Его знобило.

      Рюноске с самого начала знал, что плохой была идея идти на задание будучи уже простуженным, но страх разозлить Дазая и сильное желание в кои то веки угодить ему оказались сильнее. Миссия и правда прошла без сучка и задоринки, и он даже не потерял никого из вверенных ему людей, что само по себе было поводом для внутренней гордости. Но учитель пока не сказал ни слова, поэтому радоваться особо Рюноске не спешил. Да и сил на это попросту не было.

      Пушистое одеяло, что сестра с первой зарплаты притащила в их скромную квартирку, приятно согревало тело, но малейшее движение, открывающее воздуху путь к коже, отзывалось сильнейшим холодом и трясучкой. Он даже чай себе нормально заварить не мог потому что пальцы будто задеревенели и отказывались слушаться.

      А ещё вопреки жуткому холоду у него горело лицо.

      Щёки, уши, лоб и шея — всё было словно огнём охвачено. Влажная тряпка, которой он упорно пытался сбить жар, помогала мало и лишь на первые пару минут, а дальше всё возвращалось с новой силой. Рюноске в очередной раз выкашлялся, чувствуя, что скоро расстанется с внутренними органами, и пожелал чтобы рядом была Гин. Она бы быстро сориентировалась и купила в аптеке какое-нибудь лекарство, и ему стало бы значительно лучше. Но Гин была на задании в другом городе и вернуться должна была хорошо если через пару дней, поэтому оставалось заботиться о себе самому. Это было несколько непривычно и потому напрягало, ведь в трущобах они никогда не расставались и выхаживали друг друга, если один из них слегал с температурой. Что-то делать самому, когда сознание с переменным успехом то уплывало, то возвращалось было… затруднительно. Но не то чтобы Рюноске было кого попросить о помощи — в конце концов он оказался в мафии, а не в детском саду, как часто любил повторять Дазай, а в таких организациях каждый сам за себя. Выживает сильнейший, а слабые им не нужны — это Дазай тоже вбил в него (буквально) ещё в самые первые дни после принятия.

      Поэтому ему оставалось только верить в силы своего иммунитета и молиться, чтобы пик лихорадки поскорее прошёл.

      Когда тело перестанет напоминать желе, а в глазах появится подобие ясности он сможет собрать конечности в кучу и попытаться дойти до аптеки — без лекарств тут явно не обойдется. Жаль, врача на дом не вызовешь — ни к одной поликлинике он не был привязан, а медики организации занимались преимущественно ранениями и до дурацкой простуды у какого-то семнадцатилетки им вряд ли было бы дело.

      Рюноске медленно процедил чай через ситечко, расплескав половину целебного напитка по столешнице, дрожащими руками обхватил чашку и поднёс ко рту. Первый глоток смочил пересохшее, шершавое горло, на миг облегчая боль, второй дал замерзающему телу немного тепла. Фарфор приятно согревал пальцы, почти обжигая кожу, но выбирая между холодом и жаром Рюноске выбрал последнее. Стало чуточку комфортнее.

      Ему нужно было прилечь. В идеале — постараться поспать, ведь сон исцеляет.

      Тяжёлая мелодия разорвала приятную дымку тишины, и Рюноске почти бегом бросился в комнату: судя по рингтону, звонил Дазай, а заставлять его ждать было бы худшей из всех идей. Он не посмотрит, что у Рюноске туман перед глазами и так вломит, что температура станет меньшей из всех забот.

      — Дазай-сан?

      Даже для него его голос прозвучал слишком тихо и хрипло, а ведь он напрягал связки как мог, чтобы звучать естественно. Впрочем, никакого выговора не последовало, из чего Рюноске сделал вывод, что всё в порядке. Выдохнуть захотелось от облегчения. Но это потом, когда разговор успешно завершится и Дазай не сможет услышать его жалких звуков.

      — Отчёт мне нужен к…

      Приступ сильного кашля застал врасплох, не дав дослушать приказ, и, изо всех сил сражаясь с ним, Рюноске экстренно соображал как спросить. Его учитель не терпел «повторять по сто раз», а любые переспросы вели именно к этому. И не важно было, по какой причине он осмеливался говорить — всё равно всё заканчивалось презрительным взглядом и намёками на его тугодумство. Это уничтожало морально.

      — Дазай-сан, когда… — организм явно не желал сотрудничать и решил конкретно так его подставить, потому что только смолкший кашель начался вновь. Рюноске просто не мог прекратить это, как бы сильно не зажимал рот и не напрягал горло. Но он должен был узнать. — Когда нужен отчёт?

      Он действительно начал думать, что задохнётся. Вообще вопрос изначально был плохой идеей, так как после попыток подавить кашель у него начало болеть в груди и голова взорвалась болью. Это уже не говоря о том, что ответа он всё равно не понял — мозг был слишком занят задачей выкашлять внутренности чтобы сосредоточиться на голосе в телефоне.

      Это был провал.

      Дазай говорил что-то ещё, но разобрать слова было невозможно. Зрение начало размываться, ноги подкашиваться. Рюноске приложил тыльную сторону ладони ко лбу, пытаясь понять, насколько усилилась лихорадка, но жара не почувствовал. Значит, это просто его волнение? Раз так, нужно было успокоиться и постараться думать логически, пусть учитель и говорил, что логика и Рюноске вещи несовместимые. Отчёт. Точно. Дазай говорил про отчёт. Отчёт о миссии. Насколько Рюноске помнил, их они всегда сдавали вечером, а то и утром следующего дня, так что время у него ещё было. Но ведь он прослушал приказ своего учителя, и тот вполне мог в отместку перенести сроки на ближайшее время. Тогда это было бы проблемой. Он не был уверен, что в текущем состоянии сможет написать хоть что-то внятное или что-то написать вообще.

      Телефон легонько завибрировал, и, переведя мутный взгляд на дисплей, Рюноске различил заставку вместо активного разговора. Дазай положил трубку. Просто чудесно, он, наверное, разозлился, что он только и делал что кашлял да хрипел в трубку и решил не слушать этот кошмар и дальше. Тогда, скорее всего, ему действительно лучше сесть за отчёт как можно скорее, попутно проглотив пару таблеток валидола чтобы добраться до Штаб-квартиры. Или валидол в его случае не поможет? Он совершенно не разбирался в этих лекарствах и в который раз пожелал, чтобы рядом была сестра. Конечно, он мог позвонить и спросить её, но тогда бы она разволновалась и сосредоточилась не на задании и собственной безопасности, а на том как скорее вернуться домой. Это могло выйти боком им обоим.

      Так что оставалась только аптека.

      Но сначала отчёт.

      Помассировав бьющие отбойными молоточками виски и поправив на плечах одеяло, Рюноске решительно — насколько позволяли подгибающиеся ноги — направился в гостиную, где у них стоял небольшой столик на котором он по обыкновению и писал свои отчёты. Бумага и ручки были там же. Кашель то приходил, то вновь переставал, давая кроме блаженной внутренней передышки ещё и возможность попытаться сообразить, что он вообще должен написать (мысли упорно расползались), но пальцы дрожали, а по лицу и шее обильно стекал и отвлекал пот, что делало задачу максимально трудной. Да и дышать становилось всё тяжелее. Не только из-за закладывающего носа, но и из-за спёртости воздуха. Но открывать окно Рюноске опасался — если протянет, станет только хуже.

      Перед глазами всё расплывалось, жутко болела голова.

      Предполагаемый отчёт напоминал детские прописи со скачущими влево-вправо линиями иероглифов и обилием зачеркиваний, что заметил даже его плохо работающий мозг. Рюноске некоторое время тупо пялился на лист, пытаясь понять, как его усилия обернулись такой катастрофой и что он скажет Дазаю в оправдание. Понимание… Не приходило. Казалось, соображать он стал только хуже, потому что вообще начал терять суть того, что хотел и должен был написать.

      Нужно было отдохнуть.

      Пятнадцати минут наверняка было бы достаточно, чтобы хоть немного привести мозги в подобие порядка и поднабраться сил. Рюноске положил гудящую голову на стол, покрепче сжал пальцами ручку — как напоминание не спать, а только отдохнуть — и закрыл глаза.

***

      Он проснулся от того что кто-то мягко, но настойчиво дёргал его за плечо. Голова уже болела не так сильно, но всё равно понадобилось приложить усилие, чтобы открыть глаза. Комната встретила полумраком, разгоняемым лишь светом ночника на прикроватной тумбочке, лёгкие вдохнули прохладный свежий воздух. Первой мыслью было, что вернулась Гин.

      — Открывай рот, — нет, это явно была не сестра. Нависший над ним силуэт был крупнее и скорее мужской, а голос поразительно походил на голос Дазая, но его учитель уж точно не стал бы столь бессмысленно тратить своё время. Кто же?.. Находясь в некой прострации, Рюноске помедлил, но всё же сделал как ему приказали, и в тот же миг в рот ему сунули ложку с чем-то горьким. — Глотай.

      Приказ прозвучал очень строго, и выплюнуть мерзкую жидкость он не рискнул. В следующий миг в руки сунули, но полностью не отпустили тёплую кружку.

      — А теперь запей.

      Послушно поднося ослабшими руками посудину к губам, Рюноске попытался незаметно рассмотреть своего… Эм… Доктора? И чуть не подскочил на месте, поняв, что слух не подвёл и рядом с ним действительно был его учитель. Сердце заколотилось как если бы он сдавал кросс на сто метров, спину и ладони залил холодный пот, а в горле резко встал ком, не позволяя полноценно вдохнуть.

      — Э-ей, дыши, это всего лишь я, а не какое-то привидение.

      Легче было сказать чем сделать, но, когда Дазай что-то говорил, это всегда являлось приказом вне зависимости от формулировки и тона. Поэтому Рюноске отчаянно втянул ртом воздух и так же отчаянно выдохнул, пытаясь выровнять дыхание. Спустя несколько повторов начало получаться. Постепенно он пришёл в норму, но страх никуда не делся. Потому что в памяти тотчас всплыл их последний разговор, или, вернее, его попытка, и понимание, что отчёт он так и не осилил. К глазам едва не подступили слёзы: он ведь так старался не заснуть и успеть всё сделать… Он был совершенно ни на что не годен. В поле зрения мелькнула обмотанная бинтами рука, и Рюноске инстинктивно зажмурился, вжался спиной в подушку в ожидании удара.

      Чужая ладонь мягко опустилась ему на лоб.

      Что?

      От неожиданности он даже осмелился поднять глаза на своего учителя, слегка приоткрыв рот. Дазай выглядел сосредоточенным и чему-то сильно хмурился. А потом он убрал руку со лба Рюноске и скрылся в соседней комнате, чем-то там зашуршав. Вернулся уже с градусником в одной руке и стопкой каких-то салфеток в другой. Рюноске моргнул, понимая, что ничего не понимает. Если бы минутой раньше ему не сунули ложку с какой-то микстурой и не напоили тёплой водой, он бы решил, что простуда переросла в полноценную болезнь и у него начались глюки. Потому что всё это было настолько не похоже на его учителя…

      — На, поставь.

      Дазай протянул ему градусник, отвлекая от поиска понимания всего происходящего, и Рюноске машинально зажал тот подмышкой. Учитель же выудил из кармана мобильник и принялся крутить им в руках, то включая экран, то возвращая режим блокировки. Рюноске не видел в оном действии какого бы то ни было смысла, но спрашивать или, тем более, как-то комментировать не решался: у его учителя свои причуды, и иногда лучше о них не знать. Градусник противно запищал, сообщая о завершении измерения температуры, и, прежде чем Рюноске успел вникнуть в отобразившиеся цифры, Дазай уже держал тот в руках, попутно кому-то звоня.

      — Короче, она снова растёт, — безо всякого «здравствуйте» или «добрый вечер» сразу заявил тот невидимому собеседнику, — тридцать девять и одна, но, судя по его виду, это не предел.

      Ладонь учителя снова легла ему на лоб, и Рюноске затаил дыхание. Всё это было настолько сюрреалистично, что не было уверенности, что это не сон. Хотя, если его температура была такой как озвучил Дазай, он бы не удивился, будь всё происходящее с момента пробуждения лишь плодом его больной фантазии: в конце концов он всегда хотел хоть капельку внимания и заботы со стороны этого человека…

      — Ага, понял… — Дазай отложил градусник на прикроватную тумбочку, и только тогда до Рюноске дошло, что отдохнуть, прежде чем сосредоточиться на отчёте, он решил за столом. Он совершенно не помнил, чтобы вставал и ложился в кровать. Гин была на задании, да и вряд ли бы она смогла перетащить его, а это значило… Значило… Рюноске едва не хлопнул себя ладонями по щекам в попытке пронать навязчивую мысль. Потому что его учитель никогда и ни за что бы не стал делать что-то подобное. Уж точно не для него. Возможно, Чуя-сан заходил (по каким-то причинам напарник Дазая довольно благосклонно относился к нему, разрешал обращаться к себе без официоза и порой забегал проведать после тяжёлых тренировок или миссий), а потом сообщил Дазаю, но… Дверь же была закрыта. А может, он просто забыл, как открывал ему? Да, наверное, так и было. Это было единственное разумное объяснение.

И всё же Рюноске хотел убедиться, потому что если всё так, ему нужно будет как-то отблагодарить старшего коллегу. Собравшись с духом, он рискнул посмотреть на учителя:

      — Чуя-сан позвонил вам?

      Вместо ответа Дазай разорвал принесённые салфетки и с хмурым видом прилепил одну из Рюноске на лоб. Пылающее лицо окутала блаженная прохлада, и спустя несколько минут недоумения Рюноске сообразил, что ему поставили холодный компресс. Ой. Неужели всё было настолько плохо? Выворачивающий наизнанку приступ кашля не позволил развить мысль, и, закончив, Рюноске вытер глаза — его внутренностями словно в футбол поиграли и выбросили. Как же всё болело. Но хоть крови в это раз не было — уже хорошо.

      — Никто мне не звонил, — Дазай подошёл к окну, повернул ручку и открыл его нараспашку. Прохладный ветерок ворвался в комнату, выгоняя спёртый воздух, и Рюноске на всякий случай по уши завернулся в тёплое одеяло. Может у него и была высокая температура, но жарко ему точно не было. Учитель как-то странно посмотрел на него, прежде чем продолжил: — я зашёл за отчётом и нашёл тебя без сознания за столом. Мне пришлось нести тебя в кровать, так что будешь должен.

      — Простите, — тихо прохрипел Рюноске, сам толком не зная, за что извиняется больше: за то что учителю пришлось возиться с ним или за ненаписанный отчёт. Как ни крути, и то, и то было почти катастрофой.

      Дазай ничего не ответил, только с явным сожалением на лице закрыл окно, завершая проветривание.

      — Босс дал тебе неделю больничного, так что тренировки отменяются, а с отчётом разберёшься, когда сможешь нормально соображать. На, выпей, не то вновь свалишься без чувств.

      Рюноске осторожно принял из рук учителя термос, отхлебнул глоток и скривился от жутко кислого вкуса.

      — До дна, — прокомментировал Дазай, и от его ледяного тона умерли все крутящиеся на языке робкие возражения.

      Рюноске пил медленно не только из-за общей слабости, но и потому что морс был довольно горячий, а обжечь язык и горло не хотелось. С каждым глотком по телу разливалось желанное тепло, в какой-то момент стало жарко и он почувствовал как по вискам, груди и спине стекают капельки пота. Логичным казалось убрать одеяло, но учитель перехватил его руки с грозным: «куда?» и вернул всё как было, почти запеленав его. Рюноске тяжело задышал. Противное ощущение мокроты и липкости по всему телу с каждой минутой лишь нарастало, и даже страх получить от Дазая стал казаться пустяковым по сравнению с желанием стянуть с себя всё и вымыться. Видимо, его мысли слишком хорошо отразились на лице, потому что учитель тяжело вздохнул, поправил сползшее с плеч одеяло и наконец соизволил объяснить:

      — Ты должен пить как можно больше тёплой жидкости и хорошо пропотеть, чтобы инфекция вышла и температура упала. Я бы позвал нормальных врачей, но они пока заняты более тяжёлыми случаями, так что придётся следовать рекомендациям Мори-сана. Одежду сменишь, когда допьёшь термос, иначе твоих маек попросту не хватит.

      Рюноске во все глаза пялился на такого не похожего на самого себя Дазая и думал, что ему всё это определённо снится. Может и жутко уставший, но учитель никогда не говорил с ним так спокойно и… человечно. Так что либо сон, либо Дазай тоже был не особо здоров. За размышлениями он не заметил как допил всё что было в термосе и вернулся в реальность, когда ему в лицо прилетел ком одежды. Учитель молча удалился в другую комнату, бросив ему, чтобы сразу ложился спать, оставляя Рюноске в полном внутреннем раздрае.

      Он решительно не понимал, что происходит. Но был совсем не против такого поворота событий.

      Насквозь промокшая майка, которую он был уверен, что сегодня не надевал — что наводило на мысли, что его переодели, пока он был в отключке, но это было бы уж совсем странно, так что он решил не думать об этом — покинула его тело, сменившись мягкой сухой футболкой; прилипшие к ногам штаны заменили свободные спортивки. Сил особо не было, поэтому Рюноске кое-как развесил одежду на спинке откуда-то взявшегося стула и, завернувшись в одеяло, последовал приказу Дазая и закрыл глаза.

      Веки будто свинцом налились.

      Проваливаясь в сон, он успел подумать, что разберётся во всём позже, когда сознание не будет размываться и вернётся способность мыслить здраво.