореолом тайны, не поддающейся разгадке. С чем, впрочем, поспорить трудно, так как в то время, как обычным фокусникам достаточно иметь в запасе пару интересных трюков, чтобы сделать себе имя и не знать нужды и забот, Лини не переставал совершенствоваться, почему каждое следующее представление совершенно не похоже на предыдущие даже по тем рассказам, которыми доводилось делиться со зрителями для того, чтобы улучшить атмосферу грядущего «волшебства», состоящего из переплетения правды и лжи. Настолько, что сам иллюзионист стал их неотъемлемой частью, продолжая умело балансировать между образами приветливого добряка и таинственного мага в цилиндре и чёрной накидке с красной лентой, доставшейся от «Отца».
Именно она сказала, что людям иногда нужно давать отдохнуть от реальности, однако, не упомянув о том, что есть и обратная сторона в виде громоздящихся друг на друга секретов, в конце концов превратившихся в стремящуюся вверх башню, стоя на верхушке которой Лини понимал, что пути назад больше нет. И не только потому, что всё, что он делал ради «Отца», требовало от него постоянной лжи, но и потому, что обман служил защитой от неприятностей для других, даже не представляющих, чего стоит жить вот так, не имея фактической возможности продемонстрировать настоящего себя, а не блистающего в свете софитов «великого иллюзиониста Лини» с бледной кожей, короткими пепельно-светлыми волосами, заплетёнными в косу, и расположившейся на правой щеке слезе.
Конечно же, не настоящей... нарисованной, ведь он не мог жаловаться другим, сколько бы не начинал сомневаться в том, кем является на самом деле и правильно ли всё то, что происходит изо дня в день, пока вершина башни не уменьшалась, а внизу простирался смертельный туман, куда Лини был готов нырнуть. И не важно, что произойдёт после — главное избавиться от преследуемого одиночества, внезапно начавшего сходить на нет при появлении Путешественницы, о которой слагали легенды множество бардов и чужестранцев, только и дело описывающих светловолосую девушку в белом платье без рукавов, как самого сильного и храброго человека в Тайвате. Ведь не каждый, у кого нет Глаза Бога, осмелится участвовать в том, что пережила Люмин, нашедшая во встретившемся иллюзионисте что-то родное.
Что именно — понять оказалось сложно, а потом и вовсе неважно, на мысли о чём себя так же поймал и Лини, чувствующий, как при встрече с золотой парой глаз его душа поёт, больше не переживая о той горе лжи и притворства, что раньше всегда мучали, как во сне, так и наяву, не давая проявить истинной обходительности и даже романтичности, способной помочь похитить чьё-то сердце, как во время шоу, так и во время суда. Самого настоящего, жестокого, похожего на представление, где Люмин выступала на стороне иллюзиониста, чтобы доказать его невиновность в несчастном случае, но... в конце концов получить весомый удар под дых:
— Вы с Линетт выросли в Доме очага, верно?
— Причём здесь это? — моментально отпарировал иллюзионист, мельком переглянувшись с сестрой, что практически никак не участвовала в процессе, смотря лишь куда-то в пол. — Наш с Линетт статус не имеет отношения к тому, что случилось.
— Ах, господин Лини, ваша главная задача — доказать свою невиновность, так что сейчас не время для секретов, — Фурина, выступающая на стороне обвинения, ухмыляется, смотря на то, как меняется лицо Путешественницы.
— Почему... ты не сказал? — Люмин зашептала так тихо, насколько это можно, тем самым спрятав дрожь от осознания того, что человек, к которому за пару дней она успела проникнуться чувствами, оказался чёртовым Фатуи, одно упоминание которых вывести из себя, если вспоминать нападение Чайлда, Скарамуччи и многих других предвестников, оставивших не один шрам на белоснежной коже.
— Прости, — иллюзионист говорит так же тихо, сводя на переносице брови и поджимая губы без какого-либо притворства, казалось бы, ставшего неотъемлемой частью его повседневного образа. — Я... я не хотел тебе лгать, просто решил скрыть некоторые факты, чтобы...
— Чтобы что? Воспользоваться сейчас мной ради очищении имени? — на этот раз она чуть повысила голос, а, когда Лини хотел сократить между ними расстояние, сделала шаг назад, рефлекторно опустив руку к рукояти лежащего в ножках кинжала.
— Люмин, мы с Линетт не виновны. По крайней мере, в этом преступлении, и да, мы соврали тебе о том, кем являемся на самом деле, но, — Лини обессиленно опустил голову вниз, невзирая на шум, доносящийся из зала, где ошарашенные «представлением» люди пытаются понять, какой сюжетный поворот будет дальше, — поверь, если бы я хотел причинить тебе вред, то не стал бы просить о помощи. Никогда.
— Это правда, — неожиданно вступила в разговор Линетт, однако так и продолжил смотреть куда-то в пол из-за чувства стыда перед Путешественницей, которая оказала небольшое влияние и на неё — тихую и незримую для остальных ассистентку главного иллюзиониста. — Фатуи — огромная организация, а значит, все предвестники разные, и цели их тоже разнятся.
— Да! — подхватил близнец, не обратив внимание на то, как верховный судья нахмурился от такого возгласа. — И я уверен, что мы с тобой стоим по одну сторону фронта, когда речь идёт о спасении людей и страны!
— Господин Лини, вы как-то слишком долго шепчетесь! А, как известно, больше двух — говорят вслух, — Гидро Архонт снова усмехается, еле сдерживаясь от того, чтобы запрыгать на месте при виде того, как по ту сторону стойки вовсю начинается ссора, исход которой очевиден.
Для Люмин уж точно.
Хотя за всё время пребывания в Тайвате стоило запомнить, что всегда пытаться видеть в людях хорошее и доверять кому-то нет смысла — всё равно рано или поздно предадут, оставив на душе и теле тяжёлые раны. Вроде тех, что сейчас расцветали на её сердце, едва не отданным в облачённые чёрно-белыми перчатками руки, что и правда никогда не причинили бы вреда. Хотя бы потому, что впервые за долгое время Лини почувствовал себя таким живым, воодушевлённом и... влюблённым в девушку, которая подарила надежду найти настоящего себя и навсегда уйдёт, как только приговор окажется оглашён.