Ацуши всегда так нравились особо сильные морозы. Когда снег валил не переставая, а ветер вперемешку с льдинками хлестал по лицу. Может внутри него в такие моменты говорил белый тигр, что так любил кувыркаться и прятаться в снеге, а потом неожиданно выпрыгивать и валить своего парня.

Но не меньше он любил сидеть дома с Рюноске под тёплым котацу и согреваться чашкой любимого какао, которое так восхитительно умеет готовить брюнет. Большие свитера, тяжёлые одеяла и руки любимого человека – идеальный список, с которым можно пережить даже самую долгую и жестокую зиму. То, что так умиротворяет блондина и дарит ощущение спокойствия.

– Кажется, ещё немного и меня окончательно разморит, – с довольной улыбкой жалуется Накаджима, прикрывая глаза. Так тепло, что он вот-вот уснёт. Акутагава коротко улыбается и протягивает руку, переплетая их пальцы. Неудивительно, что тот чувствует себя таким уставшим, всё-таки полчаса назад они ещё кувыркались в снегу, делая снежных ангелов. Хоть брюнет и не очень любит зиму из-за постоянного ощущения тоски и одиночества, но рядом с Ацуши это чувство притуплялось, а любовь и вовсе занимала всё место в груди.

– Ты можешь лечь спать, а я приготовлю глазурь для имбирного печенья, – большой палец поглаживает всю ладонь блондина, а Рюноске лишь продолжает нежно смотреть на него, допивая свой какао. Вот только не тут-то было. Накаджима тут же поднимает голову и подскакивает на месте, как только слышит заветное слово.

– Глазурь? И ты, правда, хотел заняться этим без меня? Ты предатель, Рюноске! – возмущается Ацуши, подтирая слюну, которая выступила при мысли о любимой сладости. Шутливый удар по столу кулаком, и небольшая пирамида из мандаринок рушится.

– А если не поднимешь свой тигриный зад, то я ещё и съем её без тебя, – дразнит того Акутагава, показывая язык.

– Довольно грубо для человека в свитере с оленями. Тем более, что это твоя задница будет в опасности этой ночью, – короткий шлепок по названному месту, и уже блондин жмётся к стене, чтобы не получить мгновенную кару.

– Ты!

– Ах-ха, хаха, боже, Рюноске, только не щекотка! Прошу, пощади!