Первое, что видит Ли Сянъи, проморгавшись после вспышки, — это Ди Фэйшэн. Что совсем не удивляет. Они сталкиваются регулярно.
Первое, что он понимает — это не его Ди Фэйшэн. Этот старше. Выше. Крепче. У него другая прическа, плащ и манера держаться; у него настороженное непонимание во взгляде, как будто Ли Сянъи — это призрак, которого здесь не должно быть.
Это странно. Это…
— О, — раздаётся со стороны. Мягкий, озадаченный звук, смутно знакомый, отдалённый, неясный, как эхо среди горных вершин.
Там, в стороне — мужчина в бедняцки простом, но опрятном ханьфу, так дико смотрящимся с дорогими мехами его плаща. Он худ и тонок, словно долго болел; у него фальшивая растерянная улыбка и острые глаза Ли Сянъи. Это...?
Они движутся одновременно: он, незнакомец и Ди Фэйшэн. Две раскрытые руки против двух клинков — это даже не смешно. Однако странный человек нисколько не сомневается, что ему подчинятся — и Ди Фэйшэн подчиняется первым, замирая, когда уверенная ладонь мягко заставляет его опустить меч, а Ли Сянъи останавливается по инерции, слишком смущённый, чтобы что-то предпринять.
— Всё хорошо, А-Фэй. — мягко произносит мужчина с тысячью жизней, и Ди Фэйшэн не отнимает ни одну за недостаточное уважение. — Ты можешь сразиться с ним позже, если хочешь. Позволь нам поговорить.
«Тебе не нужно меня защищать», — читает Ли Сянъи в чужих прикосновениях и не понимает, отчего знает этот язык. Не понимает, почему Ди Фэйшэн недовольно — бессильно — рычит, но позволяет другому делать всё, что тот хочет. Не понимает, но чувствует: стоит сделать неверный шаг, и начнётся битва насмерть.
— Приветствую главу Ли, — с небрежной вежливостью складывает руки незнакомец. — Имя этого врача…
— Ли Ляньхуа!
Ли Сянъи подавляет инстинктивное желание обнажить мечи, когда мимо него пролетает клубок беспокойства и искрящейся ци. Как… Громко. Новоприбывший бросается к не успевшему назваться врачу — стало быть, Ли Ляньхуа, — успевая одновременно схватить несчастного за запястье, проверяя пульс, толкнуть прямо в — или за? — Ди Фэйшэна и вытащить клинок, наконец ощутив лишнее присутствие.
Этот человек молод; может быть, ровесник Ли Сянъи или около того. Из хорошей семьи, с отличным потенциалом, но недостаточно умён — или напротив, слишком хорошо знает ситуацию и потому разрешает себе подобные вольности относительно главы Цзинъюань.
— Фан Добин. Опаздываешь.
— Тише, Фан Сяобао.
Голос Ли Ляньхуа полон раздраженной нежности, а Ди Фэйшэн звучит словно успокоенным и взвинченным ещё больше в одно время. Интересная реакция. Непонятная, как и всё происходящее.
Ли Сянъи демонстративно расслабляет плечи, но не убирает ладонь с рукояти Шаоши. Если в способность старого врага сдерживаться, если пообещал, он верит, то стремительно ворвавшийся на сцену Фан Добин (или всё-таки Фан Сяобао? Фан? Из тех, что служат императору? Что он забыл здесь?) ему не знаком. Ли Сянъи никогда не встречал этого человека.
Фан Добин явно придерживается того же мнения насчёт него.
— Ли Ляньхуа, ты в порядке? — уточняет он обеспокоенно, однако глаз с Ли Сянъи не сводит.
Это, видимо, обычное дело: Ли Ляньхуа выглядит усталым и очень спокойным, когда успокаивающе похлопывает его по плечу. От поддерживающей руки Ди Фэйшэна он освобождается с привычностью человека, сталкивающегося с подобной ситуацией регулярно. Одно осторожное поглаживание — и готово. Два прикосновения на двух людей, отмечает Ли Сянъи, щурясь. Он что-то упускает. Что.
— Я в порядке, — подтверждает Ли Ляньхуа, ловко выворачиваясь, чтобы встать перед своими спутниками. Словно… Прикрывая?
— Успокойся, Фан Сяобао: это ведь твой шифу. Милостивый глава Ли никогда не казнил невиновных, с чего бы мне быть не в порядке?
Что-то в этом утверждении является ложью: взгляд Фан Добина не теплеет ни на цунь. Напротив: юноша напрягается, готовый поспорить. Только Ли Ляньхуа не позволяет ему высказаться, продолжая неспешную, словно озёрное течение, речь. Ли Сянъи подспудно знает: прервать его удастся с тем же успехом, что собрать в горсть реку.
Но — его ученик? Как?
— Прошу прощения, нас прервали. Глава Ли, имя этого скромного — Ли Ляньхуа. Это честь — приветствовать столь прославленного героя в нашей семье. Однако… Не могли бы вы прояснить обстоятельства этой несомненно чудесной встречи?
Ли Ляньхуа. «Наша семья». Ди Фэйшэн. «Твой наставник». Меч, готовый сразить врага. Руки, что стараются защитить. Знакомые — слишком старые, но по-прежнему яркие — глаза. Чужие. Его.
Ли Ляньхуа. Как?
— Боюсь, это лишь прекрасный сон. — отвечает он честно, склонив голову в безмолвном вопросе.
Ли Ляньхуа умиротворяюще кивает:
— Хорошо, если так.
Шаг к нему — это чистый порыв. Тем (не)удивительнее, что Ли Ляньхуа ступает навстречу.
Он другой, понимает Ли Сянъи, когда Ли Ляньхуа грустно улыбается ему. Тысячи вопросов, жалящие язык, останутся без ответа; внимательной ищейке, выискивающей уязвимости и доказательства, время уснуть. Ли Сянъи чувствует себя до невозможности невесомым, оказавшись в клетке чужих рук.
— Сон сладок, как неведение, глава Ли, но не забывай, что за его пределами есть жизнь. Не теряйся среди звёзд и рек, Ли Сянъи; живи хорошо. — шепчет ему Ли Ляньхуа, скрыв от всего мира.
Гордость приказывает Ли Сянъи воспротивиться. Но Ли Ляньхуа тёплый, Ди Фэйшэн видел его в грязи, а Фан Добина он не знает.
Он остаётся.
— А ты? — спрашивает он неловко, подразумевая слишком многое, и не ждёт ответа.
— Я счастлив тем, что имею, — легко признаётся этот другой Ли Сянъи, позволяя ему каплю того, о чëм он никогда не попросит. — Но, глава Ли, кто знает, вдруг твоя история сложится по-другому? Не мечтай слишком много. Живи днём, что есть сегодня.
Ди Фэйшэн и Фан Добин защитно обступают его по бокам, когда Ли Ляньхуа отпускает. Ли Сянъи не завидует, потому что это недостойно, но запоминает. Они выглядят… Хорошо. Гармонично. Цельно.
Ли Сянъи просыпается со смутной памятью о трёх фигурах, собравшихся вместе, и ласковом шепоте волн.
Какой хороший сон.