Сухой, обожженный огнем воздух горел в груди у юношей, что боролись уже вторую стражу. Под ногами едва ли остывали каменные плиты, и полуденному солнцу потихоньку становилось неловко от своей неспособности переиграть молодых принцев в сотворении жары. Вот уж воистину, в Аду и то посвежее.
— Сдавайся! — рявкнул Шан Цзюйли, сияя белоснежной улыбкой во все зубы. Плечи его прыгали вверх-вниз от одичавшего дыхания, в ладони на манер коленей подрагивала рукоять хлыста. — Твой младший брат нагнал себе волчий аппетит, поэтому сдавайся, я хочу есть!
— Ты на поле боя врагу так же скажешь? — хмыкнув, прохрипел Шан Синьхэ, кулаком вытирая капли пота, собравшиеся над верхней губой. Второй наследный принц всегда носился по арене остервенелым коршуном, и от благородного журавля с гордо поднятой головой не оставалось и следа.
Опасно поблескивали глаза, полные синего пламени. Смоляной волос давно вылез из ленты, рубашка из-за пояса тоже норовила вот-вот соскочить. Синьхэ небрежно заправил ткани и втянул ноздрями теплый воздух и дым. Как хорошо. Веки тяжелели от удовольствия тренировки, а грудь распирало. Шальная Ци переполняла пышущие энергией меридианы, и в неугомонном теле разливалась поражающая воображение легкость. Разгоряченная кровь стучала под кожей мелкой дрожью, от которой рябью пульсировала жилка на шее, и нерастраченный пыл, кажется, подкатывал не только к кончикам пальцев, но и…
Сквозь тишину продрался надрывный ржач младшего брата.
— И часто на поле боя такое случается? — вытирая невидимую слезу, выдавил Цзюйли, демонстративно кивая в сторону Шан Синьхэ.
Последний, отрезвев, едва заметно стушевался, бегая прозорливым взглядом вокруг, и принялся спешно отряхивать штаны. Чем дольше действия оставались безрезультатны, тем громче покатывался Шан Цзюйли. В итоге под давлением скоропостижного стыда Синьхэ оставил лишенные успеха попытки примять все, что бессовестно оттопырилось, и поторопился к стопке с формой. Пока он еще способен сохранять невозмутимость на лице, стоило накинуть сверху какое-нибудь просторное ханьфу.
—Эргэ, не кажется ли тебе, что в последнее время тренировки воодушевляют тебя сверх меры? — не унимался Цзюйли, подходя к брату с хитрющей улыбкой. — Если память мне не изменяет, в восторг ты приходишь уже в пятый раз.
— Мне жаль, если это самое яркое впечатление в твоей жизни, — Шан Синьхэ криво усмехнулся, оборачиваясь в халат и плотно подпоясываясь, да так, чтобы ленты выходили спереди.
Но было уже поздно: уголок его губ нервно дергался, а бледная шея потихоньку окрашивалась багряным. От развеселившегося третьего принца эти детали не ускользнули, а потому желание поиздеваться над старшим, которого подловили на горячем, приобрело нешуточные размеры.
— Ну все, прекращай заливаться, — северное спокойствие треснуло, и Шан Синьхэ недовольно нахмурил брови. Ему совсем не нравилось количество внимания, которое обращал на его положение младший брат. — Лопнешь еще от смеха и помрешь. Детей некому делать будет.
Звонкое хихиканье сменилось икотой, и Цзюйли обеспокоенно рванул к юноше:
— Эй, ты же не серьезно?
— О чем, дорогой саньди?
— О детях. Я вообще-то еще молод и «зелен», как только-только пробившийся подснежник на поверхность… Не дорос я, чтобы о таком думать!
— А на мужскую мотню смотреть ты дорос, я правильно понимаю? — Шан Синьхэ переспросил его с укоризной, приподнимая брови.
— Нефритовый свод законом не запрещал на штаны адептов пялиться, — парировал глупейшей, но тем не менее железной отговоркой Цзюйли.
— Разумеется, — второй принц снисходительно улыбнулся, — а Цинхай-гэ будет просто вне себя от счастья, когда узнает, на чем сосредоточен наследный принц Севера, когда тренируется.
— Но-но, нашел кем угрожать. Твоя вина, что я отвлекаюсь! Ходишь тут тоже на тренировки, а у самого колом стоит… Ай-яй-яй-яй!
Шан Цзюйли, защищая руками голову, зайцем отпрыгнул от Синьхэ, уворачиваясь от грозной оплеухи. У второго принца Севера аж желваки вздулись, настолько страшный колотун его одолел.
— Ш-Шэнда весь стыд у тебя обожрал! — свирепо гаркнул он, вспыхивая по щелчку до кончиков ушей. — Только вслушайся, как ты со мной разговариваешь!
— Брат! Я ведь для тебя стараюсь, в конце концов. Ты ж свои проблемы не решаешь, пока они тебе поперек горла не встанут. Поперек штанов вон — и хоть трава не расти, а я… Ай-ай-ай, все, я прекращаю! Прошу пощады и прощения!