Второе солнце пахнет горелым деревом

Ухо Раку съедает звуки нескончаемых движений — слева, справа, сверху, на двенадцать часов и совсем тихо на четыре и три четверти. Даже плотные рыжие кудри не скрывают уши от глушащих шагов. Раку хочется не мучиться этим, но всё слышнее становится факт тотального окружения. Куда шаг ни сделай, куда голову ни направь, видны владельцы этих дурацких тощих теней.

— Хоть бы вспомнили, как люди правильно выглядят, а не рисовались наугад, — оглушительно бубнит Раку. Они приходят сразу, ведь хорошо слышат.

Но Раку уже нет здесь. Раку знает, куда нужно ступать, чтобы шлепки шагов растворялись в сплавах и щелях, а сломы неровных стен привели к краю города-полигона. Кривые одинаково металлические балки причудливыми траекториями доводят Раку до большого дерева, отпугивающего тысячи носов своей гнилью. На существ оно действует немного иначе: заливает их восприятие одной точкой и играется с ними. Раку рискует оказаться точкой, но соглашается.

Раку туже затягивает бинты на запястьях и отталкивается к особенно кривой ветке. Чернота от существ под ногами замедляется, принимает дурацкие позы, вытягивает подобия пальцев к древу. Они заходят в него, но Раку и теперь стремительно исчезает. Самое надёжное место для пряток — за пределами поля поиска. 

Раку как змея ползёт вверх, цепляется за ржавые ветки, обламывает сухие концы в знак благоговения, стремясь к небу. Существа не успеют забраться на небо — победу можно смело провозглашать.

Бинт на шее некстати разваливается и лепится к плечу. Раку приходится остановиться, чтобы указать ему на своё место, но ловит две половины бинта вместо одного целого. Прямо рядом с шеей, в стебле благородного древа, Раку видит нож. Совсем без звука.

— Эти гонятся за тобой? — летит в Раку откуда-то сверху. Раку прислушивается — неподвижные ветви помогают.

— А ты с ними? — пробует Раку и успевает услышать приближение второго ножика — хватает легко отмахнуться, чтобы он отправился за пределы острых высоток полигона. Раку слышит досадливый скрежет зубов и отпрыгивает в противоположную сторону.

— Они хотят тебя, — решает голос и идёт на сближение.

Третий нож обрезает особо изворотливую кудряшку с макушки Раку. Лучше бы слышно было ножи, а не их метателя.

— Они на тебя не похожи, — снова пытается Раку. В ответ слышится до блевоты знакомый свист — им призывают существ. Откуда взялся ещё один свисток?

Но Раку некогда обдумывать слышимое. Ожидаемо вверх летят острые звуки топота существ. Четвёртый нож намертво цепляет широкую штанину Раку к ветке у самого подножия небесной платформы. На мгновение Раку кажется, что его ноги слились с древом, но это всего лишь слияние цветов.

— Не поможешь? — молится Раку при виде долгожданного метателя. Одна из зелёных косичек бешено бьётся по глубокому шраму на щеке, а залитые кровью и источающие железное спокойствие глаза пилят их жертву насквозь. Полы необъятной рыжей куртки, украшенной заплатками, едва ли скрывают незначительность физической силы человека — тонкие ножки в грязных штанах будто вот-вот готовы переломиться и повиснуть в воздухе. Только прочная решимость сохраняет убедительность их хозяина. Раку слышит намерения.

— Эй! Мы тут!

— Пожалей хотя бы свой возлюбленный нож.

Раку резко хватает своего острого металлического пленителя и тянет со всех дурей, которые томились внутри эти долгие секунды. Но это только выводит чудилу с косичками из себя. 

— Если хоть капля твоего пота останется на рукоятке, я срежу с тебя кожу.

Вполне убедительная угроза. А существа одно за одним уже бросили вытянутые тени на лбы единственных присутствующих людей.

— Цель: Раку из Полигона. Отдай цель нам, — глухо скандирует особенно вытянутый и особенно нелепый экземпляр. Раку кисло морщится в ответ.

— Я — Гоука! Житель Подвешенных Скал! — с чувством кричит человек, встав перед Раку. Лицо Гоуки искажается будто в секунде от плача, а рука убедительно ударяет в тощую грудь, прямо между полами широченной куртки. — Вы забрали у меня Ирон! Я меняю Раку из Полигона на Ирон из Скал!

— Отдай нам цель, — повторяет существо, блестя беззубой глоткой. Закрытый глаз только легко трепещет ресницами в районе подбородка.

— Так вот зачем… надо было сразу сказать, — вздыхает Раку и получает в ответ крайнюю степень ярости на лице Гоуки.

— Я отдам цель, если вы отведёте меня к Ирон.

— Нам нужна только цель.

— Псс, слышь, — спешит прошептать Раку, пока существа не успели отгрызть остатки безопасной дистанции. Да и отчаяние в глазках Гоуки грозится вытеснить из них ярко-красный оттенок.

— Я не пущу тебя, пока…

— А если я покажу, где она? Ирон твоя.

Гоука облизывает взглядом лицо Раку, будто только теперь замечает наличие телесной оболочки, призрачно цепляется за рыжие кончики волос, за рваные теперь бинты и пытается отыскать нотки правды через тёмные зрачки. Поиски кончаются успешно, внешний вид одобрен. Кроме щегольской улыбки Раку, она как всегда всё портит.

— Откуда ты знаешь, где она?

— Я знаю, куда они хотят меня утащить, — отчётливо тараторит Раку, прижимаясь ближе к Гоуке. 

Раку впервые видит, чтобы человеческое лицо так быстро искажалось целой коллекцией эмоций. Теперь Гоука глазами водит линии с чернушных лиц существ на щенячьи глазки Раку в поисках вернейшего решения. Существа известны по всему Поднебью как очень нелояльные и крайне негибкие — видели бы вы их прямейшие конечности. В шаге от решения Гоука хватает свой драгоценный нож и цепко тянет Раку к последним тощим веткам.

— Гоука из Подвешенных Скал, отдай нам цель, — тут же скандирует парочка существ, ещё не решившись на погоню. — Ты подлежишь устранению, если мешаешь забрать цель.

— Ух, не повезло, — смеётся Раку, оглядываясь вниз.

— Говори, куда нам, — грозно приказывает Гоука, на свою беду отпустив чужую руку. Раку издаёт жалостливые звуки и с прыжка залетает на полупрозрачную платформу.

Над головой наконец полукругом раскидывается настоящее небо. Оно слепит неустанно облучающими землю двумя солнцами. Под ногами угрожающе возвышаются высотки полигона, но было бы куда страшнее, если бы они не размазались через толщу платформы. То, что небо необычно пусто, совсем не на руку Раку. 

— Прости, но не нам, а мне.

Раку с низкого старта разгоняется в предположительную сторону места взлёта воздушных кораблей. Но звук слишком частых шагов до смешного быстро настигает спину. Ещё через пару мгновений эту самую спину чуть не задевает очередное лезвие.

— Убьёшь же! — обиженно ноет Раку.

— Это не я! — не менее обиженно кидает Гоука.

— Отстань от меня! — под угрозой выдохнуться прямо среди платформы кричит Раку. — Они не должны навредить мне, это из-за тебя они кидаются!

— Ты отведёшь меня к Ирон, — Гоука снова успевает схватить чужую руку, но та резво стряхивает с себя лишний груз. И не зря — впереди край платформы, а без здравого разбега для прыжка им не обойтись.

Гоука летит, раздвинув ноги с запасом, и впервые видит под собой штыки полигонных строений — то ли в угрозу небу поставленных людьми, то ли возникших такими дикими по собственной воле. Серые, блестящие ржавчиной куски арматуры следят за беглецами и готовятся поймать их в случае ошибки. Но Гоука легко перелетает, подхватывает сползшую куртку, спасая её от новых лезвий, и спешит за Раку. Для Раку, кажется, такие резкие перемещения в пространстве — самые привычные. Но от каждого нового свиста лезвия, хоть и не такого пронзительного, как от ножей Гоуки, Раку оглушительно визжит.

Впереди жужжит мотор, и они заметно ускоряются. Сложенный из каких-то огрызков железа и бумаги воздушный корабль, больше похожий на бутылку на коньках, очень желает поскорее покинуть их. При виде существ даже железяки бегут сверкая ржавчиной.

— Не успеем! — волнуется Гоука, а в ответ чувствует совсем уж призрачную ухмылочку.

— Прощай, Гоука из Скал!

Раку делает резвый прыжок с мощью всего своего тощего тела и цепляется за ржавчину с хлипкого дна корабля. Но Гоука оказывается несколько ближе, чем представляли все свидетели побега, — всего лишь на расстоянии вытянутых пальцев и не менее мощного прыжка. Так, легко и просто Гоука плотно ухватывается за ноги Раку и под очередной всплеск чужих визгов чуть не утягивает оба тела на особо голодные куски арматуры. Даже скалы не такие острые в сравнении с ними.

— Не отстану, пока… — Гоука злобно пинает воздух, чтобы избежать появления на теле новых дырок, — пока не покажешь, где они держат Ирон!

— Отпусти-и! Отпусти-и, я упаду-у! — истошно воет Раку, и вой этот глушит даже скрипучий крик развалюшечного мотора. Гоука обнимает чужие ноги крепче.

Блеск последних лезвий побеждённо пролетает уже совсем мимо, когда всё перед глазами принимает синеватый оттенок. Раку быстро забывает про них, боясь пропустить очередную причину истошных оров. Даже облезлые хищные птицы вызывают у Раку тонкие повизгивания, хотя отпнуть их можно одним каблуком толстого ботинка.

— Что это? — кричит Гоука в попытке переплюнуть крики Раку, рёв мотора и шум бешеного ветра — многовато соперников. Раку дёрганно оглядывается и вздрагивает сильнее, когда видит довольно популярную в Поднебье инсталляцию.

— Не волнуйся, он уже труп.

— Почему он висит там? — хмурится Гоука. Они приближаются к толстому ржавому штыку с приделанным за одну левую ладонь мертвецом. — Он упал?

— Это дань… ой! — Воздушный корабль легонько проходится ржавчиной по тугому облаку, а Раку уже представляет свою смерть рядом с несчастным внизу. — Его дали в подарок солнцам, чтобы не забирали более полезных людей. Это недавно где-то под землёй придумали, разве не знаешь?

— Это отвратительно, — кривится Гоука и встречает новую волну визгов.

Совсем скоро воздушный корабль заботливо сбрасывает бесстыдных зайцев на новой земле. Увидев под ногами малейшее подобие ровной поверхности, Раку умиротворённо затыкается. Жизнь кажется ещё более спокойной, когда у горла появляется уже почти родной ножик.

— Ты никуда не сбежишь.

— Да я прямо как солнышко, — с самой ненадёжной улыбкой выдыхает Раку. Гоука не колеблется ни одной спасительной секунды. — Не дошло? Ла-адно, я покажу, где их дом. Хоть мне и нельзя туда, как давно можно было заметить… 

Гоука любовно убирает ножичек в эфемерный карман и наконец расширяет поле зрения от одного рыжего человека до парочки голубоватых метров. Трезво оценить обстановку мешает плотный слой синих облаков, струящихся из-под сколов в ботинках. Где-то этот мягкий слой выше, где-то — обдирает щиколотку.

— Нужно спрятаться, они найдут нас на раз-два, — торопится Гоука. Раку только жмёт тощими плечами.

— Да не трясись ты так. Если они и вздумают искать корабли, то те тут же — бах! Расплавятся. На них слишком уж много радиации, а синие облака её совсем не терпят.

Гоука верит с трудом, но другого не остаётся — по крайней мере, от Раку можно попробовать заразиться спокойствием. Они движутся, распинывая пухлые облака. От каждого пинка в нос ударяет полутрупная вонь, взгляд разрезают куски плотной пыли, наполняют края белков синими подтёками. Гоука морщится и часто шмыгает, раздражая Раку. Раку всегда относится к звукам настороженно — прислушивается, крадучись и напрягая нос. Гул моторов давно отдаётся в одних воспоминаниях. 

— Откуда у тебя свисток? — тщетно пытаясь спрятать серьёзность в голосе, выпытывает Раку.

— Нашли как-то с Ирон. Наверное, упал с Полигона.

— Выброси. Он больше не понадобится.

Гоука не слушается, только идёт дальше. Раку остаётся сдаться.

— Хочу однажды вернуться, — начинает Гоука, желая разговорить временного друга, — в место, откуда я начинаюсь.

— Я соглашусь вернуться, только если мне скажут, откуда начинается время.

Гоука хмурится — очередная дурацкая, противная шутка. Раку же внимательно вслушивается в мысли, проходящие сквозь уши с ветром. 

— Оттуда начинается и Ирон, да? — без видимого интереса продолжает Раку. Даже в ботинках между пальцами скапливаются липкие катышки. Гоука сильнее пинает особо назойливое облако и закашливается. Только теперь они понимают, что не могут сказать, какого цвета земля под их ногами. Раку даже не слышит обрыв — только тот, что сзади. 

— Да. Мы были вместе всегда. Даже когда нас разделяли, мы… Мы всегда сначала думали друг о друге, а потом уже — что дышать надо, есть.

— Это естественно.

— Мы бы никогда друг друга не бросили. Мы даже думали похоже.

— Что бы сейчас пришло в голову Ирон при виде Обрезки?

Они парно перемещают взгляд на единственное, что под него бросается, — обрыв. Бледно-синий дым, щекочущий перепонки, пугливо сдаёт назад при виде острых обрывков почерневшей от сухости земли. Тревожная глубина дальних слащавых скал чуть не отбрасывает их вниз, но Раку тянет Гоуку ближе. 

Когда синяя пенка на взгляде, в нос ударяет сладкий оранжевый запах заката обоих солнц. Тонкий, как игла, выступ протыкает матовую пелену земных испражнений и стремится проткнуть малое солнце острым кончиком. К низу, грузно падая в волны тягучих облаков, оранжевый переходит в тускло-зелёный. Гоука вспоминает предостережения: там плавают хищные бабочки, омывая крылья в крови амбициозных пилотов. Туда им никак нельзя. 

Гоука забывает про свои мысли. После выхода из обвесков синего дыма ноги приятно утопают в тонком грунте.

— Нам надо вернуться.

Раку принимает это за мнение Гоуки и спешит навсегда отвернуться от плена мертвеющего пейзажа.

— Откуда уверенность, что она там? — зевает Раку в поисках места на присесть. Глотать смрадное содержимое облаков не очень-то хочется. Гоука справляется с поисками раньше — при упоминании Ирон ноги будто подкашиваются, и колени с треском встречают землю.

— Недалеко от дома были следы существ. И она попросила не искать её…

— Прям так попросила? — устало перебивает Раку.

— Она написала: “Не ищи меня”. Но она бы никогда так не сказала.

— Просто вырвалось? Прям так, буква за буквой…

— Её наверняка заставили! — взрывается Гоука, схватывая чужое недоверие одним подсознанием. — Они забрали её у меня!

— Понятно-понятно, — снова отмахивается Раку, шаря по карманам. В этой дурацкой беготне даже пыль из карманов повылетала. — А расскажи, какая она. Ну, Ирон твоя.

— Она невероятно сильная, — голос Гоуки отдаёт мощнейшим благоговением, — а ещё пахнет полосатым закатом. За что бы она ни бралась, ей всегда всё удавалось. Однажды мы решили сбежать из Скал — даже при том, что единственный путь — вверх. Она подготовила всё необходимое и постоянно подгоняла меня, пока мы не достигли вершины. Правда вершиной оказался полигон, и нас сразу же скинули.

— Ну и нечего тогда за неё волноваться. Сама справится.

— Но она всё ещё не вернулась! Мне нужно её спасти, — настаивает Гоука. Раку больше не хочет слушать. 

Гоука достаёт уже известные ножики и принимается точить их друг об друга. Режущий скрип заботливо съедают облака, так что Раку валится на землю с большой охотой. Сквозь неловкую дымку, едва выжившую в конкуренции с облаками, всё же виднеются оба солнца, но совсем не слепят. Правда запаха от них не чувствуется — сложно даже надеяться на то, что после такого долгого пребывания в этом смраде нос проймёт ещё хоть один маленький запашочек.

— Бесполезно, как убегать от ветра, — наконец выдыхает Раку. — Пошли спать.

— Я не могу спать.

— Можешь.

Гоука и правда едва удерживает веки от лишних закрытий. Гоука ложится и засыпает, закутавшись в облако под мощными полами куртки, которых хватило бы на двух человек. Её тёмно-синий цвет сразу сливается с синевой облаков, будто она совсем пропала.

Им снятся сны. Гоука видит перед собой великое цветущее дерево. Вокруг него ещё нет отрав — только зелень всех возможных оттенков. Над головой Гоуки белое небо и два связанных солнца по обе руки.

Не вылавливая никаких чувств, Гоука резко оглядывается, цепляет пустоту краем глаза. Это место — центр мира, начало всего, исток жизни. И Гоука здесь тоже.

Гоука знает, что нужно куда-то идти. Но вокруг ничего нет, ничто не волнует память. Гоука оборачивается, спотыкается о душистый корень и падает плашмя на пустую землю. Колени больно царапаются о кирпичи. Гоука поднимается, а за спиной — новое ничего. Гоука быстро забывает про дерево, ведь совершенно непонятно, куда теперь идти. И откуда. Что-то навсегда останется потерянным.

Гоука срывается с места и бежит. Болят колени, болят глаза, тяжело дышать. Город-полигон всегда был лучшим местом для пряток. Но Раку не в том состоянии, чтобы скрывать следы. Поворот сменяется поворотом, город то поднимается к небесной платформе, то снова близится к обрыву, то тормозит на месте, тратя силы Раку впустую.

Болит всё тело. Сколько можно бежать? Раку останавливается в готовности столкнуться лицом к лицу, но никого не видит. Города-полигона больше не слышно.

Раку не знает, куда идти. Раку падает. Затхлые камни пахнут гнилой медью.

Раку вскакивает как только слышит треск мотора прямо под ними. Гоука во сне тянется к чужой куртке, и Раку не сразу решается будить. Но нужно бежать. 

— Вставай, там… 

Но Гоука уже бежит впереди Раку, хотя проснулись только глаза. Воздушный корабль летит прямо к обрыву, лениво дразня преследователей.

Раку выбегает из облаков, видит корпус и хватает Гоуку за руку, прыжком вырвавшись вперёд. Чернильно-синий и грязно-оранжевый цвета облицовки кричат о том, что им по пути.

— Теперь ты хватай меня, — спокойно кричит Гоука и спрыгивает с обрыва. Раку едва успевает заметить, что под ногами — безвкусное ничего, прежде чем хватается за чужую талию. 

На штаны тут же попадают чёрные брызги. Большой гейзер известен по всему Поднебью количеством горечи и порока, которые он выплёвывает из себя. Говорят, под землёй больше не хватает места, так что всё выжимается наружу бесконечным потоком, который расширяется с каждой секундой в твёрдом решении завлечь под себя весь мир. От взгляда на эту огромную мокрую черноту Раку ожидаемо начинает истошно вопить.

— А если резать тебя, будешь молчать? — угрожает Гоука, несмотря на занятость обеих рук. Раку лезет выше и чуть не падает от тумаков за бесцеремонные прикосновения к груди.

— Там целый океан! Мы упадём!

— Не упадём.

Раку это немного успокаивает — руки Гоуки, может, и выглядят тощими, немощными и легко переламываемыми, но своё дело знают. Визг, однако, не прекращается. В нос бьёт густой солёный запах грешной плоти, и чем ближе они к центру потока, тем реще становится вонь. Неприятно, но терпимо.

К счастью, воздушный корабль скоро сворачивает от центра. Только теперь, когда Раку вскрикивает лишь при столкновении с особо влажными каплями, у них есть возможность рассмотреть свой транспорт. Нынешний воздушный корабль выглядит куда более живым, хоть до сих пор остаётся без пилота. Мода это такая у них — запускать пустые корабли. Летят они в разы быстрее, так что совсем скоро видят казавшийся несуществующим конец чёрного гейзера. Нет, конечно, он бесконечно разрастается и длится, орошая половину Поднебья, но земля Коусэна совсем в другой стороне. Вообще, не только цвет, но и сама невидано дорогущая комплектация кричит о том, что это тоже создания Коусэна. Раку настолько неприятно думать об этом, что прежний страх полётов перекрывается помесью стыда и сожаления.

Когда кончается верхушка гейзера, глубоко внизу всё ещё волнами наступает чернющая жидкость. Из-под брызгов местами виднеются шпили почивших во времени замков, все до единого сгинувших в один день. Гоука видит их впервые, хотя легенды охватывают все Поднебье. Гоука не любит рассказы о том, что не видно.

— Долго ещё? — рискует спросить Гоука и, к счастью, не навлекает на себя новых криков. Хотя не то чтобы это успокаивало.

— Да нет, — отвечает Раку и замолкает напрочь.

Гоука хватается сильнее и сжимает Раку ногами. Бинты неприятно трутся о голые щиколотки Гоуки — даже тонкие штаны не спасают от их шершавости. Лететь так даже почти удобно. Особенно с учётом отсутствия ножей в направлении спины. Гоука может выдохнуть в последний раз перед встречей с Ирон.

— Прыгаем, — командует Раку, но ещё не отпускает руки.

— Там же ничего нет!

Только теперь Гоука видит, что их ноги обволакивают коптистые испарения и продолжают захватывать в себя дальше. Гоуке хочется задержать дыхание, но Раку уже прыгает. Остаётся сделать то же самое.

Мягкий пар застревает под ногтями и в складках одежды, зато приятно ловит и направляет их падение, как плюшевое облако. Гоуке даже не страшно.

После приземления не сразу удаётся открыть глаза. Ещё долго всё кажется чёрным, кроме особенно ярких теперь рыжих волос Раку. Под руководством Раку гости начинают уверенно двигаться вперёд.

— Почему они ищут тебя? — наконец спрашивает Гоука. 

Лицо Раку видится теперь слишком уж выразительным и немного новым: прежде округлые веснушчатые щёки в серьёзности выпрямляются и бледнеют. Гоука жадно схватывает эти изменения.

— Ну-у… Им приказано меня забрать, типа. Мы с их создателем вроде как знакомы.

Гоука не решается уточнять. Кто бы мог подумать, что у существ есть создатель. К их общему удивлению, Раку продолжает:

— Ты знаешь, кто такие существа?

— Только легенду, — вспоминает Гоука, не в силах отвести взгляд от чужих кудрей. — У существ глаз на месте рта и рот на месте глаз. Если они откроют их одновременно, ты никогда не увидишь небо и не почувствуешь ветер. 

— Вот как, — не особо удовлетворённо тянет Раку. Гоука почему-то уже знает, что на самом деле всё не так просто.

Медленно, со скоростью пары шагов в минуту начинает показываться строение. Оно лишь на несколько оттенков светлее окружающей черноты, так что Гоуке приходится сильно напрячь глаза. А вот Раку совсем не щурится, будто и так всё видит.

— На самом деле существами становятся люди, лишившиеся всех стремлений. Коусэн даёт им вторую жизнь — некоторым даже первую, — чтобы они вечно служили ему. Ну, и искали других счастливцев. Поэтому я и не волнуюсь за твою Ирон.

Раку молчит, и Гоука чувствует, что ответить необходимо.

— Так себе услуга. Он же просто использует их. Будет править миром, но останется совсем один. Какой в этом смысл? Это неправильно.

На лице Раку проскальзывает улыбка. Гоука ловит себя на мысли, что отвыкнуть от неё получилось как-то слишком быстро. Но оттого она теперь и кажется ценнее.

Они идут долго, прежде чем очертания сооружения становятся настолько различимыми, что принимают форму замка. Он намного крупнее любых построек, виданных Гоукой, а может, даже больше города-полигона. Пронзая небо, острые балки врезаются друг в друга и создают цельную монотонную картину. Даже издалека кажется, что замок близко и вот-вот обвалится плашмя прямо им на голову. Но чем ближе они подходят, тем выше становится замок. Раку вверх совсем не смотрит.

Гоука замечает, что вход, который возвышается над всеми дневными иллюзиями, на самом деле только ворота. И одно чёрное пятно перед ними так и не становится светлее.

— Существо.

— Это страж, — спокойно говорит Раку, не останавливаясь ни на миг.

И правда, существо стоит смирно и совсем не двигается, будто не замечая приближения непривычной яркости.

— Ты правильно говоришь. Когда они открывают рот и глаз одновременно, ты становишься существом. Мне приходилось это видеть. 

Раку делает паузу и впервые за долгое время останавливается. На лице гуляют десятки, сотни эмоций, но Гоука не различает их, кроме давящий серьёзности. Странно неубедительный способ оставаться в чистом сознании своих действий.

— Существа чувствуют отчаяние. Сохраняй надежду в сердце.

Страж продолжает стоять без движений. Гоука пытается заставить себя выйти из-за спины Раку.

— Перед тобой — Раку из Полигона. Я иду к Коусэну.

Страж делает короткую, но мучительную паузу. Ворота высотой с парочку существ медленно раскрываются. Один только скрежет, будто сирену сыграли на тонкой струне, может переубедить Гоуку в стремлении увидеть Ирон. Он раздаётся по всему чёрному туману, разрезает его животным рёвом вперемешку со свистом отмирающих механизмов, но не проникает внутрь, к замку.

Раку уверенно движется вперёд, и существо не следует за ними. Гоуке всё ещё не совсем верится, что этот страшный замок на самом деле рядом, а где-то внутри него — драгоценная Ирон. 

Только шагнув внутрь замка, Гоуке хочется кричать. Отовсюду струится копчёный запах металла и уродливых глазниц. Каждое их движение сопровождается новой вонью, но не издает ни звука. Почти чёрные стены бесконечно простираются во всех направлениях, только создавая видимость приличной прямоты. Жить в таком месте невозможно, а умирать — страшно.

— Когда-то Коусэн не имел ничего этого, — будто слыша направление мыслей Гоуки в этой гробовой тишине, начинает Раку. — Ему нужна была помощь. Он делал всякую мелочь, развалюхи и безделушки, которые никому не были нужны. И тут я случайно оказываюсь рядом.

— И помогаешь?

— Я ничего не делаю. Только мелю языком без разбора. Всегда так было.

Раку отстранённо чешет бинты на шее. Гоука не может больше выносить серьёзности в голосе Раку, как и полной тишины. Даже эхо проглатывается в бесцветных стенах. Гоука уже давно не чувствует запахи, будто чернота гейзера забрала у них последние преимущества перед миром. Света в огромной пустой зале совсем не наблюдается.

— Нас не ждут, — отмечает Гоука.

— Если бы не ждали, мы бы шли с сопровождением.

Они движутся дальше. Раку не медлит, совсем не думает над собственными шагами. Высоко над головами стены сплетаются железными корнями — кажется, что замок подлез под само великое древо и лично остановил его жизнь.

— А что было дальше? — продолжает Гоука, приметив перед собой не менее огромную дверь, чем предыдущая.

— Коусэн создал кучу всего. Приборы, роботы, машины. Потом существ.

— Кто стал первым существом?

— Жители полигона.

Лицо Раку скукоживается в сожалении, но Гоука хочет узнать всё. Совсем скоро их путешествие кончится.

— А ты?

— Что — я?

— Не хочешь остановить всё это?

Они подходят к следующей двери. Раку молчит. Гоука хмурится — не может быть, что Раку всё это одобряет. Или просто не знает, как помешать?

— Он говорил, что благодаря мне у него есть цель. Надежда, чтобы жить. — Лёгкая улыбка мелькает на лице Раку и, одарив собой ожидающие глаза Гоуки, быстро умирает. — Я бегу от неё, от этой надежды — так мне казалось. Но, наверное, я бегу от своей вины.

Раку легко толкает дверь, и она медленно отворяется настежь. Им открывается вид на новую, точно такую же огромную дверь. Но теперь по обе стороны от неё стоят стражи — такие же существа. Сердце Гоуки замирает.

— Здесь мы должны расстаться, — оборачивается Раку, выдавливая из себя самую нежеланную на свете улыбку. Гоука жадно хватается за чужую руку.

— Спасибо тебе. Но разве ты не хочешь увидеть, ради кого мы проделали весь этот путь?

— А не ради тебя? — отрезает Раку. Гоуке больше ничего не остаётся, как отпустить.

Прежде чем Гоука самостоятельно замечает движение двери, Раку отворачивается и отходит в сторону. Гоука боится, смертельно боится, когда перестает видеть даже остатки блеска в чужих глазах.

Из темноты за открывающейся дверью белым переливается длинная коса. Она качается маятником и магнетически воздействует на Гоуку. Гоука хорошо знает этот блеск, такой холодный и родной. Раздается короткий, но пронзительный свист. Под его действием существа-стражи оставляют свои посты и движутся навстречу. 

— Ирон, — едва слышно выговаривает Гоука не в силах пошевелить ничем, кроме рта.

Она подходит ближе, величественно уничтожает темноту, гордо вскидывает напоказ шрам на веке — удивительно похожий на тот, что на щеке Гоуки, — раскрывает красные, ярче большого солнца глаза и шаг за шагом заполняет собственным существованием отвратительно пустую залу. Она с трудом вмещается в целый замок. Раку следит за ней с увядающим интересом и совсем бросает смотреть на нее, когда замечает, как свисток на грубой подвеске падает на её грудь, обтянутую тонкой белой тканью. Всё в ней напоминает Гоуку, кроме отсутствия огромной куртки и белоснежности одежды. Сохранение такой чистоты дорого стоит в их мире.

Ирон равняется с существами и вскидывает руки, будто желает приголубить их, как своих детишек. В мгновение существа убивают расстояние между ними, подставляются под нежные касания.

— Заберите Раку из Полигона.

Не сделав и движения, существа оказываются за спиной Раку и берут голые плечи своими пальцами-ветками. Ещё миг — и пустят корни.

— Нет! — кидается было Гоука, но находит силы только вскинуть руку. — Не троньте Раку!

— Доставьте Раку Создателю, — железно командует Ирон, обделяя вниманием Гоуку.

— Создатель движется сюда, — хором объявляют существа и больше не двигаются. Бровки Ирон едва заметно встречаются, и она наконец поворачивается к Гоуке.

— Зачем ты здесь? Я говорила не приходить.

— Пошли домой, Ирон.

Гоука делает осторожные шаги и протягивает руку к голому плечу Ирон. От кончиков пальцев ползут воспоминания о тяжёлых ночах под одним покрывалом и одной опасностью от скал над головой. Гоука помнит, чувствует трескучий холод в носу.

— Не трогай меня! — как от чумного, вырывается Ирон. — Ты никогда не смотришь глубже того, что перед твоим носом.

— Но если мы будем вместе…

— Разве ты не видишь, как все умирают? — срывается Ирон, при этом почти сохраняя спокойное выражение. — От Скал ничего не осталось, а Полигон вообще…

Гоука ищет в глазах Раку подтверждение, но всё в них заплыло неразборчивым сожалением. 

— Ты не можешь помочь. Уходи. Я должна любыми способами убедиться, что господин Коусэн не увидит посторонних.

— Это он промыл тебе мозги? — Гоука делает шаг. — Он же сумасшедший! Пожалуйста, давай вернёмся.

Об стены бьётся эхо размеренных шагов. Ирон не скрывая достаёт из-за спины три ножика куда длиннее любимых игрушек Гоуки и зажимает их между пальцами. Гоука же медлит.

— Ирон, я не уйду без тебя.

Треск лезвий заглушает тёплый заискивающий голос далеко сверху:

— Какая драма!

С каждым шагом длинный хвост из тёмно-синих, как тень неба, волос совершает ровные движения и бьётся о спёртый воздух. Все глаза, у которых есть пара, устремляются к нему. Давящая тёмная фигура не сразу выходит на свет. Только Раку быстро опускает глаза в страхе поймать в чужом силуэте своё отражение.

— Рад, что ты снова дома, моё сокровище.

Один из корней железного дерева оказывается балконом, где и представляет себя Создатель — тот самый Коусэн. Его огромный силуэт походит на существо с более человеческим лицом. Он удостаивает гостя мимолётным взглядом, улыбается в сторону Ирон и наконец отдаёт всё внимание своему сокровищу, охраняемому существами.

— Как же давно мы не виделись, — нежно воркует Коусэн. Он наклоняется, будто хочет заглянуть под опущенный подбородок Раку даже через всё это расстояние до земли. — Я невероятно скучал по твоим зелёным, как сад великого древа, глазам. 

Коусэн делает изящное движение рукой — существо угловато повторяет его, осторожно приподнимает голову Раку. Пару мгновений Раку сопротивляется, но всё же отвечает ему пустым взглядом.

— По твоей нежной, словно первородное облако, коже.

Коусэн, а за ним и существо ведёт одним пальцем от родинки под глазом до родинки у рта Раку, не встречая ответа. Длинный коготь резко цепляет затхлые бинты на чужой шее и даёт им соскользнуть. Гоука не верит увиденному: темные глубокие отметки зубов вгрызаются во всю шею Раку. Существо срывает бинты с рук — и там красные, бордовые следы чужой жадности.

— По твоим обжигающим волосам.

Тощие длинные пальцы невесомо схватывают пару кудрей Раку.

— Всё в тебе прекрасно.

Лицо Гоуки искажается сильнее с каждой секундой. Кажется, даже Ирон становится неудобно сжимать любимые лезвия перед такой трогательной сценой. Коусэна же, кажется, зрители совсем не беспокоят, но Ирон и без лишних сигналов знает, что её задача — убрать посторонних как можно скорее.

— Да он же псих! — кричит Гоука, с силой ударяя себя в грудь. — Разве ты не видишь, Ирон? Он просто одержим Раку. И ему ты позволяешь собой командовать?

— Ты тоже не хочешь оставлять меня, — тише отвечает Ирон.

Гоука молчит, едва в силах дышать после странно изматывающих криков. Только теперь недовольство самого Создателя начинает ощущаться физически, как пощёчина. Гоуку одолевает новая волна страха, но теперь идущая изнутри, от себя.

— Кто ты? — властно спрашивает Коусэн, вытягивая ладонь в сторону Гоуки.

— Я Гоука из Подвешенных Скал. Как и Ирон.

— Каково твоё самое главное желание?

— Вернуть Ирон домой.

Ладонь Коусэна направляется к ней и встречает решительный отказ через нахмуренные брови. Теперь Гоука чувствует, что больше не имеет права спорить. Ладонь отставляется в сторону, звучит приговор:

— Твоё желание не может быть исполнено. К чему ты стремишься теперь?

Гоука рассеянно ведёт взглядом по замку, по пальцам существ и Коусэна, по всему этому нелепому, экзистенциально кривому моменту, прощается, не веря, с Ирон и встречает глаза Раку. Они не заслуживают того, чтобы их так безжалостно опустошали. Они не должны стать сосудом для воды из рек вины и сожаления. Нельзя допустить, чтобы они навсегда закрылись.

Гоука сглатывает сухие слёзы, силой заполняет в себе пустое место решимостью. Движения оказываются вполне возможными. Гоука вытягивает ладонь вверх.

— Коусэн, создатель существ, отнимающих людскую волю и лишающих их умиротворения в принятии жизни и смерти.

— Не стоит отзываться так о произведениях, сотворённых в результате нашего с Раку союза.

Лицо Раку снова дёргается в сожалении, но Гоука не даёт себя одурачить.

— Твоё главное желание — Раку?

Коусэн заинтригованно улыбается и кивает.

— Что, если твоё желание не может быть исполнено?

Улыбка быстро сползает с лица Коусэна, и он щёлкает пальцами. В мгновение существа хватают Раку и оказываются в шаге от Создателя. Из стен, чёрных, бесконечно высоких, вырождаются существа — все как одно раскрывают свои глаза настежь, готовые ухватиться за любую судорогу в ноге Гоуки. Ирон совсем не двигается, спрятав лицо за немым беспокойством.

— Раку из Полигона, я знаю, ты не хочешь остаться! — тараторит Гоука, дёрганно выуживая из карманов последние ножики. — С самого начала ты бежишь отсюда, так почему теперь молча принимаешь его слова?

Глаза Раку находят Гоуку и начинают медленно заливаться жизнью. Дикий смрад освобождает движения Гоуки с появлением новых существ — все они не спеша движутся к центру залы, видя опасность только в возможной толкучке.

Нож Гоуки со свистом рассекает воздух прямо под ухом Коусэна. Маленькая тёмная косичка трагично рассыпается по зале. Коусэн почти рычит, прижимает Раку ближе, заботливо прячет чужую голову на своей груди.

— О чём ты думаешь? — снова кричит Гоука. Со всех сторон тянутся костлявые пальцы, блестят упрямые глаза. Но Гоука чувствует нежданную лёгкость в движениях и отбивается с ножами в обеих ладошках.

Коусэн слегка ослабляет объятия, улавливая движение. Его глаза натыкаются на совсем новые, пугающе необычные сигналы в выражении Раку. Покорность, смирение, вина, сожаление — всё в нём перебивается солёной решимостью, оседающей у Коусэна под языком.

— Прости меня, Коусэн, но я уйду, — сладко шепчет Раку, осторожно убирая с себя чужие ладони и делая шаг назад. В последний раз Раку дарит ему тепло в своём взгляде, прежде чем навсегда отвернуться.

— Но… всё, что я делаю, — ради тебя, — сокрушается Коусэн. Он тщетно пытается справиться с удушением, схватившим его горло вместе с чужими словами. Желчная горечь туманит сознание Коусэна, и ему едва удаётся вскинуть ладонь в молчаливом приказе, прежде чем Раку скидывается с этой невозможной высоты железных корней.

Существа становятся активнее, и Гоука решает бежать. Из нахлынувшей темноты Гоука различает родной платиновый блеск волос Ирон и одаривает её волной надежды вместе со взглядом.

— Я не пойду с тобой, Гоука. Иди с человеком, что совершил с тобой тяжёлое путешествие.

Это их последняя встреча. Гоука ловит Раку, они хватаются за руки и снова сверкают пятками на проблемы, что не имеют решения. Раку обгоняет Гоуку и больше не оглядывается. Нет числа существам, впутанных в погоню за ними. Толпа, в отличие от крошечных беглецов, не вмещается в двери и с каждым шагом редеет, не в силах управиться с собственными телами, лишь подобными человеческим. И только страж остаётся без движения, провожает их слепым глазом.

— Куда нам теперь? — кричит Гоука, снова теряя видимость в мягком, тёплом, как родное ложе, тумане.

— Не знаю.

— Как это? — хмурится Гоука. — Ты же тут давно.

— Я не знаю окрестностей, — признаётся Раку сквозь полуулыбку — за неё Гоука сразу всё прощает. — Давай просто бежать.

Гоука сжимает чужую руку крепче и перестаёт обдумывать свои шаги.

Сквозь плотный туман, сквозь тени небесных платформ и мусор воздушных кораблей продирается свет от двух солнц. Малое, голубое солнце влюблённо поедает спутника своего существования, тонкими нитями забирает увядающую, но такую большую, заметную жизнь. Жёлтое солнце без сомнений доверяет ему весь свет, всю силу, дарованную правом рождения, засвидетельствованное всеми звёздами. И только маленькая, человеческая земля с благодарностью принимает жар, мусор и смрад, рождающиеся от их тлетворного союза.

Избавленные от тумана, они чувствуют запах солнца. Бесконечность впереди — в обрыве, за полем, за небом. Ветер щекочет голодные кончики редкой травы, уносит запах гари за пурпурные облака, туда, где его не поймают. Ноги топчут рыхлую землю, лишают надежды последние в мире семена, способные взрастить жизнь. Всё в этом месте — вопреки. Движение лишь номинально: движутся гости, дышит и почва. С каждым вздохом обрыв отнимает по камню и совсем скоро отберёт живучие остатки. 

Они не станут свидетелями. Малое солнце избавляется от улик, обжигает плоды сорняков. Задерживаться нельзя. Им пора идти.