На часах четыре пятнадцать. Стрелки застыли до того, как Лу Гуан вышел на станции. Пристроившись на краю ближайшей скамейки, он пытался завести их по меньшей мере три раза, только ничего не менялось, цифры оставались неизменны. Кожаный, покоцанный ремешок часов выглядел устаревшим, но хранил память о важном для него человеке. Человеке, что не имел ни имени, ни лица, ни голоса. Сердце сберегло воспоминание, которое отрицал разум. Это было похоже на ошибку системы, ведь стоило Лу Гуану представить его силуэт, мысли приходили в беспорядок и рассеивались на десятки незначительных, вынутых из недр сознания осколков.
Нежные руки, с заботой сжимающие в объятиях. Равнодушие пустых стен в комнате, наполненной разорванными фотоснимками. Заразительный смех возле уха, заставляющий прятать в ладони улыбку. Украденное под стальными пальцами дыхание и невозможность под невесомой тяжестью сдвинуться. Доверительный, неразборчивый шепот в ночи, заменяющий колыбель и снотворное. Горсть таблеток, рассыпавшихся из-за тремора в черное жерло слива. Тепло в каждом прикосновении друг к другу. Поцелуй в холодные, мертвые губы.
Он ненавидел эти воспоминания. И каждое из них он любил, вот только не знал почему.
Табло, оповещающее о прибытие поезда, погасло, и люди тоже больше не приходили. Привычный беспрерывный гул метро стих. И хотя Лу Гуан оставался один, он ощущал едва заметное присутствие других. Время от времени раздавались тяжелые вздохи, шелестела одежда, и звук колес чемоданов проносился мимо, едва не проезжая по чистым кроссовкам Лу. Может быть, слуховые галлюцинации были всего лишь плодом его воображения или еще одной деталью недостающего паззла под названием «прошлое». Время шло, — замершие часы говорили об обратном, — но единственное, что помнил о себе Лу Гуан — имя и то, что он потерял нечто важное. Ответ крылся в хаосе его мыслей, который никак не получалось собрать воедино. В них просто не доставало кусочка.
Когда Лу поднялся со скамьи, решив перейти на другую станцию, что-то ощутимо стукнуло его по груди. Он не сразу обнаружил прочное, серебряное кольцо, едва заметным грузом повисшее на шее. Простое, лишенное лоска, но по-своему изящное оно передавало характер человека его дарившего. Уголки губ Лу Гуана невольно дрогнули. Тепло обожгло грудную клетку. Присмотревшись, он обнаружил на обратной стороне гравировку.
«Ни времени, ни границ. Я всегда смогу найти тебя снова».
Кто бы ни придумал это, он был дураком, но Лу все равно улыбнулся. Он был уверен, что кольцо по размеру идеально подходит для его безымянного пальца.
Проходя мимо безликих мраморных стен, Лу Гуан чувствовал себя неуютно. Было что-то неестественное в холодном ли свете ламп, в необъятности ли помещения. Прежде ему не приходилось бывать на этой станции. Он даже названия ее не знал. Указатели отсутствовали.
Путь до эскалатора занял больше времени, чем Лу рассчитывал. Казалось, он шел часами в попытке к нему приблизиться. И, добравшись, испытал разочарование. Лестничное полотно, убегающее ввысь, казалось, не имело ни конца ни края, но что печальнее — оно не работало. Если Лу Гуан хотел подняться, то должен был преодолеть этот путь самостоятельно, потратив бесчисленное количество минут. Ничего не менялось здесь уже довольно долго, и Гуану некуда было спешить. Вздохнув, он решил подняться в надежде увидеть что-то новое.
На середине подъема — или Лу только показалось, что он успел осилить половину — позади раздался шелест неразборчивых голосов и топот ног. Гуан остановился, в смятении решая, не вернуться ли назад, но быстро отбросил всякое сомнение. Пройдя так много, поворачивать обратно было бы ошибкой. Он даже не успел устать, пусть и преодолел расстояние достаточное, чтобы перестать видеть происходящее внизу.
Чем выше Лу поднимался, тем светлее становилось вокруг. Как если бы кто-то включил лампочку на максимум и поднес к лицу, заставив зажмуриться. Глаза неприятно жгло, и вскоре Лу Гуан уже не мог различить под собой лестницу, однако продолжал идти. Еще и еще, пока свет не заполнил собой все пространство, поглотив человека полностью.
Когда в следующий раз Лу Гуан открыл глаза, то вновь оказался на станции метро. Мраморные стены, высокие потолки, пустые коридоры, полные редких звуков человеческого присутствия, и неподвижный эскалатор в самом дальнем конце коридора. Он обнаружил себя там, откуда начал. Часы по-прежнему показывали четыре пятнадцать.
Вернувшись к скамейке, Лу Гуан решил подождать следующий поезд. И воспоминания вновь зароились в его голове.
В нос ударил запах лапши быстрого приготовления. И пусть Лу не был голоден, он почувствовал невероятный аппетит. Передать палочки партнеру, не поделить яйцо, незаметно отдать большую часть кому-то другому — рутинная зарисовка из жизни пронеслась мимо, и Лу Гуан закрыл глаза, надеясь удержать это щемящее чувство в груди еще ненадолго. Воспоминание длилось всего несколько секунд, прежде чем смениться следующим. Мрачным, отяжеленным ощущением безысходности. И так по кругу. Это могло свести с ума, но Лу принимал каждое как бесценный дар. Иного у него просто не было.
Дребезжащий звук несущегося сквозь туннель поезда заставил Лу Гуана открыть глаза. Табло загорелось, сообщая, что до прибытия осталось сорок секунд. Тридцать. Двадцать. Десять. И вот поезд остановился. Из единственной открытой двери показался человек. Он неловко оступился, споткнувшись на ровном месте, но сумел сохранить равновесие. Стоило ему покинуть вагон, как транспорт без предупреждения и объявления остановок двинулся дальше. Он не собирался принимать новых пассажиров.
Незнакомец неловко отряхнулся, пытаясь придать себе уверенности, и только тогда поднял голову. В безупречной чистоте станции единственным выделяющимся пятном оставался Лу Гуан. Недолго думая, молодой человек поспешил прямо к нему, приветливо помахав рукой.
— Эй, тоже ждешь поезд?
Вопрос был глупым. В конце концов, они оба застряли в месте, из которого не было выхода. Раздражение щекотало Лу горло, но он сдержано ответил:
— Да.
— Классно. Подождем вместе.
Радость этого человека была простой и искренней. Он плюхнулся на скамейку рядом с Лу Гуаном, довольно улыбнулся, и с этого момента тишина стала привилегией. Незнакомец был неусидчив, нервозен. Он то барабанил пальцами по колену смутно известные мотивы, то принимался ворочаться, разглядывая помещение, словно ребенок, впервые очутившийся в парке аттракционов. Перебирал ногами, пытался затянуть шнурки потуже, вот только те из раза в раз развязывались, тем самым вызывая недовольные вздохи. Но больше смущало то, как он долго и пристально на Лу смотрел, будто пытаясь найти ответы, которых у Гуана не было. Не выдержав такого пристального внимания, он уточнил:
— Хотите что-то спросить?
— Похоже, ты где-то поранился.
— Что?
— У тебя кровь на рубашке.
Проследив за взглядом незнакомца, Лу Гуан обнаружил расползшееся уродливой кляксой красное пятно. Футболка тоже оказалась испорчена, но молодой человек не чувствовал ни боли, ни дискомфорта. Он даже не замечал этого дефекта прежде. Забравшись пальцами под одежду, Лу осторожно ощупал кожу на предмет ранения, но под сердцем слева был только глубокий, уродливый шрам. Он забыл, при каких обстоятельствах получил его.
— Я даже не заметил, но, кажется, все в порядке.
— Разлил клюквенный соус? — беззаботно поинтересовался новый знакомый.
— Нет. Он мне даже не нравится, хотя мой друг часто заливал им всю еду.
Сознание спроецировало знакомый интерьер кухни. Кислый привкус соуса на языке вызывал ностальгию. Молодой человек сглотнул, вытирая тыльной стороной ладони губы.
— Ты все еще ничего не смыслишь в высокой кухне.
— Кто бы говорил, — пробормотал Гуан, впервые по-настоящему взглянув на собеседника.
Тот казался беззаботным, почти счастливым. В своей яркой одежде, с потрепанными, неровно отросшими волосами он совершенно не вписывался в стерильное помещение подземной станции, но Лу бы соврал, назвав его компанию излишней. С появлением этого чудака ожидание стало менее удручающим. Одним своим присутствием он умудрился привнести немного жизни в это безликое место.
— Так понравился? — то, с каким удовольствием парень задал вопрос, заставило Лу Гуана усомниться в наличии у того интеллекта, но он только хмуро посмотрел в ответ.
— У тебя тоже что-то на шее.
Лу наклонился достаточно близко, чтобы разглядеть красные линии, отчетливо проступившие на светлой коже. Ровные, темные полосы, оставленные шнуром или бечёвкой, не оставляли сомнений. И осознание того, как они появились на чужой шее, заставило Гуана похолодеть. Он вынудил себя медленно отстраниться вместо импульсивного желания дотронуться до уродливых кровоподтеков.
— На что они похожи?
— На следы от верёвки, — язык казался неподъемным, когда Лу Гуан произносил эти слова. — Ты пытался покончить с собой?
Улыбка собеседника дрогнула, но не погасла, кривой линией замерев на губах. Он замолк на какое-то время, и Лу Гуан позволил ему все осмыслить, пусть его собственное сердце и бешено заходилось в грудной клетке от неясной тревоги. Так много страха и скорби не могут найти места в одном человеке, но он помнил, какового это — терять все, что у тебя есть. И его собеседник был знаком с этим чувством тоже.
— Похоже на то, — признал, наконец, незнакомец, нервно потирая израненную шею.
— Зачем?
— Мне было грустно. Кажется, я потерял кого-то очень важного.
Возразить было нечем. Когда боль становится непомерна человеческой силе духа, выходов остается не так много. Лу Гуан не мог осуждать чужой выбор, если однажды и сам побывал на его месте. Он только сказал:
— Это незрело, Чэн Сяоши, и очень эгоистично.
— Так же эгоистично, как и оставить меня одного.
— О чем ты?
— Подожди, как ты меня назвал?
Застигнутый врасплох, молодой человек смутился.
— Сяоши. Чэн Сяоши.
Лу Гуан произносил это имя многим чаще, чем чье-либо еще. Мягко, раздраженно, сбивчиво или гневно. Интонации менялись, но суть оставалась прежней, ведь оно принадлежало человеку, которым Лу безгранично дорожил. Чувство это жило с ним на протяжении многих лет. Удивительно, как он мог о нем позабыть.
— Я тебя знаю, — не вопрос, утверждение. Лу Гуану не оставалось ничего, кроме как согласиться.
Тогда, осмелев, Чэн Сяоши придвинулся ближе. Веселье в его глазах уступило место новой, неясной эмоции. Он протянул ладонь к Лу Гуану и осторожно взял его за руку. Прикосновение заставило обоих вздрогнуть. Кожа под пальцами ощущалась теплой. Сяоши был теплым. Лу Гуан и не думал, что мерз все это время. Ответно сжав ладонь, он задохнулся от нахлынувших на него эмоций.
Образы, прежде не имеющие лица, приобрели узнаваемые черты. Улыбка, взгляд, голос — все принадлежало одному человеку. Он был в каждом разбитом осколке воспоминаний Лу Гуана. И даже в тот миг, когда его последняя жизнь подошла к концу.
Боль ощущалась на периферии сознания. Кровоточащая рана залила одежду, пропитала обивку дивана уродливым красным. Жизнь Лу Гуана растеклась по цветным тряпкам, осушив вены. Он старался дышать равномерно, но выходило только хрипеть сквозь зубы. Лу хотел бы, чтобы у него было больше времени, чтобы Чэн Сяоши больше не плакал. И его соленые слезы не обжигали кислотой кожу. Так много нежности в его осторожных объятиях, так много любви в каждом призрачном поцелуе. Он говорил и говорил о чем-то важном, и для Лу Гуана его голос стал колыбелью.
Лу так жалел, что не успел рассказать Сяоши о многих важных вещах. О том, как он рад, что судьба свела их в этой вселенной. О том, что фотостудия была для него местом, в которое всегда хотелось вернуться. О том, что сам Чэн Сяоши стал для Гуана домом. Слова тяжестью осели на губах, и все, что он мог делать — смотреть, смотреть, смотреть, запоминая каждую черточку и изъян, пока не отяжелели веки, и мир — пустой и неприглядный друг без друга — не погас. Не осталось ни боли, ни сожалений, а потом темнота рассеялась, и яркий свет ламп ослепил Лу Гуана.
— Гуан, Гуан, — словно в бреду шептал Чэн Сяоши, утягивая Лу в неуклюжие объятия. — Я нашел тебя.
Лу Гуан вцепился в ткань толстовки Сяоши и зарылся носом в его шею, вдыхая знакомый запах. Так пах дом, покой, уют. Он не мог произнести ни слова, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Казалось, если нарушить это хрупкое единение звуком, то все разрушится, и он снова останется один в бесконечном ожидании Чэн Сяоши.
Они не спешили. Плавно и осторожно изучали друг друга заново пальцами, губами, кончиками носов, находя новые и старые шрамы, напоминая друг другу, что они здесь, рядом, в одной плоскости вселенной. Когда Лу Гуан осторожно провел по красным полосам на шее Чэн Сяоши, тот зажмурился. Теперь, когда оковы памяти были сняты, он помнил каждую деталь своего самоубийства.
— Ты такой дурак, — беззлобно проворчал Гуан.
И Сяоши звонко рассмеялся. Сложно отрицать очевидные вещи.
Эмоции поутихли, оставив место тихому умиротворению, но Лу Гуан продолжал держать Чэн Сяоши за руку. Он больше не хотел его отпускать.
Теперь, когда их было двое, станция не казалась такой неприветливой и мрачной. Решив исследовать ее, они без труда добрались до эскалатора. К удивлению Лу Гуана, лестница заработала. Замявшись, но чувствуя необходимость сделать шаг вперед, Гуан крепче сжал ладонь Сяоши. И тот ободряюще, как может один только Чэн Сяоши, улыбнулся ему в ответ.
В утопающем море света их фигуры скрылись за несколько мгновений.
Часы Лу Гуана обнулились.